За бараньим боком последовали ватрушки, из которых каждая была гораздо больше тарелки, потом индюк ростом
в теленка, набитый всяким добром: яйцами, рисом, печенками и невесть чем, что все ложилось
комом в желудке.
Но нередкий
в справедливом негодовании своем скажет нам: тот,
кто рачит о устройстве твоих чертогов, тот,
кто их нагревает, тот,
кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего
желудка и оцепенелого твоего вкуса; тот,
кто воспеняет
в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда; тот,
кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих; тот,
кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги,
в них же сокрытая твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно
в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду на суде во имя твое, да возлюблен будеши.
— Опять тройка! понял? Или лучше молчи и слушай: ты сказал государь… это так, — голова, она должна уметь думать. Кормит все —
желудок. Этот
желудок — народ, он кормит; а сердце
кто? Сердце это просвещенный класс — это дворянин, вот
кто сердце. Понимаешь ли ты, что без просвещения быть нельзя! Теперь иди домой и все это разбери, что тебе открыл настоящий дворянин, которого пополам перервать можно, а вывернуть нельзя. Брысь!.. Не позволю!
В моем уме и
в душе один бог волен.