Неточные совпадения
С одной стороны, думалось: «Полиция продала! ведь не в одну же минуту она продала!
чай, опись была, оценка, вызовы к торгам?
«А что, если б всех этих мух к нему в хайлу препроводить — то-то бы,
чай, небо
с овчинку показалось!» — вдруг осеняет Головлева счастливая мысль, и он уже начинает подкрадываться к купцу рукой, чтобы привести свой план в исполнение, но на половине пути что-то припоминает и останавливается.
— То-то. Мы как походом шли —
с чаями-то да
с кофеями нам некогда было возиться. А водка — святое дело: отвинтил манерку, налил, выпил — и шабаш. Скоро уж больно нас в ту пору гнали, так скоро, что я дней десять не мывшись был!
И затем начинались бесконечные и исполненные цинизма разговоры
с Яковом-земским о том, какими бы средствами сердце матери так смягчить, чтоб она души в нем не
чаяла.
В результате ничего другого не оставалось как жить на «маменькином положении», поправляя его некоторыми произвольными поборами
с сельских начальников, которых Степан Владимирыч поголовно обложил данью в свою пользу в виде табаку,
чаю и сахару.
На другой день вечером, когда ей доложили, что Степан Владимирыч проснулся, она велела позвать его в дом к
чаю и даже отыскала ласковые тоны для объяснения
с ним.
— Правда ваша, батюшка, святая ваша правда. Прежде, как Богу-то чаще молились, и земля лучше родила. Урожаи-то были не нынешние, сам-четверт да сам-пят, — сторицею давала земля. Вот маменька,
чай, помнит? Помните, маменька? — обращается Иудушка к Арине Петровне
с намерением и ее вовлечь в разговор.
— Ну уж, ешь, ешь… Богослов! и суп,
чай, давно простыл! — говорит она и, чтобы переменить разговор, обращается к отцу благочинному: —
С рожью-то, батюшка, убрались?
— И я не понимаю. Приехал я смирно, поздоровался
с вами, ручку поцеловал, теперь сижу, вас не трогаю, пью
чай, а коли дадите ужинать — и поужинаю.
С чего вы всю эту историю подняли?
А
с помощью приотворенной двери и на свидетелей можно сослаться, потому что маменька
с Евпраксеюшкой, наверное, не замедлят явиться к
чаю в столовую.
— Нет, нет, нет! Не хочу я твои пошлости слушать! Да и вообще — довольно. Что надо было высказать, то ты высказал. Я тоже ответ тебе дал. А теперь пойдем и будем
чай пить. Посидим да поговорим, потом поедим, выпьем на прощанье — и
с Богом. Видишь, как Бог для тебя милостив! И погодка унялась, и дорожка поглаже стала. Полегоньку да помаленьку, трюх да трюх — и не увидишь, как доплетешься до станции!
Но никто даже не ответил на ласковые Иудушкины слова; Евпраксеюшка шумно пила
с блюдечка
чай, дуя и отфыркиваясь; Арина Петровна смотрела в чашку и молчала; Петенька, раскачиваясь на стуле, продолжал посматривать на отца
с таким иронически вызывающим видом, точно вот ему больших усилий стоит, чтоб не прыснуть со смеха.
— Зачем нанимать? свои лошади есть! Ты,
чай, не чужая! Племяннушка… племяннушкой мне приходишься! — всхлопотался Порфирий Владимирыч, осклабляясь «по-родственному», — кибиточку… парочку лошадушек — слава те Господи! не пустодомом живу! Да не поехать ли и мне вместе
с тобой! И на могилке бы побывали, и в Погорелку бы заехали! И туда бы заглянули, и там бы посмотрели, и поговорили бы, и подумали бы, чту и как… Хорошенькая ведь у вас усадьбица, полезные в ней местечки есть!
При этих словах Аннинька и еще поплакала. Ей вспомнилось: где стол был яств — там гроб стоит, и слезы так и лились. Потом она пошла к батюшке в хату, напилась
чаю, побеседовала
с матушкой, опять вспомнила: и бледна смерть на всех глядит — и опять много и долго плакала.
Аннинька воротилась к дяде скучная, тихая. Впрочем, это не мешало ей чувствовать себя несколько голодною (дяденька, впопыхах, даже курочки
с ней не отпустил), и она была очень рада, что стол для
чая был уж накрыт. Разумеется, Порфирий Владимирыч не замедлил вступить в разговор.
Евпраксеюшка, державшая в это время перед ртом блюдечко
с горячим
чаем, утвердительно повела носом воздух.
— Вот если б я кого-нибудь обидел, или осудил, или дурно об ком-нибудь высказался — ну, тогда точно! можно бы и самого себя за это осудить! А то
чай пить, завтракать, обедать… Христос
с тобой! да и ты, как ни прытка, а без пищи не проживешь!
Отслушали обедню
с панихидой, поели в церкви кутьи, потом домой приехали, опять кутьи поели и сели за
чай. Порфирий Владимирыч, словно назло, медленнее обыкновенного прихлебывал
чай из стакана и мучительно растягивал слова, разглагольствуя в промежутке двух глотков. К десяти часам, однако ж,
чай кончился, и Аннинька взмолилась...
— У дяденьки побывали? — начал батюшка, осторожно принимая чашку
чая с подноса у попадьи.
— Конечно, мы в театрах не бывали, а все-таки,
чай, со всячинкой там бывает. Частенько-таки мы
с попом об вас, барышня, разговариваем; жалеем мы вас, даже очень жалеем.
— Что хорошего! по ярмаркам
с торбаном ездить! пьяниц утешать!
Чай, вы — барышня!
— По крайности, теперь хоть забава бы у меня была! Володя! Володюшка! рожоный мой! Где-то ты?
чай, к паневнице в деревню спихнули! Ах, пропасти на вас нет, господа вы проклятые! Наделают робят, да и забросят, как щенят в яму: никто, мол, не спросит
с нас! Лучше бы мне в ту пору ножом себя по горлу полыхнуть, нечем ему, охавернику, над собой надругаться давать!
Обыкновенно он в это время источал из себя целые массы словесного гноя, а Евпраксеюшка,
с блюдечком
чая в руке, молча внимала ему, зажав зубами кусок сахару и от времени до времени фыркая.
— Не знаю, почему они беспутные… Известно, господа требуют… Который господин нашу сестру на любовь
с собой склонил… ну, и живет она, значит…
с им! И мы
с вами не молебны,
чай, служим, а тем же, чем и мазулинский барин, занимаемся.
На другой день последовал другой разговор. Евпраксеюшка, как нарочно, выбирала время утреннего
чая для уязвления Порфирия Владимирыча. Словно она чутьем чуяла, что все его бездельничества распределены
с такою точностью, что нарушенное утро причиняло беспокойство и боль уже на целый день.
— Что ж, и моды! Моды — так моды! не все вам одним говорить — можно,
чай, и другим слово вымолвить! Право-ну! Ребенка прижили — и что
с ним сделали! В деревне,
чай, у бабы в избе сгноили! ни призору за ним, ни пищи, ни одежи… лежит, поди, в грязи да соску прокислую сосет!
— И прекрасно. Когда-нибудь после съездишь, а покудова
с нами поживи. По хозяйству поможешь — я ведь один! Краля-то эта, — Иудушка почти
с ненавистью указал на Евпраксеюшку, разливавшую
чай, — все по людским рыскает, так иной раз и не докличешься никого, весь дом пустой! Ну а покамест прощай. Я к себе пойду. И помолюсь, и делом займусь, и опять помолюсь… так-то, друг! Давно ли Любинька-то скончалась?
— Так мы завтра ранехонько к обеденке сходим, да кстати и панихидку по новопреставльшейся рабе Божией Любви отслужим… Так прощай покуда! Кушай-ка чай-то, а ежели закусочки захочется
с дорожки, и закусочки подать вели. А в обед опять увидимся. Поговорим, побеседуем; коли нужно что — распорядимся, а не нужно — и так посидим!
В первое время она виделась
с дядей только во время обеда и за вечерним
чаем.
Около семи часов дом начинал вновь пробуждаться. Слышались приготовления к предстоящему
чаю, а наконец раздавался и голос Порфирия Владимирыча. Дядя и племянница садились у чайного стола, разменивались замечаниями о проходящем дне, но так как содержание этого дня было скудное, то и разговор оказывался скудный же. Напившись
чаю и выполнив обряд родственного целования на сон грядущий, Иудушка окончательно заползал в свою нору, а Аннинька отправлялась в комнату к Евпраксеюшке и играла
с ней в мельники.
Вечером, в тот же день, во время
чая, который на сей раз длился продолжительнее обыкновенного, Порфирий Владимирыч некоторое время
с той же загадочной улыбкой посматривал на Анниньку, но наконец предложил...
Неточные совпадения
Городничий (в сторону,
с лицом, принимающим ироническое выражение).В Саратовскую губернию! А? и не покраснеет! О, да
с ним нужно ухо востро. (Вслух.)Благое дело изволили предпринять. Ведь вот относительно дороги: говорят,
с одной стороны, неприятности насчет задержки лошадей, а ведь,
с другой стороны, развлеченье для ума. Ведь вы,
чай, больше для собственного удовольствия едете?
— Мы рады и таким! // Бродили долго по́ саду: // «Затей-то! горы, пропасти! // И пруд опять…
Чай, лебеди // Гуляли по пруду?.. // Беседка… стойте!
с надписью!..» // Демьян, крестьянин грамотный, // Читает по складам. // «Эй, врешь!» Хохочут странники… // Опять — и то же самое // Читает им Демьян. // (Насилу догадалися, // Что надпись переправлена: // Затерты две-три литеры. // Из слова благородного // Такая вышла дрянь!)
Нужда
с кулем тащилася, — // Мучица,
чай, не лишняя, // Да подати не ждут!
С большущей сивой гривою, //
Чай, двадцать лет не стриженной, //
С большущей бородой, // Дед на медведя смахивал, // Особенно как из лесу, // Согнувшись, выходил.
19) Грустилов, Эраст Андреевич, статский советник. Друг Карамзина. Отличался нежностью и чувствительностью сердца, любил пить
чай в городской роще и не мог без слез видеть, как токуют тетерева. Оставил после себя несколько сочинений идиллического содержания и умер от меланхолии в 1825 году. Дань
с откупа возвысил до пяти тысяч рублей в год.