Он принял ее довольно сносно, то есть обязался кормить и поить ее и сирот-племянниц, но под двумя условиями: во-первых,
не ходить к нему на антресоли, а во-вторых — не вмешиваться в распоряжения по хозяйству.
Неточные совпадения
— Во-вторых, сейчас бы штучку себе завел. В Курске
ходил я
к владычице молебен служить, так одну видел… ах, хороша штучка! Веришь ли, ни одной-то минуты
не было, чтоб она спокойно на месте постояла!
— Посмотрите на меня! — продолжал он, — как брат — я скорблю!
Не раз, может быть, и всплакнул… Жаль брата, очень, даже до слез жаль… Всплакнешь, да и опомнишься: а Бог-то на что! Неужто Бог хуже нашего знает, как и что? Поразмыслишь эдак — и ободришься. Так-то и всем поступать надо! И вам, маменька, и вам, племяннушки, и вам… всем! — обратился он
к прислуге. — Посмотрите на меня, каким я молодцом
хожу!
В виде особенной милости за то, что она «за братцем в последние минуты
ходила», Иудушка отделил ей угол в избе, где вообще ютились оставшиеся, по упразднении крепостного права, заслуженные дворовые. Там Улитушка окончательно смирилась, так что когда Порфирий Владимирыч облюбовал Евпраксеюшку, то она
не только
не выказала никакой строптивости, но даже первая пришла
к «бариновой сударке» на поклон и поцеловала ее в плечико.
А так как Евпраксеюшка в это время была уже на сносях, то для нее
не существовало даже ресурса хозяйственных хлопот, которые в былое время настолько утомляли ее физически, что она
к вечеру
ходила уже как сонная.
Весь этот день ему было
не по себе. Он еще
не имел определенных опасений за будущее, но уже одно то волновало его, что случился такой факт, который совсем
не входил в обычное распределение его дня, и что факт этот
прошел безнаказанно. Даже
к обеду он
не вышел, а притворился больным и скромненько, притворно ослабевшим голосом попросил принести ему поесть в кабинет.
— Так мы завтра ранехонько
к обеденке
сходим, да кстати и панихидку по новопреставльшейся рабе Божией Любви отслужим… Так прощай покуда! Кушай-ка чай-то, а ежели закусочки захочется с дорожки, и закусочки подать вели. А в обед опять увидимся. Поговорим, побеседуем; коли нужно что — распорядимся, а
не нужно — и так посидим!
Измученные, потрясенные, разошлись они по комнатам. Но Порфирию Владимирычу
не спалось. Он ворочался с боку на бок в своей постели и все припоминал, какое еще обязательство лежит на нем. И вдруг в его памяти совершенно отчетливо восстановились те слова, которые случайно мелькнули в его голове часа за два перед тем. «Надо на могилку
к покойнице маменьке проститься
сходить…» При этом напоминании ужасное, томительное беспокойство овладело всем существом его…
Самгин принял все это как попытку Варвары выскользнуть из-под его влияния, рассердился и с неделю
не ходил к ней, уверенно ожидая, что она сама придет. Но она не шла, и это беспокоило его, Варвара, как зеркало, была уже необходима, а кроме того он вспомнил, что существует Алексей Гогин, франт, похожий на приказчика и, наверное, этим приятный барышням. Тогда, подумав, что Варвара, может быть, нездорова, он пошел к ней и в прихожей встретил Любашу в шубке, в шапочке и, по обыкновению ее, с книгами под мышкой.
Только из этого Китая выходят не китайцы и не китайки, а выходит Миша и говорит: «Маменька, подите сюда, в Китай!» Вот будто я сбираюсь к нему идти, а народ сзади меня кричит: «
Не ходи к нему, он обманывает: Китай не там, Китай на нашей стороне».
Спустя некоторое время после того, как Хорошее Дело предложил мне взятку за то, чтоб я
не ходил к нему в гости, бабушка устроила такой вечер. Сыпался и хлюпал неуемный осенний дождь, ныл ветер, шумели деревья, царапая сучьями стену, — в кухне было тепло, уютно, все сидели близко друг ко другу, все были как-то особенно мило тихи, а бабушка на редкость щедро рассказывала сказки, одна другой лучше.
Неточные совпадения
Идите вы
к чиновнику, //
К вельможному боярину, // Идите вы
к царю, // А женщин вы
не трогайте, — // Вот Бог! ни с чем
проходите // До гробовой доски!
Я сам уж в той губернии // Давненько
не бывал, // А про Ермилу слыхивал, // Народ им
не бахвалится, //
Сходите вы
к нему.
Ходя по улицам с опущенными глазами, благоговейно приближаясь
к папертям, они как бы говорили смердам:"Смотрите! и мы
не гнушаемся общения с вами!", но, в сущности, мысль их блуждала далече.
Но на седьмом году правления Фердыщенку смутил бес. Этот добродушный и несколько ленивый правитель вдруг сделался деятелен и настойчив до крайности: скинул замасленный халат и стал
ходить по городу в вицмундире. Начал требовать, чтоб обыватели по сторонам
не зевали, а смотрели в оба, и
к довершению всего устроил такую кутерьму, которая могла бы очень дурно для него кончиться, если б, в минуту крайнего раздражения глуповцев, их
не осенила мысль: «А ну как, братцы, нас за это
не похвалят!»
— Знаю я одного человечка, — обратился он
к глуповцам, —
не к нему ли нам наперед поклониться
сходить?