Неточные совпадения
Строго обдуманной теории у него нет; он
никогда не пробовал доказать себе необходимость и пользу обуздания; он не знает, откуда оно пришло и
как сложилось; для него это просто modus vivendi, [образ жизни (лат.)] который он всосал себе вместе с молоком матери.
Как истинно развитой человек, он гуляет и тут, и там,
никогда не налагая на себя никаких уз, но в то же время отнюдь не воспрещая, чтобы другие считали для себя наложение уз полезным.
Дорога от М. до Р. идет семьдесят верст проселком. Дорога тряска и мучительна; лошади сморены, еле живы; тарантас сколочен на живую нитку; на половине дороги надо часа три кормить. Но на этот раз дорога была для меня поучительна. Сколько раз проезжал я по ней, и
никогда ничто не поражало меня: дорога
как дорога, и лесом идет, и перелесками, и полями, и болотами. Но вот лет десять,
как я не был на родине, не был с тех пор,
как помещики взяли в руки гитары и запели...
Никогда,
никогда, даже в Париже, мое сердце не билось с такой силой,
как в тот момент, когда святая Москва впервые открылась моим глазам.
Предположение это так нелепо и, можно сказать, даже чудовищно, что ни один адвокат
никогда не осмелится остановиться на идее ненаказуемости, и все так называемые оправдательные речи суть не что иное,
как более или менее унизительные варьяции на тему: „не пойман — не вор!“
Никогда, даже когда была молода, ни одного романа с таким интересом не читывала, с
каким прочла последнее твое письмо. Да, мой друг! мрачны, ах,
как мрачны те ущелия, в которых, лишенная христианской поддержки, душа человеческая преступные свои ковы строит!
— Конечно… есть случаи…
как это ни прискорбно… когда без кровопускания обойтись невозможно… Это так! это я допускаю! Но чтобы во всяком случае… сейчас же… с первого же раза… так сказать, не разобравши дела… не верьте этому, милостивый государь! не верьте этому
никогда! Это… неправда!
Обращение это застало меня совершенно впрасплох. Вообще я робок с дамами; в одной комнате быть с ними — могу, но разговаривать опасаюсь. Все кажется, что вот-вот онаспросит что-нибудь такое совсем неожиданное, на что я ни под
каким видом ответить не смогу. Вот «калегвард» — тот ответит; тот, напротив, при мужчине совестится, а дама
никогда не застанет его врасплох. И будут онивместе разговаривать долго и без умолку, будут смеяться и — кто знает — будут, может быть, и понимать друг друга!
Не успели мы снять с себя верхнее платье и расположиться,
как нам принесли овечьего сыру, козьего молока и горячих лепешек. Но таких вкусных лепешек, милая Марья Потапьевна, я ни прежде, ни после —
никогда не едал! А шельмы пастухи и прислуживают нам и между тем всё что-то по-своему лопочут.
Надо вам сказать, милая Марья Потапьевна, что никто
никогда в целом мире не умел так стучать зубами,
как стучал адвокат Легкомысленный. Слушая его, я иногда переносился мыслью в Испанию и начинал верить в существование кастаньет. Во всяком случае, этот стук до того раздражил мои возбужденные нервы, что я, несмотря на все страдания, не мог ни на минуту уснуть.
— В стары годы охоч был. А впрочем, скажу прямо: и молод был —
никогда этих соусСв да труфелей не любил. По-моему, коли-ежели все
как следует, налицо, так труфель тут только препятствует.
Генерал не справлялся, откуда и
каким образом пришли к нему эти деньги: он был доволен. Он знал, что у него есть где-то какие-то Петухи, какое-то Разуваево, какая-то Летесиха и проч., и знал, что все это
никогда не приносило ему ни полушки. Кроме того, он давно уже не имел в руках разом столько денег. Он был так доволен, что однажды даже, в порыве гордыни, позволил себе сказать...
— «Слушайте! — говорит, — я человек спокойный, в судах
никогда не бывал и теперь должен судиться, нанимать адвокатов… поймите,
как это неприятно!» — «Совершенно понимаю-с, но интересы моих клиентов для меня священны, и я, к сожалению, ничего не могу сделать для вашего спокойствия».
Сколько несчастных,
никогда не имевших в голове другой идеи, кроме:
как прекрасен божий мир с тех пор,
как в нем существуют земские учреждения! — вдруг вынуждены будут убедиться, что это идея позорная, потрясшая Западную Европу и потому достойная аркебузированья!
Что ни говори,
как ни притворяйся романист публицистом и гражданином, ему
никогда не скрыть, что настоящая болячка его сердца — это все-таки улучшение быта безделицы.
Поговаривают, будто он пользуется значительными успехами у дам; тем не менее он ведет себя очень осторожно; историй, которые могли бы его скомпрометировать,
никогда не имел и,
как видно, предпочитает обделывать свои дела полегоньку.
Я не говорю уже о формах, которые у брюнетки
никогда не достигают такой полноты и роскоши развития, такой, если можно так выразиться, лучезарности,
как у блондинки.
Конечно, я
никогда не позволила бы тебе сделаться на самом деле поклонником сюбверсивных идей, но в смысле экспозиции,
как apercu de morale [рассуждение о морали (франц.)] — это один из лучших sujets de conversation.
— Да, Цыбуля — деликатный! C'est un chevalier, un ami a toute epreuve. [Он рыцарь, он испытанный друг (франц.)] Он
никогда не обратится к порядочной женщине,
как к какой-нибудь drolesse! [потаскушке (франц.)]
Я уж не впервые слышу эту угрозу из уст Лукьяныча. Всякий раз,
как я приезжаю в Чемезово, он считает своим долгом пронзить меня ею. Мало того: я отлично знаю, что он
никогда не решится привести эту угрозу в действие, что с его стороны это только попытка уязвить меня, заставить воспрянуть духом, и ничего больше. И за всем тем, всякий раз,
как я слышу эту просьбу «ослобонить», я невольно вздрагиваю при мысли о той беспомощности, в которой я найдусь, если вдруг, паче чаяния, стрясется надо мной такая беда.
Я совершенно потерял Машу из вида и только мельком слышал, что надежды Порфирьева осуществились и что «молодые» поселились в губернском городе Т. Я даже совершенно забыл о существовании Березников и
никогда не задавался вопросом, страдает ли Маша боязнью вечности,
как в былые времена.
— Ах, нет, не я одна, и Савва Силыч за ним это замечал! И при этом упрям, ах,
как он упрям! Ни за что
никогда родителям удовольствия сделать не хочет! Представь себе, он однажды даже давиться вздумал!
— Ах,
какой ты! Я тебе говорю: вот
какие они неблагодарные, что даже на Савву Силыча жаловались! Да, мой друг! Столько мы беспокойств, столько, можно сказать, неприятностей через них имели, что Савва Силыч даже на одре смерти меня предостерег:"Прошу тебя, говорит, Машенька,
никогда ты не имей дело с этими неблагодарными, а действуй по закону!"
Откуда он являлся,
какое было его внеслужебное положение, мог ли он обладать какою-либо иною физиономией, кроме той, которую носил в качестве старосты, радел ли он где-нибудь самостоятельно, за свой счет, в своемуглу, за своимгоршком щей, под своимиобразами, или же, строго придерживаясь идеала «слуги», только о том и сохнул,
как бы барское добро соблюсти, — мне как-то
никогда не приходило в голову поинтересоваться этим.
— Откровенно тебе скажу: очень я, мой друг, счастлива! — лгала она, — так счастлива! так счастлива, что и не знаю,
как бога благодарить! Вот хоть бы Нонночка —
никогда я худого слова от нее не слыхала! Опять и муж у нее… так ласков! так ласков!
— А потому просто, что общество
никогда так не нуждалось в защите,
как в настоящее время.
Становые брали взятки, подрядчики надували и обирали казну, крестьяне копили недоимки, сепаратисты говорили:"Нет,
никогда москалям не пивать таких водок,
как наши малороссийские сливянка и запеканка!"и, за всем тем, никому не приходило на мысль, что от этого может страдать государство.
Наконец разнесся слух, что он заключил оборонительный и наступательный союз с Набрюшниковым, — с Набрюшниковым, о котором
никогда до тех пор не выражался,
как тоном величайшего негодования…