Неточные совпадения
Я
знаю все это, но и за всем тем — не
только остаюсь при этой дурной привычке, но и виновным в преднамеренном бездельничестве признать себя не могу.
Что он очень хорошо
знает, какую механику следует подвести, чтоб вы в одну минуту перестали существовать, — в этом, конечно, сомневаться нельзя; но, к счастью, он еще лучше
знает, что от прекращения чьего-либо бытия не
только для него, но и вообще ни для кого ни малейшей пользы последовать не должно.
Да и не
только не погиб, но даже встал на страже, встал бескорыстно, памятуя и
зная, что ремесло стража общественной безопасности вознаграждается у нас больше пинками, нежели кредитными рублями.
— В Москве, сударь! в яме за долги года с два высидел, а теперь у нотариуса в писцах, в самых,
знаете, маленьких… десять рублей в месяц жалованья получает. Да и какое уж его писанье! и перо-то он не в чернильницу, а больше в рот себе сует. Из-за того
только и держат, что предводителем был, так купцы на него смотреть ходят. Ну, иной смотрит-смотрит, а между прочим — и актец совершит.
Знаю только, что наряжено было надо мною следствие, якобы над беспокойным и ябедником, а две недели тому назад пришло и запрещение.
Я никогда не была озабочена насчет твоего будущего: я
знаю, что ты у меня умница. Поэтому меня не
только не удивило, но даже обрадовало, что ты такою твердою и верною рукой сумел начертить себе цель для предстоящих стремлений. Сохрани эту твердость, мой друг! сохрани ее навсегда! Ибо жизнь без сего светоча — все равно что утлая ладья без кормила и весла, несомая в бурную ночь по волнам океана au gre des vents. [по воле ветров (франц.)]
Убедившись в этом, генерал, без сомнения, сам поймет, чего он лишился, пренебрегши моими заслугами, и тогда мне останется
только дать
знать стороной, что и мое сердце не недоступно для раскаяния.
Так за Деруновым и утвердилась навсегда кличка «министр». И не
только у нас в доме, но и по всей округе, между помещиками, которых дела он, конечно,
знал лучше, нежели они сами. Везде его любили, все советовались с ним и удивлялись его уму, а многие даже вверяли ему более или менее значительные куши под оборот, в полной уверенности, что Дерунов не
только полностью отдаст деньги в срок, но и с благодарностью.
— Я-то сержусь! Я уж который год и не
знаю, что за «сердце» такое на свете есть! На мужичка сердиться! И-и! да от кого же я и пользу имею, как не от мужичка! Я вот
только тебе по-христианскому говорю: не вяжись ты с мужиком! не твое это дело! Предоставь мне с мужика получать! уж я своего не упущу, всё до копейки выберу!
Напрасно буду я заверять, что тут даже вопроса не может быть, — моего ответа не захотят понять и даже не выслушают, а будут с настойчивостью, достойною лучшей участи, приставать:"Нет, ты не отлынивай! ты говори прямо: нужны ли армии или нет?"И если я, наконец, от всей души, от всего моего помышления возопию:"Нужны!"и, в подтверждение искренности моих слов, потребую шампанского, чтоб провозгласить тост за процветание армий и флотов, то и тогда удостоюсь
только иронической похвалы, вроде:"ну, брат, ловкий ты парень!"или:"
знает кошка, чье мясо съела!"и т. д.
Еще на днях один становой-щеголь мне говорил:"По-настоящему, нас не становыми приставами, а начальниками станов называть бы надо, потому что я, например, за весь свой стан отвечаю: чуть ежели кто ненадежен или в мыслях нетверд — сейчас же к сведению должен дать
знать!"Взглянул я на него — во всех статьях куроед! И глаза врозь, и руки растопырил, словно курицу поймать хочет, и носом воздух нюхает.
Только вот мундир — мундир, это точно, что ловко сидит! У прежних куроедов таких мундирчиков не бывало!
Я чувствую, что сейчас завяжется разговор, что Лукьяныч горит нетерпением что-то спросить, но
только не
знает, как приступить к делу. Мы едем молча еще с добрую версту по мостовнику: я истребляю папиросу за папиросою, Лукьяныч исподлобья взглядывает на меня.
Кончено. С невыносимою болью в сердце я должен был сказать себе: Дерунов — не столп! Он не столп относительно собственности, ибо признает священною
только лично ему принадлежащую собственность. Он не столп относительно семейного союза, ибо снохач. Наконец, он не можетбыть столпом относительно союза государственного, ибо не
знает даже географических границ русского государства…
— Дворянин-с! — продолжал восклицать между тем генерал. —
Знаешь ли ты, чем это пахнет! Яд, сударь! возмущение! Ты вот сидишь да с попадьей целуешься; «доброчинно» да «душепагубно» — и откуда
только ты эти слова берешь! Чем бы вразумить да пристыдить, а он лукошко в руку да с попадейкой в лес по грибы!
— Зачем врать! Намеднись везу я ее в этом самом тарантасе…
Только везу я, и пришла мне в голову блажь. Дай, думаю, попробую:"А
знаешь ли, говорю, Меропа Петровна, что я вам скажу?" — «Сказывай», говорит. — "Скажу я тебе, говорю, что хоша я и мужик, а в ином разе против двух генералов выстою!"
— Здешний житель — как не
знать! Да не слишком ли шибко завертелось оно у вас, колесо-то это? Вам
только бы сбыть товар, а про то, что другому, за свои деньги, тоже в сапогах ходить хочется, вы и забыли совсем! Сказал бы я тебе одно слово, да боюсь, не обидно ли оно для тебя будет!
Только как открыла она нумера, князь Зубров — в ту пору он студентом был — и стал,
знаете, около нее похаживать.
Только все,
знаете, пустячками: рюмку водки из собственных рук поднесет, бутербродцем попотчует.
А так как"наши дамы"
знают мои мирные наклонности и так как они очень добры, то прозвище «Гамбетта» звучит в их устах скорее ласково, чем сердито. К тому же, быть может, и домашние Руэры несколько понадоели им, так что в Гамбетте они подозревают что-нибудь более пикантное. Как бы то ни было, но наши дамы всегда спешат взять меня под свое покровительство, как
только услышат, что на меня начинают нападать. Так что, когда однажды князь Лев Кирилыч, выслушав одну из моих «благоначинательных» диатриб, воскликнул...
— Приличия-с? вы не
знаете, что такое приличия-с? Приличия — это, государь мой, основы-с! приличия — это краеугольный камень-с. Отбросьте приличия — и мы все очутимся в анатомическом театре… que dis-je! [что я говорю! (франц.)] не в анатомическом театре — это
только первая ступень! — а в воронинских банях-с! Вот что такое эти «приличия», о которых вы изволите так иронически выражаться-с!
Тебеньков тем опасен, что он
знает (или, по крайней мере, убежден, что
знает), в чем суть либеральных русских идей, и потому, если он раз решится покинуть гостеприимные сени либерализма, то, сильный своими познаниями по этой части, он на все резоны будет уже отвечать одно: «Нет, господа! меня-то вы не надуете! я сам был „оным“! я
знаю!» И тогда вы не
только ничего с ним не поделаете, а, напротив того, дождетесь, пожалуй, того, что он, просто из одного усердия, начнет открывать либерализм даже там, где есть лишь невинность.
— Да не выступит этот вопрос! А ежели и выступит, то именно
только как теоретический вопрос, который нелишне обсудить! Ты
знаешь, как они охотно становятся на отвлеченную точку зрения! Ведь в их глазах даже мужчина —
только вопрос, и больше ничего!
— Так ли это, однако ж? Вот у меня был знакомый, который тоже так думал:"Попробую, мол, я не кормить свою лошадь: может быть, она и привыкнет!"И точно, дней шесть не кормил и
только что,
знаешь, успел сказать:"Ну, слава богу! кажется, привыкла!" — ан лошадь-то возьми да и издохни!
Они видеть друг друга не могли без того, чтоб мысленно не произнести — она:"Ах, если б ты
знал, как меня от одного твоего вида тошнит!", он:"Ах, если б ты
знала, с каким бы я удовольствием ноги своей сюда не поставил, кабы
только от меня это зависело!"
Узнавши, что маменька
только что встала, что к обедне еще не начинали благовестить и что братцы еще почивают, Сенечка осторожно вынул из чемодана щегольской белый муар-антиковый зонтик и отправился к маменьке.
"Стало быть, нужно отступить?" — спросишь ты меня и, конечно, спросишь с негодованием. Мой друг! я слишком хорошо понимаю это негодование, я слишком ценю благородный источник его, чтоб ответить тебе сухим:"Да, лучше отступить!"Я
знаю, кроме того, что подобные ответы не успокоивают, а
только раздражают. Итак, поищем оба, не блеснет ли нам в темноте луч надежды, не бросит ли нам благосклонная судьба какого-нибудь средства, о котором мы до сих пор не думали?
Я давно уж освоилась с мыслью, что для меня возможна
только роль старухи; Butor слишком часто произносит это слово в применении ко мне (и с какою язвительностью он делает это, если б ты
знал!), чтобы я могла сохранять какие-нибудь сомнения на этот счет…
Меня вдруг точно озарило. Я вспомнил дурацкий вопрос Лиходеевой: есть ли у меня шуба? Я бросился к Федьке — и что же
узнал! что этот негодяй в каком-то кабаке хвастался, что я не
только в связи с Лиходеевой, но что она подарила мне шубу!.. Какой вздор!!
Когда я думаю, что об этом
узнает Butor, то у меня холодеет спина. Голубушка! брось ты свою меланхолию и помирись с Butor'ом. Au fond, c'est un brave homme! [В сущности, он славный парень! (франц.)] Ведь ты сама перед ним виновата — право, виновата! Ну, что тебе стоит сделать первый шаг? Он глуп и все забудет! Не могу же я погибнуть из-за того
только, что ты там какие-то меланхолии соблюдаешь!
Наталья Кирилловна, твоя мать, а моя жена, вчерашнего числа в ночь бежала, предварительно унеся из моего стола (посредством подобранного ключа) две тысячи рублей. Пишет, будто бы для свидания с Базеном бежит, я же наверно
знаю, что для канканов в Closerie des lilas. [Сиреневой беседке (франц.)] Но я не много о том печалюсь, а трепещу
только, как бы, навешавшись в Париже досыта, опять не воротилась ко мне.
Я уж не впервые слышу эту угрозу из уст Лукьяныча. Всякий раз, как я приезжаю в Чемезово, он считает своим долгом пронзить меня ею. Мало того: я отлично
знаю, что он никогда не решится привести эту угрозу в действие, что с его стороны это
только попытка уязвить меня, заставить воспрянуть духом, и ничего больше. И за всем тем, всякий раз, как я слышу эту просьбу «ослобонить», я невольно вздрагиваю при мысли о той беспомощности, в которой я найдусь, если вдруг, паче чаяния, стрясется надо мной такая беда.
— Не говори, мой родной! люди так завистливы, ах, как завистливы! Ну, он это
знал и потому хранил свой капитал в тайне,
только пятью процентами в год пользовался. Да и то в Москву каждый раз ездил проценты получать. Бывало, как первое марта или первое сентября, так и едет в Москву с поздним поездом. Ну, а процентные бумаги — ты сам
знаешь, велика ли польза от них?
— Так, Анисимушко! Я
знаю, что ты у меня добрый!
Только я вот что еще сказать хотела: может быть, мужички и совсем Клинцы за себя купить пожелают — как тогда?
Он опять меланхолически скосил глаза в сторону Машеньки и опять показал мне свою фистулу."
Знает ли она, что у него под скулой фистула?" — невольно спросил я себя и тут же, внимательно обсудив все обстоятельства дела, решил, что не
только знает, но что даже, быть может, и пластырь-то на фистулу она сама, собственными ручками, налепляет.
— И это полезно, ежели в учительном духе… Мы здесь, признаться,
только"Московские ведомости"выписываем, так настоящую-то литературу мало
знаем.
Я
знал смутно, что хотя он, в моем присутствии, ютился где-то в подвальном этаже барского дома, но что у него все-таки есть на селе дом, жена и семья; что два сына его постоянно живут в Москве по фруктовой части и что при нем находятся
только внучата да бабы, жены сыновей, при помощи которых и справляется его хозяйство.
Я был смущен. Я
знал, что со стороны Тебенькова оправдание претерпенной Тейтчем неудачи не
только возможно, но и вполне естественно, но, признаюсь, выходка Плешивцева несколько изумила меня.
— Но ведь это логически выходит из всех твоих заявлений! Подумай
только: тебя спрашивают, имеет ли право француз любить свое отечество? а ты отвечаешь:"Нет, не имеет, потому что он приобрел привычку анализировать свои чувства, развешивать их на унцы и граны; а вот чебоксарец — тот имеет, потому что он ничего не анализирует, а просто идет в огонь и в воду!"Стало быть, по-твоему, для патриотизма нет лучшего помещения, как невежественный и полудикий чебоксарец, который и границ-то своего отечества не
знает!
— Не случайности, а пути провидения! Слышишь! Я не признаю случайностей! Я
знаю только провидение!
Я
знаю, впрочем, что не
только иностранцы, но и многие русские смотрят на свое отечество, как на Украину Европа, в которой было бы даже странно встретиться с живым чувством государственности.
— У нас нынче в школах
только завоеваниямучат. Молодые люди о полезных занятиях и думать не хотят; всё — «Wacht am Rhein» да «Kriegers Morgenlied» [«Стражу на Рейне», «Утреннюю песню воина» (нем.)] распевают! Что из этого будет — один бог
знает! — рассказывает третий немец.
И не
только она, но даже вчерашний начальник, вице-губернатор, не
узнает в этом чистеньком офицерике вчерашнего неопрятного, отрепанного писца Горизонтова.