Неточные совпадения
Конечно, читатель из одного того, что герой мой, наделенный по воле судеб
таким прекрасным вкусом, проживал в нумерах Татьяны Ивановны, — из одного этого может уже заключить, что обстоятельства Хозарова были не совсем хороши; я же, с своей стороны,
скажу, что обстоятельства его были никуда не годны.
— Может быть; но слушайте: «Она меня
так поразила, что я сбился с такта, танцуя с нею вальс, и, совершенно растерявшись, позвал ее на кадриль. Ах, как она прекрасно танцует, с какою легкостью, с какою грациею… Я заговорил с нею по-французски; она знает этот язык в совершенстве. Я целую ночь не спал и все мечтал о ней. Дня через три я ее видел у С… и опять танцевал с нею. Она
сказала, что со мною очень ловко вальсировать. Что значат эти слова? Что хотела она этим
сказать?..» Ну, довольно.
— Не говорите вы мне, бога ради, про генерала и не заикайтесь про него, не сердите хоть по крайней мере этим. Вы все налгали, совершенно-таки все налгали. Я сама его, милостивый государь, просила; он мне прямо
сказал, что невозможно, потому что места у них дают тем, кто был по крайней мере год на испытании. Рассудили ли вы, ехав сюда, что вы делаете? Деревню оставили без всякого присмотра, а здесь — где мы вас поместим? Всего четыре комнаты: здесь я, а наверху дети.
— Изрядная. Хлебопашество, главное дело, в хорошем виде: рожь родится сам-десят, это, не хвастаясь, можно
сказать, что я устроил. Прежде, бывало, как сам-пят придет,
так бога благодарили.
—
Так что же мне ему
сказать?
Антон Федотыч, вымытый, выбритый, напомаженный и весь,
так сказать, по воле супруги, обновленный, то есть в новой фрачной паре, в жилете с иголочки и даже в новых сапогах, не замедлил показать себя новой знакомой, и на особый вопрос, который Варвара Александровна сделала ему о Мари, потому что та нравилась ей более из всего семейства, он не преминул пояснить, что воспитание Мари стоило им десять тысяч.
— Я на это имею другой взгляд, — возразил Хозаров. — Женщины сами скрывают свои чувства; они сами холодны или притворяются
такими. Я знаю одну девушку; она любит одного человека; он это знает верно; но до сих пор эта девушка себя маскирует: когда он написал к ней письмо, она прочитала, целовала даже бесчувственную бумагу, но все-таки велела в ответ
сказать одно холодное merci.
— Как вас ждет один человек,
так просто ужас: сегодня целое утро только и говорил, как увидеться с вами, —
сказала Татьяна Ивановна.
— Я все видела, —
сказала она, — вас любят, вы напрасно сомневаетесь, и любят вас
так, как только умеет любить молоденькая девушка; но знаете, что мне тут отрадно: вы сами любите, вы сами еще не утратили прекрасной способности любить. Поздравляю и радуюсь за вас.
— Как, однако, свежо на дворе! —
сказал гость, усладившись курением. — Я хожу ведь пешком: доктор велел; нельзя, знаете, без моциону, —
такие уж лета; чего доброго, пожалуй, и удар хватит.
— Извините меня, —
сказал хозяин, — я захлопотался. Вот наша холостая жизнь: вообразите себе, двое у меня людей в горнице, и ни одного налицо нет,
так что принужден был просить подать завтрак хозяйскую девушку.
— Сделайте одолжение, —
сказал Хозаров, в душе обрадованный
такому намерению Ступицына, потому что тот, придя в
таком виде домой, может в оправдание свое рассказать, что был у него, и
таким образом поселить в семействе своем не весьма выгодное о нем мнение. Он предложил гостю лечь на постель; тот сейчас же воспользовался предложением и скоро захрапел.
— Ну, вот видите, стало быть, пустяки: может быть, мне только
так показалось; она не ветреница какая-нибудь: этого про нее, кажется, никто не окажет, но только все-таки, Сергей Петрович,
скажу вам: напрасно теряете время, пропустите вы эту красотку.
— Не могу вам
сказать, именно из каких источников почерпнул эти сведения, но все-таки повторяю, что это верно; верно по моему собственному наблюдению, верно и по слухам, которые до меня дошли.
— Ну, не сердитесь. Я знаю, что вы лучше других, лучше многих. Вы еще молоды.
Скажите, что вас
так растрогало?
— Сергей Петрович, что это у вас наделалось? — начала хозяйка, видимо чем-то весьма взволнованная. — Я сегодня
такой странный прием получила у Катерины Архиповны, что просто понять не могу; меня совсем не пустили в дом; а этот толстяк Рожнов под носом у меня захлопнул двери и
сказал еще, что меня даже не велено принимать.
Катерина Архиповна с умыслом распорядилась
таким образом, чтобы остаться наедине с гостьей и послушать, что она еще
скажет про Мари, и если это про сватовство Хозарова, то отделать эту госпожу хорошенько,
так как страстная мать вообще не любила участия посторонних людей в ее семейных делах, и особенно в отношении идола, за исключением, впрочем, участия Рожнова, в рассуждении которого она, как мы знаем, имела свою особую цель.
— А, вы говорите, —
сказала Ступицына самым обидно-насмешливым голосом, — про это глупое предложение этого мальчишки Хозарова? Уж не оттого ли, вы полагаете, Мари больна, что я вчерашний день отказала этому вертопраху даже от дома? В
таком случае я могу
сказать вам, что вы ошибаетесь, Варвара Александровна, Мари даже не знает ничего: я не сочла даже за нужное говорить ей об этом.
— Мне очень странно, Варвара Александровна, —
сказала мать, — слышать от вас
такое, даже обидное для девушки, заключение, тем более, что Мари еще ребенок, который даже, может быть, и не понимает этого.
— Я опять вам
скажу, Варвара Александровна, что я не понимаю, к чему вы все это говорите, — возразила Катерина Архиповна. — Мне пророчите смерть, дочь мою, говорите, я сведу в могилу, и бог знает что
такое! Я мать, и если отказала какому-нибудь жениху, то имею на это свои причины.
— Мне известны эти причины, —
сказала гостья. — У вас в виду другой жених: старый, толстый, богатый. Но что
такое значит богатство? Что
такое деньги? Это яд, который отравляет жизнь женщины. Не губите, Катерина Архиповна, вашей дочери, не продавайте ее за деньги, если не хотите отравить ее жизнь.
— Извольте, если он вам неприятен, я прекращу, но все-таки
скажу, что дочь ваша любит Хозарова.
— А я вам
скажу, что она его не любит, потому что получила не
такое романтическое и ученое воспитание. Нельзя же, Варвара Александровна, по себе судить о других.
— Как вам
сказать? Я живу теперь здесь по причинам, если можно
так выразиться, сердечным: я женюсь!
— Это
такой скотина ваш Ферапонт Григорьич, —
сказал Хозаров, входя к Татьяне Ивановне, — что уму невообразимо! Какой он дворянин… он черт его знает что
такое! Какой-то кулак… выжига. Как вы думаете, что он мне отвечал? В подобных вещах порядочные люди, если и не желают дать, то отговариваются как-нибудь поделикатнее; говорят обыкновенно: «Позвольте, подумать… я
скажу вам дня через два», и тому подобное, а этот медведь с первого слова заладил: «Нет денег», да и только.
— Нет, ты сердишься — я вижу; если ты что-нибудь чувствуешь,
так кому же ты можешь
сказать, как не матери: ты вспомни, мой друг, когда я тебе в чем отказывала? Мне горько, Машенька, что ты
так переменилась ко мне… Друг мой, что
такое с тобою? — проговорила Катерина Архиповна уже совершенно в слезах и, взяв руку дочери, поцеловала ее.
— Что же, можно и
так, —
сказала Татьяна Ивановна. — Ах, Сергей Петрович, как я вот посмотрю на вас, живали вы, видно, в богатстве, видали вы людей.
— Да, почтеннейшая моя, живал и видал людей, да и опять
так заживу… Однако
скажите мне имена и фамилии этих господ: на адресе надобно будет означить имена их и фамилии.
— Ну,
так что ж? Ступай, дурак, коли ты будешь,
так и я схожу, —
сказал Ферапонт Григорьич. — Да смотри у меня не зевай; посматривай на меня, и как мигну тебе,
так не выдавай!
— Фу! Как накурено, —
сказал гость, — видно, что кавалерийская компания. Здравия желаем, — проговорил он, подходя к хозяину. — Мое почтение, господа, — продолжал он, раскланиваясь с гостями. — Очень рад, что имел удовольствие застать вас дома и, как вижу, в
таком приятном обществе.
— Вам бы надобно было действовать не
так, — говорил Ступицын, — вам бы прямо тогда же
сказать мне; я бы сделал это сейчас; но ведь, знаете, они — женщины, очень мнительны, боятся и сомневаются во всяких пустяках.
— Я ничего не чувствовала; я была тогда глупа, слепа, нема; я выходила, или, лучше
сказать, это выходила замуж не я, а кто-то другая; я не понимала, что я для жениха моего
так, игрушка, временная забава, и уже после, гораздо позже, когда воротить было невозможно, я поняла, что
такое мужчина, и особенно мужчина в сорок лет.
— То, что вы сделали для меня, —
сказал он с чувством, —
так заключено глубоко в моем сердце,
так срослось с этим сердцем, что одна только смерть может уничтожить чувство благодарности… одно это одолжение деньгами…
Брачные отношения были разобраны ими в самых мельчайших подробностях: много, конечно, Варвара Александровна, обладающая
таким умом, высказала глубоких и серьезных истин; много в герой мой, тоже обладавший даром слова, сделал прекрасных замечаний; но я не решаюсь передать во всей подробности разговор их, потому что боюсь утомить читателя, и
скажу только, что Хозаров отобедал у Мамиловой и уехал от нее часу в шестом.
— Вот ваше дело обделалось, слава богу, хорошо, —
сказала Татьяна Ивановна грустным голосом, — а я все-таки осталась обижена; меня, может быть, не будут и в дом к себе пускать.
— Что ж
такое, что я, может быть, и прибавил, или, лучше
сказать, что, любя тебя, скрыл, что имение мое расстроено. Катерина Архиповна сама меня обманула чрез Антона Федотыча; он у меня при посторонних людях говорил, что у тебя триста душ, тридцать тысяч, а где они?
— Кажется, завтра, — ну,
так как в рождение обыкновенно дарят, то и ты
скажи, что хочешь подарить мне семьсот рублей; только, смотри, непременно настаивай, чтобы деньгами; вещей мне никаких не надо. Неужели она в этих пустяках откажет!
— Ну,
так ты вот как, мой ангел, объясни ей:
скажи, что завтрашний день мое рождение и что ты непременно хочешь подарить мне семьсот рублей, потому что я тебе признался в одном срочном долге приятелю, и
скажи, что я вот третью ночь глаз не смыкаю. А я тебе
скажу прямо, что я действительно имею долг, за который меня, может быть, в тюрьму посадят.
— Ах, друг мой, — перебила Катерина Архиповна, вздыхая, — не отдавала я тебя, не желала я этого; богу
так угодно. Не то бы было, если бы ты вышла за Ивана Борисыча: тот не стал бы тянуть деньги и сам бы еще свои употребил для твоего счастья. Ну, если он в самом деле должен,
так пусть
скажет: кому?
— Согласен, почтеннейшая, что опасный человек, но все-таки
скажите, понимаете ли вы результат моих отношений к Барб Мамиловой?
— Нет, почтеннейшая, умный человек и женатый умеет поддержать себя. Умный человек не отступится от своих прав. Он
скажет: «Если любишь,
так и дай денег, а не то мужу
скажу»,
так не беспокойтесь, расплатится; и расплатится богатейшим манером.
— Сама природа против меня, —
сказал Хозаров, протирая глаза, залепленные снегом. — Мне очень совестно, что я в
такую погоду обеспокоил вас.
—
Так проста, хотите вы
сказать? Даже более чем проста. Она — глупа, Варвара Александровна, — глупа, как вот это дерево! — проговорил грустным голосом Хозаров и постучал по столу рукой.
— Из чего вы заключили, — начала она несколько даже строгим голосом, — что жена ваша глупа? Что вас
так разочаровало в женщине, которую вы некогда боготворили, которую вы сами избрали в подруги ваших дней и, можно
сказать, насильно вырвали ее из семейства, где она была счастлива и беспечна?
Скажу вам один пример: у Мари состояние, конечно, небольшое — всего сто душ и тысяч десять денег; но велико ли, мало ли это состояние, все-таки оно ее, предоставленное ей по всем законным правам, и потому должно находиться в общем нашем распоряжении,
так как муж и жена — это два нераздельные существа.
— Послушайте, —
сказала Варвара Александровна, — если вы в самом деле
так несчастливы, то я вас не оставлю: я буду помогать вам словом, делом, средствами моими; но только, бога ради, старайтесь все это исправить, — и вот на первый раз вам мой совет: старайтесь, и старайтесь всеми силами, доказать Мари, как много вы ее любите и как много в вас страсти. Поверьте, ничто
так не заставит женщину любить, как сама же любовь, потому что мы великодушны и признательны!
— Вы все-таки еще не пришли сами в себя, —
сказала она, не спуская с него глаз, — и все-таки продолжаете говорить смешные нелепости.
— Видали ли? Со мной
так распорядиться? —
сказала Татьяна Ивановна, тоже вышедшая из себя, показывая Хозарову два кукиша. — Подайте деньги мои, а не то в тюрьму посажу. Провалиться мне сквозь землю, если я теще не расскажу все ваши подлые намерения! Да и Варваре Александровне объясню, бесстыдник этакой, пусть знают, какие вы для всех козни-то приготовляете.
— Да ведь как? Кто их разберет: они говорят, что могут; еще говорят, если захочу,
так и не это получу; как липку, говорят, обдеру,
так и тут ни слова не
скажет, потому что влюблена.