Неточные совпадения
— Э, э, э! что же это вы, хлопцы,
так притихли? —
сказал наконец Бульба, очнувшись от своей задумчивости. — Как будто какие-нибудь чернецы! Ну, разом все думки к нечистому! Берите в зубы люльки, да закурим, да пришпорим коней, да полетим
так, чтобы и птица не угналась за нами!
Он, можно
сказать, плевал на свое прошедшее и беззаботно предавался воле и товариществу
таких же, как сам, гуляк, не имевших ни родных, ни угла, ни семейства, кроме вольного неба и вечного пира души своей.
Много было и
таких, которые пришли на Сечь с тем, чтобы потом
сказать, что они были на Сечи и уже закаленные рыцари.
Но старый Тарас готовил другую им деятельность. Ему не по душе была
такая праздная жизнь — настоящего дела хотел он. Он все придумывал, как бы поднять Сечь на отважное предприятие, где бы можно было разгуляться как следует рыцарю. Наконец в один день пришел к кошевому и
сказал ему прямо...
— Помилосердствуйте, панове! —
сказал Кирдяга. — Где мне быть достойну
такой чести! Где мне быть кошевым! Да у меня и разума не хватит к отправленью
такой должности. Будто уже никого лучшего не нашлось в целом войске?
Притом же у нас храм Божий — грех
сказать, что
такое: вот сколько лет уже, как, по милости Божией, стоит Сечь, а до сих пор не то уже чтобы снаружи церковь, но даже образа без всякого убранства.
— Что ж он путает
такое? —
сказал про себя Бульба.
— Стой, стой! — прервал кошевой, дотоле стоявший, потупив глаза в землю, как и все запорожцы, которые в важных делах никогда не отдавались первому порыву, но молчали и между тем в тишине совокупляли грозную силу негодования. — Стой! и я
скажу слово. А что ж вы —
так бы и этак поколотил черт вашего батька! — что ж вы делали сами? Разве у вас сабель не было, что ли? Как же вы попустили
такому беззаконию?
— Ясновельможные паны! — кричал один, высокий и длинный, как палка, жид, высунувши из кучи своих товарищей жалкую свою рожу, исковерканную страхом. — Ясновельможные паны! Слово только дайте нам
сказать, одно слово! Мы
такое объявим вам, чего еще никогда не слышали,
такое важное, что не можно
сказать, какое важное!
— Ясные паны! — произнес жид. —
Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда.
Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. — Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт знает что. То
такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они
скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
— Хорошо, —
сказал Тарас и потом, подумав, обратился к козакам и проговорил
так: — Жида будет всегда время повесить, когда будет нужно, а на сегодня отдайте его мне. —
Сказавши это, Тарас повел его к своему обозу, возле которого стояли козаки его. — Ну, полезай под телегу, лежи там и не пошевелись; а вы, братцы, не выпускайте жида.
Прелат одного монастыря, услышав о приближении их, прислал от себя двух монахов, чтобы
сказать, что они не
так ведут себя, как следует; что между запорожцами и правительством стоит согласие; что они нарушают свою обязанность к королю, а с тем вместе и всякое народное право.
Погублю, погублю! и погубить себя для тебя, клянусь святым крестом, мне
так сладко… но не в силах
сказать того!
— Отчего же ты
так печальна?
Скажи мне, отчего ты
так печальна?
— Хоть оно и не в законе, чтобы
сказать какое возражение, когда говорит кошевой перед лицом всего войска, да дело не
так было,
так нужно
сказать.
— Как только услышал я шум и увидел, что проходят в городские ворота, я схватил на всякий случай с собой нитку жемчуга, потому что в городе есть красавицы и дворянки, а коли есть красавицы и дворянки,
сказал я себе, то хоть им и есть нечего, а жемчуг все-таки купят.
— Ей-богу, в самое лицо!
Такой славный вояка! Всех взрачней. Дай Бог ему здоровья, меня тотчас узнал; и когда я подошел к нему, тотчас
сказал…
Все засмеялись козаки. И долго многие из них еще покачивали головою, говоря: «Ну уж Попович! Уж коли кому закрутит слово,
так только ну…» Да уж и не
сказали козаки, что
такое «ну».
— Эх, оставил неприбранным
такое дорогое убранство! —
сказал уманский куренной Бородатый, отъехавши от своих к месту, где лежал убитый Кукубенком шляхтич. — Я семерых убил шляхтичей своею рукою, а
такого убранства еще не видел ни на ком.
В это время подъехал кошевой и похвалил Остапа,
сказавши: «Вот и новый атаман, и ведет войско
так, как бы и старый!» Оглянулся старый Бульба поглядеть, какой там новый атаман, и увидел, что впереди всех уманцев сидел на коне Остап, и шапка заломлена набекрень, и атаманская палица в руке.
Только и успел объявить он, что случилось
такое зло; но отчего оно случилось, курнули ли оставшиеся запорожцы, по козацкому обычаю, и пьяными отдались в плен, и как узнали татары место, где был зарыт войсковой скарб, — того ничего не
сказал он.
И кошевой снял шапку, уж не
так, как начальник, а как товарищ, благодарил всех козаков за честь и
сказал...
— Пришла очередь и мне
сказать слово, паны-братья! —
так он начал.
А вот что
скажет моя другая речь: большую правду
сказал и Тарас-полковник, — дай Боже ему побольше веку и чтоб
таких полковников было побольше на Украйне!
Так сказал Бовдюг и затих; и обрадовались все козаки, что навел их
таким образом на ум старый. Все вскинули вверх шапки и закричали...
— Спасибо тебе, батько! Молчал, молчал, долго молчал, да вот наконец и
сказал. Недаром говорил, когда собирался в поход, что будешь пригоден козачеству:
так и сделалось.
Старый козак Бовдюг захотел также остаться с ними,
сказавши: «Теперь не
такие мои лета, чтобы гоняться за татарами, а тут есть место, где опочить доброю козацкою смертью.
— Я угощаю вас, паны-братья, —
так сказал Бульба, — не в честь того, что вы сделали меня своим атаманом, как ни велика подобная честь, не в честь также прощанья с нашими товарищами: нет, в другое время прилично то и другое; не
такая теперь перед нами минута.
Да уже вместе выпьем и за нашу собственную славу, чтобы
сказали внуки и сыны тех внуков, что были когда-то
такие, которые не постыдили товарищества и не выдали своих.
— Хочется мне вам
сказать, панове, что
такое есть наше товарищество.
Нет, братцы,
так любить, как русская душа, — любить не то чтобы умом или чем другим, а всем, чем дал Бог, что ни есть в тебе, а… —
сказал Тарас, и махнул рукой, и потряс седою головою, и усом моргнул, и
сказал: — Нет,
так любить никто не может!
Сам иноземный инженер подивился
такой, никогда им не виданной тактике,
сказавши тут же, при всех: «Вот бравые молодцы-запорожцы!
«
Так есть же
такие, которые бьют вас, собак!» —
сказал он, кинувшись на него.
А уж упал с воза Бовдюг. Прямо под самое сердце пришлась ему пуля, но собрал старый весь дух свой и
сказал: «Не жаль расстаться с светом. Дай бог и всякому
такой кончины! Пусть же славится до конца века Русская земля!» И понеслась к вышинам Бовдюгова душа рассказать давно отошедшим старцам, как умеют биться на Русской земле и, еще лучше того, как умеют умирать в ней за святую веру.
— Слушай, пан! —
сказал Янкель, — нужно посоветоваться с
таким человеком, какого еще никогда не было на свете. У-у! то
такой мудрый, как Соломон; и когда он ничего не сделает, то уж никто на свете не сделает. Сиди тут; вот ключ, и не впускай никого!
Минуты две спустя жиды вместе вошли в его комнату. Мардохай приблизился к Тарасу, потрепал его по плечу и
сказал: «Когда мы да Бог захочем сделать, то уже будет
так, как нужно».
Но прежде еще, нежели жиды собрались с духом отвечать, Тарас заметил, что у Мардохая уже не было последнего локона, который хотя довольно неопрятно, но все же вился кольцами из-под яломка его. Заметно было, что он хотел что-то
сказать, но наговорил
такую дрянь, что Тарас ничего не понял. Да и сам Янкель прикладывал очень часто руку ко рту, как будто бы страдал простудою.
— О, любезный пан! —
сказал Янкель, — теперь совсем не можно! Ей-богу, не можно!
Такой нехороший народ, что ему надо на самую голову наплевать. Вот и Мардохай
скажет. Мардохай делал
такое, какого еще не делал ни один человек на свете; но Бог не захотел, чтобы
так было. Три тысячи войска стоят, и завтра их всех будут казнить.
— И на что бы
так много! — горестно
сказал побледневший жид, развязывая кожаный мешок свой; но он счастлив был, что в его кошельке не было более и что гайдук далее ста не умел считать. — Пан, пан! уйдем скорее! Видите, какой тут нехороший народ! —
сказал Янкель, заметивши, что гайдук перебирал на руке деньги, как бы жалея о том, что не запросил более.
— А коли за мною,
так за мною же! —
сказал Тарас, надвинул глубже на голову себе шапку, грозно взглянул на всех остававшихся, оправился на коне своем и крикнул своим: — Не попрекнет же никто нас обидной речью! А ну, гайда, хлопцы, в гости к католикам!