Неточные совпадения
— А имеете ли
вы сведения, как принято
было ваше письмо? — допытывался у него предводитель, явно стремившийся более к земным и конечным целям, чем к небесным.
— Нет, это еще не все, мы еще и другое! — перебил его снова с несколько ядовитой усмешкой Марфин. — Мы —
вы, видно, забываете, что я
вам говорю: мы — люди, для которых душа человеческая и ее спасение дороже всего в мире, и для нас не
суть важны ни правительства, ни границы стран, ни даже религии.
— Прекрасно-с, я согласен и с этим! — снова уступил предводитель. — Но как же тут
быть?..
Вы вот можете оставаться масоном и даже открыто говорить, что
вы масон, —
вы не служите!.. Но как же мне в этом случае поступить? — заключил он, как бы в форме вопроса.
— Как поздно, как поздно!.. Мы с папа
были в отчаянии и думали, что
вы не приедете, — говорила она, обмениваясь книксенами с девушками и их матерью.
—
Вы будете играть сегодня?
— Но что же для
вас есть святое?.. Говорите… — поставила уже прямо свой вопрос Катрин, вскидывая на Ченцова свои жгучие глаза.
— Еще бы! — подхватил Ченцов и переменил разговор. —
Вы вот
поете хорошо, — начал он.
— Отчего
вы никогда не приедете к нам обедать?.. На целый бы день?.. Я бы
вам, если хотите,
спела.
— В человеке, кроме души, — объяснил он, — существует еще агент, называемый «Архей» — сила жизни, и вот
вы этой жизненной силой и продолжаете жить, пока к
вам не возвратится душа… На это
есть очень прямое указание в нашей русской поговорке: «души она — положим, мать, сестра, жена, невеста — не слышит по нем»… Значит, вся ее душа с ним, а между тем эта мать или жена живет физическою жизнию, — то
есть этим Археем.
— А
вам не жаль его
будет? — спросил Ченцов.
— Ну, полноте на сани сворачивать, — пожалели каурого!.. — подхватил Ченцов. — А это что такое? — воскликнул он потом, увидав на столе белые перчатки. — Это с дамской ручки?..
Вы, должно
быть, даму какую-нибудь с бала увезли!.. Я бы подумал, что Клавскую, да ту сенатор еще раньше вашего похитил.
— А что, дядя, царь Давид
был выше или ниже
вас ростом? — заключил Ченцов.
— Я давно
вас, дядя; хотел спросить, действительно ли великий плут и шарлатан Калиостро [Калиостро Алессандро (настоящее имя Джузеппе Бальзамо, 1743—1795) — знаменитый авантюрист.]
был из масонов?
— Эх, какой
вы, право!.. — снова воскликнул Ченцов. — Самого настоящего и хорошего
вы и не узнали!.. Если бы меня масоны научили делать золото, я бы какие угодно им готов
был совершить подвиги и произвести в себе внутреннее обновление.
— Ну, это, дядя,
вы ошибаетесь! — начал тот не таким уж уверенным тоном. — Золота я и в царстве небесном пожелаю, а то сидеть там все под деревцами и кушать яблочки — скучно!.. Женщины там тоже, должно
быть, все из старых монахинь…
Письмо мое
Вы немедля покажите вашей матери, и чтобы оно ни минуты не
было для нее тайно.
В случае, если ответ Ваш
будет мне неблагоприятен, не передавайте оного сами, ибо
Вы, может
быть, постараетесь смягчить его и поумалить мое безумие, но пусть мне скажет его Ваша мать со всей строгостью и суровостью, к какой только способна ее кроткая душа, и да
будет мне сие — говорю это, как говорил бы на исповеди — в поучение и назидание.
Терпите, мол, дедушка; терпели же
вы до пятидесяти лет, что всем женщинам
были противны, — потерпите же и до смерти: тем угоднее
вы господу богу
будете…
— Однако зачем же
вы вчера на бале
были так любезны с ней?.. И я, Валерьян, скажу тебе прямо… я всю ночь проплакала… всю.
— Ах, это
вы! — начала с уважением Людмила и затем несвязно присовокупила: — Кланяйтесь, пожалуйста, Егору Егорычу, попросите у него извинения за меня и скажите, что мамаши теперь дома нет и что она
будет ему отвечать!
— Не
были ли мы вместе с
вами под Бородиным? — начал сенатор, обращаясь к Марфину. — Фамилия ваша мне чрезвычайно знакома.
— И не
были ли
вы там ранены?.. Я припоминаю это по своей службе в штабе! — продолжал сенатор, желая тем, конечно, сказать любезность гостю.
—
Вы, видно, владеете большим присутствием духа! — заметил сенатор, опять-таки с целью польстить этому на вид столь миниатюрному господину, но крепкому, должно
быть, по характеру.
— Не всегда, не говорите этого, не всегда! — возразил сенатор, все более и более принимая величавую позу. — Допуская, наконец, что во всех этих рассказах, как во всякой сплетне,
есть малая доля правды, то и тогда раскапывать и раскрывать, как вот сами
вы говорите, такую грязь тяжело и, главное, трудно… По нашим законам человек, дающий взятку, так же отвечает, как и берущий.
— Крикун же
вы! — заметил он. — И чего же
вы будете еще требовать от Петербурга, — я не понимаю!.. Из Петербурга меня прислали ревизовать вашу губернию и
будут, конечно, ожидать результатов моей ревизии, которых пока никто и не знает, ни даже я сам.
У Марфина вертелось на языке сказать: «Не хитрите, граф,
вы знаете хорошо, каковы бы должны
быть результаты вашей ревизии; но
вы опутаны грехом;
вы, к стыду вашему, сблизились с племянницей губернатора, и
вам уже нельзя
быть между им и губернией судьей беспристрастным и справедливым!..»
—
Вы обвиняетесь в том, что при проезде через деревню Ветриху съели целый ушат капусты, — следовало бы договорить сенатору, но он не в состоянии
был того сделать и выразился так: — Издержали ушат капусты.
— Полноте, что за мелочи! — возразила она ему убеждающим и нежным тоном. — Кого и чего
вы опасаетесь? Если не для дяди, так для меня заедемте к нему, — я
есть хочу!
— Извольте, извольте!.. — не выдержал долее граф. — Я для
вас готов
быть у старика… Он, я знаю, не так виноват, как говорят про него враги его.
— Стало
быть,
вы объяснялись с ним о чем-нибудь? — спросил губернский предводитель со свойственным ему в известных случаях любопытством.
— Но
вы в этом случае — поймите
вы — совершенно сходитесь в мнениях с сенатором, который тоже говорит, что я слишком спешу, и все убеждал меня, что Петербург достаточно уже облагодетельствовал нашу губернию тем, что прислал его к нам на ревизию; а я
буду там доказывать, что господин граф не годится для этого, потому что он плотоугодник и развратник, и что его, прежде чем к нам, следовало послать в Соловки к какому-нибудь монаху для напутствования и назидания.
— Всему этому только улыбнутся в Петербурге, — начал
было губернский предводитель, но, заметив, что Марфин готов
был вспетушиться, поторопился присовокупить: —
Вы только, пожалуйста, не сердитесь и выслушайте меня, что я
вам доложу.
—
Вы об этом не беспокойтесь! Все узнается по городским слухам подробно и с полною достоверностью, — за это я
вам ручаюсь, — и смотрите, что может произойти!..
Вы вашим влиянием вызвали ревизию над губернатором, а потом мы сообща, может
быть, накличем острастку и на сенатора.
— Куда же
вы?.. Оставайтесь у нас обедать! — стал
было удерживать его хозяин.
— Но позвольте, по крайней мере, мне послать сказать Катрин, что
вы здесь, а то она мне
будет выговаривать, что я не оповестил ее об
вас.
—
Вы, надеюсь, обедаете у нас? —
было первое слово ее гостю.
— Но как же
вы мне еще вчера сказали, что не
будете играть? — проговорила она Ченцову.
— Не хочу я с
вами чокаться! — отказалась Катрин: голос ее
был печален.
— Мы еще
будем ужинать с mademoiselle Катрин! — поддержал ее Ченцов. — Vous voulez, que je soupe avec vous? [
Вы хотите, чтобы я с
вами поужинал? (франц.).] — обратился он к ней.
— А вот это мне иногда представляется, — продолжал Ченцов, уже вставая и отыскивая свою шляпу, — что со временем мы с
вами будем злейшие враги на смерть… на ножи…
— Может
быть,
вы мне
будете враг, а я
вам никогда! — произнесла она с уверенностью.
Вы первый и больше всех учили меня покорности провидению, и я тщился
быть таким; но призываю бога во свидетели: чаша терпения моего переполнилась.
— Успокойтесь, успокойтесь! — забормотал, наконец, Марфин, хоть и сам тоже заметно неспокойный. — Мы с
вами, может
быть, виноватее других!.. Старость неспособна понимать молодость.
Мой дом, место доктора при больнице, с полным содержанием от меня
Вам и Вашей супруге, с платою
Вам тысячи рублей жалованья в год с того момента, как я сел за сие письмо, готовы к Вашим услугам, и ежели
Вы называете меня Вашим солнцем, так и я
Вас именую взаимно тем же оживляющим светилом, на подвиге которого
будет стоять, при личном моем свидании с
Вами, осветить и умиротворить мою бедствующую и грешную душу.
— У
вас дамой-хозяйкой
будет Лукерья Семеновна (имя Клавской)? — спросил ему в ответ Ченцов, будто бы бывший ужасно этим беспокоим.
— Но в прошении упомянуто этим — извините
вы меня — мерзавцем хлыстом и об архиерее здешнем!.. И у того, может
быть,
вы будете спрашивать мнения? — проговорил не без насмешки Крапчик и вместе с тем кидая сердитые взгляды на правителя дел.
— Но каким же образом, ваше преосвященство, — возразил Крапчик, — мне наш общий с
вами знакомый, Егор Егорыч Марфин, как-то раз говорил, что скопцы у нас
были еще в древности, а хлысты, рассказывают, не очень давно появились?
— Мне, во времена моей еще ранней юности, — продолжал владыко, — мы ведь, поповичи, ближе живем к народу, чем
вы, дворяне; я же
был бедненький сельский семинарист, и нас, по обычаю, целой ватагой возили с нашей вакации в училище в город на лодке, и раз наш кормчий вечером пристал к одной деревне и всех нас свел в эту деревню ночевать к его знакомому крестьянину, и когда мы
поели наших дорожных колобков, то
были уложены спать в небольшой избенке вповалку на полу.
— Но согласитесь, ваше преосвященство, после всего того, что я имел счастие слышать от
вас, — не прав ли я
был, требуя от земской полиции и от духовенства, чтобы они преследовали обе эти секты? Что это такое? Что-то сверхъестественное, нечеловеческое? — вопрошал уже авторитетным тоном Крапчик.
— Чтобы я дал свое мнение, или заключение, — я уж не знаю, как это назвать; и к
вам точно такой же запрос
будет, — отвечал, усмехаясь, Крапчик.