Катерина (подходит к мужу и прижимается к нему). Тиша, голубчик, кабы ты остался, либо взял ты меня с собой, как бы
я тебя любила, как бы я тебя голубила, моего милого! (Ласкает его.)
Неточные совпадения
Катерина. Для
меня, маменька, все одно, что родная мать, что
ты, да и Тихон тоже
тебя любит.
Кабанова.
Ты бы, кажется, могла и помолчать, коли
тебя не спрашивают. Не заступайся, матушка, не обижу, небось! Ведь он
мне тоже сын;
ты этого не забывай! Что
ты выскочила в глазах-то поюлить! Чтобы видели, что ли, как
ты мужа
любишь? Так знаем, знаем, в глазах-то
ты это всем доказываешь.
Кабанова. Ну, полно, перестань, пожалуйста. Может быть,
ты и
любил мать, пока был холостой. До
меня ли
тебе, у
тебя жена молодая.
Кабанова. Ну, как хотите, только
ты смотри, чтобы
мне вас не дожидаться! Знаешь,
я не
люблю этого.
Варвара. Так нешто она виновата! Мать на нее нападает, и
ты тоже. А еще говоришь, что
любишь жену. Скучно
мне глядеть-то на
тебя. (Отворачивается.)
Катерина. Так
ты, стало быть,
любишь меня? (Крепко целует.)
Варвара. За что ж
мне тебя не любить-то!
Катерина. Ну, спасибо
тебе!
Ты милая такая,
я сама
тебя люблю до смерти.
Варвара. Нет, не
любишь. Коли жалко, так не
любишь. Да и не за что, надо правду сказать. И напрасно
ты от
меня скрываешься! Давно уж
я заметила, что
ты любишь одного человека.
Катерина. Не говори
мне про него, сделай милость, не говори!
Я его и знать не хочу!
Я буду мужа
любить. Тиша, голубчик мой, ни на кого
тебя не променяю!
Я и думать-то не хотела, а
ты меня смущаешь.
Катерина. Как же
мне любить-то
тебя, когда
ты такие слова говоришь?
Кабанова.
Ты вот похвалялась, что мужа очень
любишь; вижу
я теперь твою любовь-то. Другая хорошая жена, проводивши мужа-то, часа полтора воет, лежит на крыльце; а
тебе, видно, ничего.
Кабанова. Хитрость-то не великая. Кабы
любила, так бы выучилась. Коли порядком не умеешь,
ты хоть бы пример-то этот сделала; все-таки пристойнее; а то, видно, на словах только. Ну,
я Богу молиться пойду; не мешайте
мне.
Борис.
Я и не знал, что
ты меня любишь.
Катерина. Давно
люблю. Словно на грех
ты к нам приехал. Как увидела
тебя, так уж не своя стала. С первого же раза, кажется, кабы
ты поманил
меня,
я бы и пошла за
тобой; иди
ты хоть на край света,
я бы все шла за
тобой и не оглянулась бы.
Кабанов. Нет, постой! Уж на что еще хуже этого. Убить ее за это мало. Вот маменька говорит: ее надо живую в землю закопать, чтоб она казнилась! А
я ее
люблю,
мне ее жаль пальцем тронуть. Побил немножко, да и то маменька приказала. Жаль
мне смотреть-то на нее, пойми
ты это, Кулигин. Маменька ее поедом ест, а она, как тень какая, ходит, безответная. Только плачет да тает, как воск. Вот
я и убиваюсь, глядя на нее.
— Да я не хочу знать! — почти вскрикнула она. — Не хочу. Раскаиваюсь я в том, что сделала? Нет, нет и нет. И если б опять то же, сначала, то было бы то же. Для нас, для меня и для вас, важно только одно: любим ли мы друг друга. А других нет соображений. Для чего мы живем здесь врозь и не видимся? Почему я не могу ехать?
Я тебя люблю, и мне всё равно, — сказала она по-русски, с особенным, непонятным ему блеском глаз взглянув на него, — если ты не изменился. Отчего ты не смотришь на меня?
«Это значит, — отвечала она, сажая меня на скамью и обвив мой стан руками, — это значит, что
я тебя люблю…» И щека ее прижалась к моей, и я почувствовал на лице моем ее пламенное дыхание.
Она, приговаривая что-то про себя, разгладила его спутанные седые волосы, поцеловала в усы, и, заткнув мохнатые отцовские уши своими маленькими тоненькими пальцами, сказала: «Ну вот, теперь ты не слышишь, что
я тебя люблю».
«Друг мой, — сказал бы я ей, —
я тебя люблю, но еще сверх того желаю, чтобы ты меня уважала, — вот!» Так ли, так ли я говорю?..
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что
я хочу надеть палевое;
я очень
люблю палевое.
А уж Тряпичкину, точно, если кто попадет на зубок, берегись: отца родного не пощадит для словца, и деньгу тоже
любит. Впрочем, чиновники эти добрые люди; это с их стороны хорошая черта, что они
мне дали взаймы. Пересмотрю нарочно, сколько у
меня денег. Это от судьи триста; это от почтмейстера триста, шестьсот, семьсот, восемьсот… Какая замасленная бумажка! Восемьсот, девятьсот… Ого! за тысячу перевалило… Ну-ка, теперь, капитан, ну-ка, попадись-ка
ты мне теперь! Посмотрим, кто кого!
Я не
люблю церемонии. Напротив,
я даже стараюсь всегда проскользнуть незаметно. Но никак нельзя скрыться, никак нельзя! Только выйду куда-нибудь, уж и говорят: «Вон, говорят, Иван Александрович идет!» А один раз
меня приняли даже за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем. После уже офицер, который
мне очень знаком, говорит
мне: «Ну, братец, мы
тебя совершенно приняли за главнокомандующего».
Так как
я знаю, что за
тобою, как за всяким, водятся грешки, потому что
ты человек умный и не
любишь пропускать того, что плывет в руки…» (остановясь), ну, здесь свои… «то советую
тебе взять предосторожность, ибо он может приехать во всякий час, если только уже не приехал и не живет где-нибудь инкогнито…
Не так ли, благодетели?» // — Так! — отвечали странники, // А про себя подумали: // «Колом сбивал их, что ли,
ты // Молиться в барский дом?..» // «Зато, скажу не хвастая, //
Любил меня мужик!