Неточные совпадения
Вася.
Еще барин с ним. Он его из Москвы привез, за сурьезность к себе взял и везде возит с собой для важности. Барин этот ничего не делает и все больше молчит, только пьет шампанское. И большое ему жалованье положено за вид только за один, что уж очень необыкновенные усы.
Вот тоже этому барину житье, умирать не надо.
Наркис. Ты погоди врать-то,
вот я погляжу,
еще, может, твоя неустойка выдет.
Наркис. Ну,
вот еще выдумала! Стану я бояться, очень нужно!
Наркис.
Вот еще, очень нужно! Мне какое дело! Стану я для тебя голову ломать, как же! Думают-то петухи индейские. Я весь век прожил не думавши; а как сейчас что в голову придет,
вот и конец.
Градобоев. Давай их сюда! Сейчас допрос. Ух, устал.
Вот она наша служба-то! (Хочет садиться на скамью). Тут что
еще! Мягко что-то! Никак мертвое тело? (Трогает руками).
Еще забота! Фу, ты! Нет тебе минуты покою.
Градобоев. Посылать
еще! Это что за мода! Наше дело взыскать,
вот мы и взыскали. Кому нужно, тот сам приедет, — мы ему и отдадим; а то рассылать
еще, Россия-то велика! А коли не едет, значит, ему не очень нужно.
Градобоев. А если он… а если ты станешь
еще разговаривать, так видишь. (Показывает костыль). Пошел прочь! (Увидав 3-го мещанина). А, друг любезный, ты здесь! Долги платить — денег нет, а на пьянство есть: вексель на тебя другой год за зеркалом торчит, заплесневел давно, а ты пьянствуешь. Ступай в сени, дожидайся!
Вот я тебе вексель-то на спину положу, да костылем и стану взыскание производить.
Вася. Да это ты верно.
Вот еще мне забота: что Параша скажет, коли я у Хлынова запевалой останусь! Э, да что мне на людей смотреть! Коли любит, так и думай по-моему. Как мне лучше. А то, что слезы-то заводить. Своя-то рубашка к телу ближе. Так, что ли, дядюшка Аристарх? Ох, да какой же я у вас ухорский песельник буду.
Наркис. Как нет? Что ж вы не грабите? Это вы напрасно. Вы из чужих земель, вы нашего народу не знаете. Наш народ простой, смирный, терпеливый народ, я тебе скажу, его можно грабить. И промежду прочим, даже есть много таких, которые не знают, куда им с деньгами деваться. Право.
Вот Хлынов, да что ж его не ограбить! Ему
еще, пожалуй, лучше от этого.
Наркис (Барину).
Вот что, друг любезный, вели
еще стаканчик поднести. А то от страха что-то зябнется.
Наркис. Истинно! Нешто первый раз! Две принесет, только б ей как у мужа спроворить. Страсть как любит! Говорю тебе, друг ты мой единственный, ужасно как любит, и слов таких нет.
Вот недавно две тысячи своими руками принесла. Я сейчас, друг мой единственный, под подушку в ящик… ключом щелк, а ключ на крест.
Вот и нынче, как приеду, велю тысячу принести, — и сейчас в ящик и щелк; потому я хочу, друг мой любезный, в купцы выходить. Так я себя понимаю, что мне надо. А
вот что, друг милый, мне
еще бы…
Гаврило. Отдохните, Прасковья Павлиновна;
вот тут на полянке присядьте, на бревнышках. На траву не садитесь, роса. Отдохнувши-то, мы своих догоним,
еще рано. Часу в десятом будем в городе.
Как вы смели трогать-то ее своими грязными лапами! Она, как есть, голубка; а вы мало чем лучше дьяволов.
Вот она, шутка-то! И я-то, дурак, тешить вас взялся! Пора мне знать, что у вас ни одной шутки без обиды не обходится. Первое ваше удовольствие — бедных да беззащитных обижать. (Приносят воды, он льет ей несколько капель на голову). Уж эта ли девушка не обижена, а тут вы
еще. Дома ее заели совсем; вырвалась она кой-как...
Курослепов.
Вот она когда смерть-то моя! Уж каких чудес со мной ни делалось, а этого
еще не бывало. Нет уж, видно, друг ты мой, сколько мне ни маяться, а не отвертеться. Потому, гляди!
Вот здесь с тобой я, а вон там, на пороге, опять тоже я.
Курослепов.
Вот еще, нужно очень бумагу-то марать. Вели свести его в арестантскую, заместо Васьки отдадим в солдаты, и шабаш.
Курослепов. Постойте! (Отводит Градобоева в сторону).
Вот что, будь друг, слезно я тебя прошу, скажи мне по душе, вовсе я рехнувшись, или
еще во мне какая искра теплится? Если я вовсе, так уж вы лучше меня за решетку, чтоб я меж людей не путался.
— Ну,
вот еще! Куда бы я ни отправился, что бы со мной ни случилось, — ты бы остался у них провидением. Я, так сказать, передаю их тебе, Разумихин. Говорю это, потому что совершенно знаю, как ты ее любишь и убежден в чистоте твоего сердца. Знаю тоже, что и она тебя может любить, и даже, может быть, уж и любит. Теперь сам решай, как знаешь лучше, — надо иль не надо тебе запивать.
— Ну
вот еще! Но довольно, довольно! я вам прощаю, только перестаньте об этом, — махнула она опять рукой, уже с видимым нетерпением. — Я — сама мечтательница, и если б вы знали, к каким средствам в мечтах прибегаю в минуты, когда во мне удержу нет! Довольно, вы меня все сбиваете. Я очень рада, что Татьяна Павловна ушла; мне очень хотелось вас видеть, а при ней нельзя было бы так, как теперь, говорить. Мне кажется, я перед вами виновата в том, что тогда случилось. Да? Ведь да?
Неточные совпадения
Да объяви всем, чтоб знали: что
вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что и на свете
еще не было, что может все сделать, все, все, все!
Хлестаков. Вы, как я вижу, не охотник до сигарок. А я признаюсь: это моя слабость.
Вот еще насчет женского полу, никак не могу быть равнодушен. Как вы? Какие вам больше нравятся — брюнетки или блондинки?
Городничий. Это бы
еще ничего, — инкогнито проклятое! Вдруг заглянет: «А, вы здесь, голубчик! А кто, скажет, здесь судья?» — «Ляпкин-Тяпкин». — «А подать сюда Ляпкина-Тяпкина! А кто попечитель богоугодных заведений?» — «Земляника». — «А подать сюда Землянику!»
Вот что худо!
Мишка. Да для вас, дядюшка,
еще ничего не готово. Простова блюда вы не будете кушать, а
вот как барин ваш сядет за стол, так и вам того же кушанья отпустят.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого
еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так
вот и тянет! В одном ухе так
вот и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!» И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз. И руки дрожат, и все помутилось.