— Ерихоны, дуй вас горой!.. Перекосило б вас с угла на угол, — бранился дядя Елистрат, кладя в карманы оставшиеся куски белого и пеклеванного хлеба и пару соленых огурцов… — Ну, земляк, — обратился он к Алексею, потягиваясь и распуская опояску, —
за хлеб, за соль, за щи спляшем, за пироги песенку споем!.. Пора, значит, всхрапнуть маленько. Стало брюхо что гора, дай Бог добресть до двора.
Неточные совпадения
«Не перестарки, — думал он, — пусть год, другой
за родительский
хлеб на свою семью работа́ют.
— Я, батюшка, всей душой рад послужить,
за твою родительскую хлеб-соль заработать, сколько силы да уменья хватит, и дома радехонек и на стороне — где прикажешь, — сказал красавец Алексей.
Бросила горшки свои Фекла; села на лавку и, ухватясь руками
за колена, вся вытянулась вперед, зорко глядя на сыновей. И вдруг стала такая бледная, что краше во гроб кладут. Чужим теплом Трифоновы дети не грелись, чужого куска не едали, родительского дома отродясь не покидали. И никогда у отца с матерью на мысли того не бывало, чтобы когда-нибудь их сыновьям довелось на чужой стороне
хлеб добывать. Горько бедной Фекле. Глядела, глядела старуха на своих соколиков и заревела в источный голос.
«Пускай посмотрит, — раздумывал он, заложив руки
за спину и расхаживая взад и вперед по горнице, — пускай поглядит Данило Тихоныч, каково Патап Чапурин в своем околотке живет, как «подначальных крестьян» хлебом-солью чествует и в каком почете мир-народ его держит».
Обычай «крутить свадьбу уходом» исстари
за Волгой ведется, а держится больше оттого, что в тамошнем крестьянском быту каждая девка, живучи у родителей, несет долю нерадостную. Девкой в семье дорожат как даровою работницей и замуж «честью» ее отдают неохотно. Надо, говорят, девке родительскую хлеб-соль отработать; заработаешь — иди куда хочешь. А срок дочерних заработков длинен: до тридцати лет и больше она повинна у отца с матерью в работницах жить.
Ее городят в лесных местах, чтобы пасущийся скот не забрел на
хлеб.], ни просеки, ни даже деревянного двухсаженного креста, каких много наставлено по заволжским лесам, по обычаю благочестивой старины [
За Волгой, на дорогах, в полях и лесах, особенно на перекрестках, стоят высокие, сажени в полторы или две, осьмиконечные кресты, иногда по нескольку рядом.
Не успели оглянуться после Радуницы, как реки в берега вошли и наступило пролетье… Еще день-два миновало, и прикатил теплый Микула с кормом [9 мая, когда поля совсем покрываются травой — кормом для скота.]. Где
хлеба довольно в закромах уцелело, там к Микулину дню брагу варят, меда ставят, братчину-микульщину справляют, но таких мест немного. Вешнему Микуле
за чарой вина больше празднуют.
Микула свет, с милостью
Приходи к нам, с радостью,
С великой благостью!
Держимся
за сошку,
За кривую ножку…
Мать-Сыра Земля добра,
Уроди нам
хлеба,
Лошадушкам овсеца,
Коровушкам травки!..
— Привык к сладкой еде купеческой, навадился сидеть
за столами богатыми — невкусна ему кажется хлеб-соль родительская».
Неподалеку двое, сидя
за селянкой, ладят дело о пóставке пшена из Сызрани до Рыбной; один собеседник богатый судохозяин, другой кладчик десятков тысяч четвертей зернового
хлеба.
Попил, поел, погостил у поромовских Карп Алексеич, да вместо спасиба зá
хлеб за́ соль назавтра велел мужикам с поклоном в приказ приходить.
А хлеб-от вези на базар, верст
за двадцать,
за тридцать.
И молоко-то она из чужих коров выдаивает, и спорынью-то из
хлеба выкатывает, и грозы-то и бури нагоняет, и град-от и мóлость [Мóлостьем
за Волгой зовут ненастье, слякоть, мокрую и ветреную погоду.] напускает, и на людей-то порчу посылает…
Посадили старцы пастушонка, дали ему укрух
хлеба, и тот
хлеб таково вкусен да сладок ему показался, что ломтик-другой утаил, спрятал
за пазуху, значит.
Не верят ему, и он во уверение хотел показать
хлеб,
за трапезой у старцев утаенный…
— Вот дела-то!.. Вот дела-то какие!.. — качая головой, печаловалась мать Таисея и, опомнившись, быстро схватила поднос с кулебякой и, подавая его с поклоном Манефе, умильным голосом проговорила: — Не побрезгуй убогим приношеньем — не привел Господь видеть тебя
за трапезой, дозволь хоть келейно пирожком тебе поклониться… Покушай нашего хлеба-соли во здравие.
Не судила, не рядила
за скитскою трапезой братчина — свой суд матери сказывали: «Кто Бога боится, тот в церковь не ходит, с попами, с дьяками хлеб-соль не водит…» И те суды-поученья, сладким кусом да пьяным пойлом приправленные, немало людей от церквей отлучали.
— Спасибо на памяти про нашу хлеб-соль, — сухо промолвил Патап Максимыч. — Не беспокойте себя понапрасну, Марья Гавриловна. Ни чаю, ни кофею, ни закусывать мне теперь неохота… И
за то благодарен, что хлеб-соль моя не забыта.
— Помилуйте, почтеннейший господин Чапурин, как же возможно вашу хлеб-соль нам позабыть? — молвил Алексей. — Хоша в те времена и в крестьянстве я числился, никакого авантажу
за собой не имел, однако ж забыть того не могу… Справляй, справляй, а ты, Марья Гавриловна… Не можно того, чтоб не угостить господина Чапурина. Сами у него угощались, и я и ты.
— Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника; он мне знаком — был прошлого года в отряде; как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Да и в самом деле, что это за слепой! ходит везде один, и на базар,
за хлебом, и за водой… уж видно, здесь к этому привыкли.
Неточные совпадения
Пастух уж со скотиною // Угнался;
за малиною // Ушли подружки в бор, // В полях трудятся пахари, // В лесу стучит топор!» // Управится с горшочками, // Все вымоет, все выскребет, // Посадит
хлебы в печь — // Идет родная матушка, // Не будит — пуще кутает: // «Спи, милая, касатушка, // Спи, силу запасай!
Нет
хлеба — у кого-нибудь // Попросит, а
за соль // Дать надо деньги чистые, // А их по всей вахлачине, // Сгоняемой на барщину, // По году гроша не было!
Во время градоначальствования Фердыщенки Козырю посчастливилось еще больше благодаря влиянию ямщичихи Аленки, которая приходилась ему внучатной сестрой. В начале 1766 года он угадал голод и стал заблаговременно скупать
хлеб. По его наущению Фердыщенко поставил у всех застав полицейских, которые останавливали возы с
хлебом и гнали их прямо на двор к скупщику. Там Козырь объявлял, что платит
за хлеб"по такции", и ежели между продавцами возникали сомнения, то недоумевающих отправлял в часть.
В довершение всего глуповцы насеяли горчицы и персидской ромашки столько, что цена на эти продукты упала до невероятности. Последовал экономический кризис, и не было ни Молинари, ни Безобразова, чтоб объяснить, что это-то и есть настоящее процветание. Не только драгоценных металлов и мехов не получали обыватели в обмен
за свои продукты, но не на что было купить даже
хлеба.
Приказчик, ездивший к купцу, приехал и привез часть денег
за пшеницу. Условие с дворником было сделано, и по дороге приказчик узнал, что
хлеб везде застоял в поле, так что неубранные свои 160 копен было ничто в сравнении с тем, что было у других.