Неточные совпадения
— Осень — осенью, Троица — Троицей, а теперь само по себе… Не в счет, не в уряд… Сказано: хочу, и
делу конец — толковать попусту
нечего, — прибавил он, возвыся несколько голос.
— Знамо, не сама пойдешь, — спокойно отвечал Патап Максимыч. — Отец с матерью вживе — выдадут. Не век же тебе в девках сидеть… Вам с Паранькой не хлеб-соль родительскую отрабатывать, — засиживаться
нечего. Эка, подумаешь, девичье-то
дело какое, — прибавил он, обращаясь к жене и к матери Манефе, — у самой только и на уме, как бы замуж, а на речах: «не хочу» да «не пойду».
— Бодрей да смелей держи себя. Сама не увидишь, как верх над отцом возьмешь. Про мать
нечего говорить, ее
дело хныкать. Слезами ее пронимай.
— Жирно, брат, съест! — возразил Патап Максимыч. — Нет, Яким Прохорыч,
нечего нам про это
дело и толковать. Не подходящее, совсем пустое
дело!.. Как же это? Будь он хоть патриарх, твой Софрон, а деньги в складчину давай, коли барышей хочешь… А то — сам денег ни гроша, а в половине… На что это похоже?.. За что?
— Не смеют!.. — решительно сказал Патап Максимыч. — Да и парень не такой, чтобы вздумал нехорошее
дело… Не из таких, что, где пьют да едят, тут и пакостят… Бояться
нечего.
—
Нечего и толковать, — отвечал Патап Максимыч. — Такого благолепия сроду не видал. У нас, в Городецкой часовне, супротив вашей — плевое
дело.
— Сказывай, как есть, — молвил Стуколов. — Таиться
нечего: Патап Максимыч в доле по этому
делу.
— Чать, не каждый
день наезжают, а запоры у тебя крепкие, собаки злые — больно-то трусить, кажись бы,
нечего… Давай красных, за каждую сотню по двадцати рублев «романовскими» [Так фальшивомонетчики зовут настоящие ассигнации, по родовой фамилии государя.].
— Чего краснеть-то? — молвил отец. —
Дело говорю,
нечего голову-то гнуть, что кобыла к овсу… Да если б такое
дело случилось, я бы тебя со всяким моим удовольствием Масляникову отдал: одно слово, миллионеры, опять же и по нашему согласию — значит, по Рогожскому. Это по нашему состоянию
дело не последнее… Ты это должна понимать… Чего глаза-то куксишь?.. Дура!
— А ты лисьим-то хвостом не верти, — молвила Фленушка, ударив Алексея по лбу чайной ложечкой. — Сказано, при Марьюшке таиться
нечего. Рассказывай же: каково видались, каково расставались. Люблю ведь я, парень, про эти
дела слушать — пряником не корми.
—
Нечего делать, — пожав плечами, ответил Василий Борисыч и будто случайно кинул задорный взор на Устинью Московку. А у той во время разговора московского посла с игуменьей лицо не раз багрецом подергивало. Чтобы скрыть смущенье, то и
дело наклонялась она над скамьей, поставленной у перегородки, и мешкотно поправляла съехавшие с места полавошники.
— Ее
дело, как знает, — с досадой молвила Фелицата. — Об епископе, конечно, советоваться ей
нечего.
— Коли
дело наспех, засиживаться
нечего. С Богом, — отозвался Трифон.
— Мало ль чего не плетут ваши бабьи языки, — строго промолвил жене Трифон Лохматый. — Не слыша слышат, не видя видят, а вестей напустят, смóтницы, что ни конному, ни пешему их не нагнать, ни царским указом их не поворотить… Пуговицы вам бы на губы-то пришить…
Нечего тут!.. Спать ступайте, не мешайте нам про
дело толковать.
Поворчал на девок Трифон, но не больно серчал…
Нечего думой про девок раскидывать, не медведь их заел, не волк зарезал — придут, воротятся. Одно гребтело Лохматому: так ли, не так ли, а Карпушке быть в лесу. «Уж коли
дело на то пошло, — думает он про Параньку, — так пусть бы с кем хотела, только б не с мироедом…» Подумал так Трифон Михайлыч, махнул рукой и спать собрался.
— А слышь, птички-то распевают!.. Слышь, как потюкивают! — сказал Михайло Васильич, любуясь на оглушавших Алексея перепелов. — Это, брат, не то, что у Патапа Максимыча заморские канарейки — от них писк только один… Это птица расейская, значит, наша кровная… Слышь, горло-то как дерет!.. Послушать любо-дорого сердцу!.. В понедельник ихний праздник — Нефедов
день!.. Всю ночь в озимя́х пролежу,
днем завалюсь отдыхать… Нет, про понедельник
нечего и поминать… Во вторник приходи… Через неделю, значит.
— Пустых речей говорить тебе не приходится, — отрезал тысячник. — Не со вчерашнего
дня хлеб-соль водим. Знаешь мой обычай — задурят гости да вздумают супротив хозяйского хотенья со двора долой, найдется у меня запор на ворота… И рад бы полетел, да крылья подпешены [Подпешить — сделать птицу пешею посредством обрезки крыльев.]. Попусту разговаривать
нечего: сиди да гости, а насчет отъезда из головы выкинь.
— А насчет того, что на пристани собачатся, тут уж делать
нечего, надо потерпеть, — сказал маклер. — По времени все обойдется, а на первый раз надо потерпеть. Главное
дело, не горячитесь, делайте
дело, будто не слышите их. Погомонят, погомонят — разойдутся… А приемку начинайте по́д вечер, часу в пятом либо в шестом, — тогда на пристани мало народу бывает, а иной
день и вовсе нет никого… Да еще бы я вам советовал, коль не во гнев будет вам меня выслушать…
— О Москва, Москва! Высокоумные, прегордые московские люди! — с усмешкой презренья воскликнул старец Иосиф. — Великими мнят себе быти, дивного же Божия смотрения не разумеют. Окаменели сердца, померкли очи, слуху глухота дадеся!.. И дивиться
нечему — Нестиар не фабрика, не завод, не торговая лавка, а Божие место, праведным уготованное!.. Какое ж до него
дело московским толстопузам?..
— Ох, искушение! — молвил под нос себе Василий Борисыч…
Нечего делать, надобно на зов идти, не судьба в Петров
день на девиц любоваться.
—
Нечего раздумывать, не о чем кручиниться, — весело молвил Чапурин. — Говорил я тебе, желаючи добра, советовал: плюнь на эти пу́стошные
дела, развяжись с архиереями да с келейницами… Какого проку нашел в них?.. С твоим ли разумом, с твоим ли уменьем валандаться в этих
делах?.. Эх, зажили бы мы с тобой!.. Ты еще не знаешь, что на ум мне пришло!..
— Ну, об этом мы еще с тобой на досуге потолкуем, а теперь
нечего пир-беседу мутить… Пей-ка, попей-ка — на дне-то копейка, выпьешь на пять алтын, да и свалишься, ровно мертвый, под тын!.. Эй, други милые, приятели советные: Марко Данилыч, Михайло Васильич, кум, именинник и вся честна беседа! Наливай вина да и пей до
дна!.. Здравствуйте, рюмочки, здорово, стаканчики!.. Ну, разом все!.. Вдруг!..
— Да как же на тебя не серчать-то? — с досадой ответил Семен Петрович. — Все
дело ему как на ладонке кажут, а он: «Подумаю!..»
Нечего думать-то, коли цел хочешь быть. Венчайся, и
делу конец!.. Экая мямля, прости Господи!.. Эдакий чурбан!.. Вот уж настоящий пень лесной!.. Право!
— Завтра исправлюсь, завтра и поеду.
Нечего мешкать. Как знают матери, так пущай и делают. Мое
дело теперь сторона, — ответил Василий Борисыч.
— У меня-то погости, у меня опасаться тебе
нечего, — сказала Манефа. — Лучше, как бы ты остался, пока это
дело кончится. Насчет петербургского-то говорю. Что там будет, как нас решат, теперь никому не известно, а если бы ты остался у нас, после бы, как очевидец, все рассказал на Москве. В письмах всего не опишешь.
— И впрямь, Фленушка, — сказала Манефа. — Хоть ничего худого от того случиться не может, а насчет братца, подлинно, что это ему не гораздо покажется… Жалует он Василья Борисыча, однако ж на это надеяться
нечего… Как же бы нам это уладить?.. День-то пускай бы он и с вами сидел, ночевать-то куда бы?.. Разве в Таифину келью али в домик Марьи Гавриловны.
— А ты лишнего-то не мели,
нечего нам с тобой канителиться [Канителить — длить, волочить, медлить
делом. Иногда — ссориться, браниться.]. Не сказывай обиняком, режь правду прямиком, — смело глядя в глаза Самоквасову, с задором промолвила Фленушка.
— Так как же это будет? — вскликнул Сушило. — Не мужчине ж волоса-то ей расчесывать. Впрочем, об этом не пекитесь. Тут неподалеку для таких делов есть у нас мастерица. Ее пригласим; это уж мое
дело, насчет этого вам беспокоиться
нечего.