Устенька в отчаянии уходила в комнату мисс Дудль, чтоб отвести душу. Она только теперь в полную меру оценила эту простую, но твердую женщину, которая в каждый данный момент знала, как она должна поступить. Мисс Дудль совсем сжилась с семьей Стабровских и рассчитывала, что, в случае смерти старика, перейдет к Диде, у которой могли
быть свои дети. Но получилось другое: деревянную англичанку без всякой причины возненавидел пан Казимир, а Дидя, по своей привычке, и не думала ее защищать.
Неточные совпадения
Серафима по-своему мечтала о будущем этого клочка земли: у них
будет свой маленький садик, где она
будет гулять с
ребенком, потом она заведет полное хозяйство, чтобы дома все
было свое, на мельничном пруду
будет плавать пара лебедей и т. д.
— Конечно, конечно… Виноват, у вас является сам собой вопрос, для чего я хлопочу? Очень просто. Мне не хочется, чтобы моя дочь росла в одиночестве. У
детей свой маленький мир,
свои маленькие интересы, радости и огорчения. По возрасту наши девочки как раз подходят, потом они
будут дополнять одна другую, как представительницы племенных разновидностей.
Это проснувшееся материнское горе точно
было заслонено все время заботами о живых
детях, а теперь все уже
были на
своих ногах, и она могла отдаться
своему чувству.
Галактион
был чужим человеком в
своем доме и говорил только при
детях.
— Не в коня корм, — заметил наставительно писарь. — Конечно, у денег глаз нет, а все-таки, когда
есть, напримерно,
свои дети…
О муже она никогда не спрашивала, к
детям была равнодушна и ни на что не обращала внимания, до
своего костюма включительно. Что ей подадут, то она и наденет.
Пароход мог отправиться только в конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем, как
ребенок, придумавший
своей новой игрушке название. Отвал
был назначен ранним утром, когда на пристанях собственно публики не
было. Так хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы идти вверх по реке, к пристани прискакал какой-то господин и отчаянно замахал руками. Это
был Ечкин.
У нее
было уже двое
своих детей.
— И
будешь возить по чужим дворам, когда дома угарно. Небойсь стыдно перед
детьми свое зверство показывать… Вот так-то, Галактион Михеич! А ведь они, дети-то, и совсем большие вырастут. Вырасти-то вырастут, а к отцу путь-дорога заказана. Ах, нехорошо!.. Жену не жалел, так хоть
детей бы пожалел. Я тебе по-стариковски говорю… И обидно мне на тебя и жаль. А как жалеть, когда сам человек себя не жалеет?
И они ждали
свои две недели, как
дети. Устенька должна
была выслушивать этот бред и соглашаться.
— У вас, любезный Ардальон Борисыч, зашалило воображение, — сказал он, встал и похлопал Передонова по рукаву. — У многих из моих уважаемых товарищей, как и у меня,
есть свои дети, мы все не первый год живем, и неужели вы думаете, что могли принять за мальчика переодетую девочку?
Иван Михайлович. Лучше не лучше, а надо. Вон Катенька с Анатолием Дмитричем считают меня и консерватором и ретроградом, а я сочувствую всему. Прорвется старое — нельзя, а сочувствую. Вон молодое поколенье-то наше растет. И Любочка замуж выйдет за этого ли, за другого, а не за нашего брата, а за нового современного человека, и Петруша уже растет не в тех понятиях. Что же, мне не врагом же
быть своих детей! Где он, Петя-то? С учителем, верно?
Да ведь эти дети
будут своим детям, а те своим внукам рассказывать, как священнейший анекдот, что сановник, государственный муж (а я всем этим к тому времени буду) удостоил их… и т. д. и т. д.
Неточные совпадения
Г-жа Простакова (увидя Кутейкина и Цыфиркина). Вот и учители! Митрофанушка мой ни днем, ни ночью покою не имеет.
Свое дитя хвалить дурно, а куда не бессчастна
будет та, которую приведет Бог
быть его женою.
Он не мог теперь никак примирить
свое недавнее прощение,
свое умиление,
свою любовь к больной жене и чужому
ребенку с тем, что теперь
было, то
есть с тем, что, как бы в награду зa всё это, он теперь очутился один, опозоренный, осмеянный, никому не нужный и всеми презираемый.
— Не могу сказать, чтоб я
был вполне доволен им, — поднимая брови и открывая глаза, сказал Алексей Александрович. — И Ситников не доволен им. (Ситников
был педагог, которому
было поручено светское воспитание Сережи.) Как я говорил вам,
есть в нем какая-то холодность к тем самым главным вопросам, которые должны трогать душу всякого человека и всякого
ребенка, — начал излагать
свои мысли Алексей Александрович, по единственному, кроме службы, интересовавшему его вопросу — воспитанию сына.
Дети не только
были прекрасны собой в
своих нарядных платьицах, но они
были милы тем, как хорошо они себя держали.
— Я помню про
детей и поэтому всё в мире сделала бы, чтобы спасти их; но я сама не знаю, чем я спасу их: тем ли, что увезу от отца, или тем, что оставлю с развратным отцом, — да, с развратным отцом… Ну, скажите, после того… что
было, разве возможно нам жить вместе? Разве это возможно? Скажите же, разве это возможно? — повторяла она, возвышая голос. — После того как мой муж, отец моих
детей, входит в любовную связь с гувернанткой
своих детей…