Неточные совпадения
Впрочем, Матрена была вдова,
хотя и в годках, а про вдову только ленивый
не наплетет всякой всячины.
Я еще чуть
не задавила его: он в окошке-то, значит, прилег на подоконник, а я забыла о нем, да тоже
хотела поглядеть на двор-то, да на него и навалилась всем туловом.
— Ты-то
не мальчик, а послать можешь… Очень бы
хотел его повидать.
— Да так нужно было, Тарас Семеныч… Ведь я
не одну невесту для Галактиона смотреть пришел, а и себя
не забыл. Тоже жениться
хочу.
Луковников был православный,
хотя и дружил по торговым делам со староверами. Этот случай его возмутил, и он откровенно высказал свое мнение, именно, что ничего Емельяну
не остается, как только принять православие.
— И то я их жалею, про себя жалею. И Емельян-то уж в годах. Сам
не маленький… Ну, вижу, помутился он, тоскует… Ну, я ему раз и говорю: «Емельян, когда я помру, делай, как
хочешь. Я с тебя воли
не снимаю». Так и сказал. А при себе
не могу дозволить.
Емельян, по обыкновению, молчал, точно его кто на ключ запер. Ему было все равно: Суслон так Суслон, а хорошо и на устье. Вот Галактион другое, — у того что-то было на уме,
хотя старик и
не выпытывал прежде времени.
Сначала старик
не соглашался ехать на лошадях и непременно
хотел идти пешком, но Галактион его уломал.
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал, что это он виноват, что отец самовольно
хочет женить Галактиона на немилой, как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион
не выкинул такую же штуку, как он, Емельян. Вот и торопится… Совестно стало большаку, что из-за него заедают чужой век. И что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем
не выдал своего настроения.
— Она
не посмотрела бы, что такие лбы выросли… Да!.. — выкрикивал старик,
хотя сыновья и
не думали спорить. — Ведь мы так же поженились, да прожили век
не хуже других.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам.
Не одно хорошее дело рассыпалось вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился,
хотя она многого и
не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте. Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
С другими мужчинами
не смели и сотой доли того сделать, а жениха даже побаивались,
хотя на вид он и казался ласковее.
Зятья оглядели друг друга и расцеловались. Молодая
не выходила из экипажа, сладко потягиваясь. Она ужасно
хотела спать. Когда вышла хозяйка, она с ленивою улыбкой, наконец, вылезла из тарантаса. Сестры тоже расцеловались.
Теперь роли переменились. Женившись, Галактион сделался совершенно другим человеком. Свою покорность отцу он теперь выкупал вызывающею самостоятельностью, и старик покорился,
хотя и
не вдруг. Это была серьезная борьба. Михей Зотыч сердился больше всего на то, что Галактион начал относиться к нему свысока, как к младенцу, — выслушает из вежливости, а потом все сделает по-своему.
Галактион объяснил, и писарь только развел руками. Да, хитрая штучка, и без денег и с деньгами. Видно,
не старые времена, когда деньги в землю закапывали да по подпольям прятали. Вообще умственно. Писарь начинал смотреть теперь на Галактиона с особенным уважением, как на человека, который из ничего сделает, что
захочет. Ловкий мужик, нечего оказать.
Сестры в течение двух месяцев совместной жизни успели перессориться и помириться несколько раз, стараясь
не доводить своих размолвок до Галактиона. Обе побаивались его,
хотя он никогда
не сказал ни одного грубого слова.
Все эти дни он почти совсем
не обращал на нее внимания и даже
не замечал,
хотя они и были по-родственному на «ты» и даже целовались, тоже по-родственному.
В сущности Харитина вышла очертя голову за Полуянова только потому, что желала
хотя этим путем досадить Галактиону. На, полюбуйся, как мне ничего
не жаль! Из-за тебя гибну. Но Галактион, кажется,
не почувствовал этой мести и даже
не приехал на свадьбу, а послал вместо себя жену с братом Симоном. Харитина удовольствовалась тем, что заставила мужа выписать карету, и разъезжала в ней по магазинам целые дни. Пусть все смотрят и завидуют, как молодая исправница катается.
Штофф только улыбнулся. Он никогда
не оскорблялся и славился своим хладнокровием. Его еще никто
не мог вывести из себя,
хотя случаев для этого было достаточно. Михей Зотыч от всей души возненавидел этого увертливого немца и считал его главною причиной всех грядущих зол.
— Послушай, старичок, поговорим откровенно, — приставал Штофф. — Ты живой человек, и я живой человек; ты
хочешь кусочек хлеба с маслом, и я тоже
хочу… Так? И все другие
хотят, да
не знают, как его взять.
— А какие там люди, Сима, — рассказывал жене Галактион, — смелые да умные! Пальца в рот
не клади… И все дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы умный да надежный человек был, а денег сколько
хочешь. Все дело в обороте. У нас здесь и капитал-то у кого есть, так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок, как дохлую лошадь. Все от оборота.
Жил Мышников очень просто, на чиновничью ногу. Он
не был женат,
хотя его уютная квартира и говорила о семейных наклонностях хозяина.
С Галактионом Прасковья Ивановна держалась на деловую ногу,
хотя и
не прочь была пококетничать слегка.
Братец умильно старался ухаживать за Галактионом,
хотя и
не знал, с какой стороны к нему подступиться.
— Да вы первый. Вот возьмите
хотя ваше хлебное дело: ведь оно, говоря откровенно, ушло от вас. Вы упустили удобный момент, и какой-нибудь старик Колобов отбил целый хлебный рынок. Теперь другие потянутся за ним, а Заполье будет падать, то есть ваша хлебная торговля. А все отчего? Колобов высмотрел центральное место для рынка и воспользовался этим. Постройте вы крупчатные мельницы раньше его, и ему бы ничего
не поделать… да. Упущен был момент.
— Знаете что,
не люблю я вашего Стабровского! Нехорошее он дело затевает, неправильное… Вконец
хочет спаивать народ. Бог с ними и с деньгами, если на то пошло!
За ним уже установилась репутация миллионера, и Тарас Семеныч, по купеческому уважению ко всякому капиталу, относился к нему при редких встречах с большим вниманием,
хотя и
не любил его.
Стабровский давно
хотел взять подругу для дочери, но только
не из польской семьи, а именно из русской.
Хотя Харитон Артемьич и предупредил зятя относительно Булыгиных, а сам
не утерпел и под пьяную руку все разболтал в клубе. Очень уж ловкий анекдот выходил. Это происшествие облетело целый город, как молния. Очень уж постарался Илья Фирсыч. Купцы хохотали доупаду. А тут еще суслонский поп ходит по гостиному двору и рассказывает, как Полуянов морозит у него на погребе скоропостижное девичье тело.
Для Ермилыча было много непонятного в этих странных речах,
хотя он и привык подчиняться авторитету суслонского писаря и верил ему просто из вежливости. Разве можно
не поверить этакому-то человеку, который всякий закон может рассудить?
Писарский нос чуял какую-то поживу,
хотя форма этой поживы еще и
не определилась ясно.
— У Стабровских англичанка всем делом правит, — объяснила Анна, — тоже, говорят, злющая. Уж такие теперь дела пошли в Заполье, что и ума
не приложить. Все умнее да мудренее
хотят быть.
Галактион попал в Суслон совершенно случайно. Он со Штоффом отправился на новый винокуренный завод Стабровского, совсем уже готовый к открытию, и здесь услыхал, что отец болен. Прямо на мельницу в Прорыв он
не поехал, а остановился в Суслоне у писаря. Отца он
не видал уже около года и боялся встречи с ним. К отцу у Галактиона еще сохранилось какое-то детское чувство страха,
хотя сейчас он совершенно
не зависел от него.
С отцом вышло какое-то дикое объяснение, и он
не мог высказать того, что
хотел.
— Меж мужем и женой один бог судья, мамаша, а вторая причина… Эх, да что тут говорить! Все равно
не поймете. С добром я ехал домой,
хотел жене во всем покаяться и зажить по-новому, а она меня на весь город ославила. Кому хуже-то будет?
— Заехал я к вам, Галактион Михеич, по этой самой опеке, — говорил Голяшкин, сладко жмуря глаза. —
Хотя вы и отверглись от нее, а между прочим, и мы
не желаем тонуть одни-с. Тонуть, так вместе-с.
А Галактион сидел и
не понимал, в чем дело,
хотя смутно и догадывался, что проклятая англичанка уплыла неспроста. Хохот Диди тоже его смущал.
— Во-первых, вы
не должны мне говорить «вы», будущая посаженая мать, — ответил доктор, крепко притягивая к себе сваху за талию, — они ехали в одних санях, — а во-вторых, я
хочу мадеры, чтобы вспрыснуть удачное начало.
Кстати, Штофф был избран председателем правления,
хотя это и
не входило в планы Стабровского — он предпочел бы Галактиона, но тот пока еще
не «поспел». Стабровский вообще считал необходимым выдерживать прыткого немца и
не давать ему излишнего хода. Он почему-то ему
не доверял.
—
Хотите, чтобы я сказал вам все откровенно? Штофф именно для такого дела
не годится… Он слишком юрок и
не умеет внушать к себе доверия, а затем тут все дело в такте. Наконец, мешает просто его немецкая фамилия… Вы понимаете меня? Для вас это будет хорошим опытом.
— Я знаю ее характер:
не пойдет… А поголодает, посидит у хлеба без воды и выкинет какую-нибудь глупость. Есть тут один адвокат, Мышников, так он давно за ней ухаживает. Одним словом, долго ли до греха? Так вот я и
хотел предложить с своей стороны… Но от меня-то она
не примет. Ни-ни! А ты можешь так сказать, что много был обязан Илье Фирсычу по службе и что мажешь по-родственному ссудить. Только требуй с нее вексель, a то догадается.
Замараев только угнетенно вздохнул. Очень уж легко нынче в Заполье о деньгах разговаривают. Взять
хотя того же Галактиона. Давно ли по красному билету занимал, а тут и сотенной
не жаль. Совсем малодушный человек.
По наружности Прохоров напоминал ветхозаветного купца. Он ходил в длиннополом сюртуке, смазных сапогах и ситцевой рубахе. На вид ему можно было дать лет шестьдесят,
хотя ни один седой волос
не говорил об этом. Крепкий вообще человек. Когда Галактион принялся излагать подробно свою миссию, Прохоров остановил его на полдороге.
— Самое интересное будет впереди, — объяснял Стабровский. — Мы будем бить Прохорова шаг за шагом его же пятачком, пока
не загоним совсем в угол, и тогда уже в качестве завоевателей пропишем ему условия, какие
захотим. Раньше я согласен был получить с него отступного сорок тысяч, а сейчас меньше шестидесяти
не возьму… да.
Например, ему хотелось посидеть вечер у Стабровского, где всегда есть кто-нибудь интересный, а он оставался дома из страха, что это
не понравится Прасковье Ивановне,
хотя он сознавал в то же время, что ей решительно все равно и что он ей нужен столько же, как прошлогодний снег.
Дидя, конечно, была изолирована,
хотя брюшной тиф и
не заразителен.
— Ну, ну, ладно… Притвори-ка дверь-то. Ладно… Так вот какое дело. Приходится везти мне эту стеариновую фабрику на своем горбу… Понимаешь? Деньжонки у меня есть… ну, наскребу тысяч с сотню. Ежели их отдать — у самого ничего
не останется. Жаль… Тоже наживал… да. Я и
хочу так сделать: переведу весь капитал на жену, а сам тоже буду векселя давать, как Ечкин. Ты ведь знаешь законы, так как это самое дело, по-твоему?
Харитине иногда казалось, что сестра ее упорно наблюдает, точно
хочет в чем-то убедиться. Ей делалось жутко от взгляда этих воспаленных глаз. Виноватой Харитина все-таки себя
не чувствовала. Кажется, уж она про все забыла, да и
не было ничего такого, в чем бы можно было покаяться.
— Я ходил к нему, к хохлу, и говорил с ним. Как, говорю, вам
не совестно тому подобными делами заниматься? А он смеется и говорит: «Подождите, вот мы свою газету откроем и прижимать вас будем, толстосумов». Это как, по-вашему? А потом он совсем обошел стариков, взял доверенность от Анфусы Гавриловны и
хочет в гласные баллотироваться, значит, в думу. Настоящий яд…
В первый момент доктор
хотел показать письмо жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток в этом направлении и даже приходил с письмом в руке в комнату жены. Но достаточно было Прасковье Ивановне взглянуть на него, как докторская храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он
не имел права беспокоить жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его из недоумения. Вернувшись как-то из клуба, она вызывающе проговорила...