Неточные совпадения
Луковников был православный,
хотя и дружил по торговым делам со староверами. Этот случай его возмутил, и он откровенно высказал свое мнение, именно, что ничего Емельяну не остается,
как только принять православие.
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал, что это он виноват, что отец самовольно
хочет женить Галактиона на немилой,
как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион не выкинул такую же штуку,
как он, Емельян. Вот и торопится… Совестно стало большаку, что из-за него заедают чужой век. И что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем не выдал своего настроения.
— Ох, Татьянушка, болит у меня сердце за всех вас! Вот
как болит!
Хотела выписать Анну из Суслона, да отец сразу поднялся на дыбы: слышать не
хочет.
Другие называли Огибенина просто «Еграшкой модником». Анфуса Гавриловна была взята из огибенинского дома,
хотя и состояла в нем на положении племянницы. Поэтому на малыгинскую свадьбу Огибенин явился с большим апломбом,
как один из ближайших родственников. Он относился ко всем свысока,
как к дикарям, и чувствовал себя на одной ноге только с Евлампией Харитоновной.
Теперь роли переменились. Женившись, Галактион сделался совершенно другим человеком. Свою покорность отцу он теперь выкупал вызывающею самостоятельностью, и старик покорился,
хотя и не вдруг. Это была серьезная борьба. Михей Зотыч сердился больше всего на то, что Галактион начал относиться к нему свысока,
как к младенцу, — выслушает из вежливости, а потом все сделает по-своему.
Галактион объяснил, и писарь только развел руками. Да, хитрая штучка, и без денег и с деньгами. Видно, не старые времена, когда деньги в землю закапывали да по подпольям прятали. Вообще умственно. Писарь начинал смотреть теперь на Галактиона с особенным уважением,
как на человека, который из ничего сделает, что
захочет. Ловкий мужик, нечего оказать.
— Мамаша, я
хочу быть благородной. Очень мне интересно выходить замуж за какого-нибудь сиволапого купца! Насмотрелась я на своих сестриц,
как они в темноте живут.
В сущности Харитина вышла очертя голову за Полуянова только потому, что желала
хотя этим путем досадить Галактиону. На, полюбуйся,
как мне ничего не жаль! Из-за тебя гибну. Но Галактион, кажется, не почувствовал этой мести и даже не приехал на свадьбу, а послал вместо себя жену с братом Симоном. Харитина удовольствовалась тем, что заставила мужа выписать карету, и разъезжала в ней по магазинам целые дни. Пусть все смотрят и завидуют,
как молодая исправница катается.
— Послушай, старичок, поговорим откровенно, — приставал Штофф. — Ты живой человек, и я живой человек; ты
хочешь кусочек хлеба с маслом, и я тоже
хочу… Так? И все другие
хотят, да не знают,
как его взять.
— А
какие там люди, Сима, — рассказывал жене Галактион, — смелые да умные! Пальца в рот не клади… И все дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы умный да надежный человек был, а денег сколько
хочешь. Все дело в обороте. У нас здесь и капитал-то у кого есть, так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок,
как дохлую лошадь. Все от оборота.
Братец умильно старался ухаживать за Галактионом,
хотя и не знал, с
какой стороны к нему подступиться.
— Разные-то разные, а жадность одна. Вот вас взять… Молодой, неглупый человек… отлично знаете,
как наживаются все купеческие капиталы… Ну, и вы
хотите свою долю урвать? Ведь
хотите, признайтесь? Меня вот это и удивляет, что в вас во всех никакой совести нет.
— А
как вы думаете относительно сибирской рыбы? У меня уже арендованы пески на Оби в трех местах. Тоже дело хорошее и верное. Не
хотите? Ну, тогда у меня есть пять золотых приисков в оренбургских казачьих землях… Тут уж дело вернее смерти. И это не нравится? Тогда,
хотите, получим концессию на устройство подъездного пути от строящейся Уральской железной дороги в Заполье? Через пять лет вы не узнали бы своего Заполья: и банки, и гимназия, и театр, и фабрики кругом. Только нужны люди и деньги.
— То есть это
как же не
хочу?
Устенька навсегда сохранила в своей памяти этот решительный зимний день, когда отец отправился с ней к Стабровским. Старуха нянька ревела еще с вечера, оплакивая свою воспитанницу,
как покойницу. Она только и повторяла, что Тарас Семеныч рехнулся и
хочет обасурманить родную дочь. Эти причитания навели на девочку тоску, и она ехала к Стабровским с тяжелым чувством, вперед испытывая предубеждение против долговязой англичанки, рывшейся по комодам.
Дальше вынесли из кошевой несколько кульков и целую корзину с винами, — у Штоффа все было обдумано и приготовлено. Галактион с каким-то ожесточением принялся за водку, точно
хотел кому досадить. Он быстро захмелел, и дальнейшие события происходили точно в каком-то тумане. Какие-то девки пели песни, Штофф плясал русскую, а знаменитая красавица Матрена сидела рядом с Галактионом и обнимала его точеною белою рукой.
Хотя Харитон Артемьич и предупредил зятя относительно Булыгиных, а сам не утерпел и под пьяную руку все разболтал в клубе. Очень уж ловкий анекдот выходил. Это происшествие облетело целый город,
как молния. Очень уж постарался Илья Фирсыч. Купцы хохотали доупаду. А тут еще суслонский поп ходит по гостиному двору и рассказывает,
как Полуянов морозит у него на погребе скоропостижное девичье тело.
Несколько раз Галактион
хотел отказаться от конкурса, но все откладывал, — и жить чем-нибудь нужно, и другие члены конкурса рассердятся. Вообще,
как ни кинь — все клин. У Бубновых теперь Галактион бывал совсем редко, и Прасковья Ивановна сердилась на него.
Вообще,
как ни поверни, — скверно. Придется еще по волости отсчитываться за десять лет, — греха не оберешься. Прежде-то все сходило,
как по маслу, а нынче еще неизвестно, на кого попадешь. Вот то ли дело Ермилычу: сам большой, сам маленький, и никого знать не
хочет.
Когда Харитон Артемьич вышел с террасы, наступила самая томительная пауза, показавшаяся Галактиону вечностью. Анфуса Гавриловна присела к столу и тихо заплакала. Это было самое худшее, что только можно было придумать. У Галактиона даже заныло под ложечкой и вылетели из головы все слова,
какие он
хотел сказать теще.
— Ты меня не любишь, Илья Фирсыч, — говорила Харитина, краснея и опуская глаза; она, кажется, никогда еще не была такою красивой,
как сейчас. — Все желают детей, а ты не
хочешь.
Удерживались от общего потока только такие заматерелые старики,
как миллионер Нагибин, он ничего не
хотел знать и только покачивал своею головой.
Например, ему хотелось посидеть вечер у Стабровского, где всегда есть кто-нибудь интересный, а он оставался дома из страха, что это не понравится Прасковье Ивановне,
хотя он сознавал в то же время, что ей решительно все равно и что он ей нужен столько же,
как прошлогодний снег.
— Ну, ну, ладно… Притвори-ка дверь-то. Ладно… Так вот
какое дело. Приходится везти мне эту стеариновую фабрику на своем горбу… Понимаешь? Деньжонки у меня есть… ну, наскребу тысяч с сотню. Ежели их отдать — у самого ничего не останется. Жаль… Тоже наживал… да. Я и
хочу так сделать: переведу весь капитал на жену, а сам тоже буду векселя давать,
как Ечкин. Ты ведь знаешь законы, так
как это самое дело, по-твоему?
—
Какая же тут ошибка? Жена ваша и капитал, значит, ваш, то есть тот, который вы положите на ее имя. Я могу вам и духовную составить… В лучшем виде все устроим. А там векселей выдавайте, сколько
хотите. Это уж известная музыка, тятенька.
Характерный случай выдался в Суслоне. Это была отчаянная вылазка со стороны Прохорова, именно напасть на врага в его собственном владении. Трудно сказать,
какой тут был расчет, но все произошло настолько неожиданно, что даже Галактион смутился. Одно из двух: или Прохоров получил откуда-нибудь неожиданное подкрепление, или в отчаянии
хотел погибнуть в рукопашной свалке. Важно было уже то, что Прохоров и К° появились в самом «горле»,
как выражались кабатчики.
— Я ходил к нему, к хохлу, и говорил с ним.
Как, говорю, вам не совестно тому подобными делами заниматься? А он смеется и говорит: «Подождите, вот мы свою газету откроем и прижимать вас будем, толстосумов». Это
как, по-вашему? А потом он совсем обошел стариков, взял доверенность от Анфусы Гавриловны и
хочет в гласные баллотироваться, значит, в думу. Настоящий яд…
В первый момент доктор
хотел показать письмо жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток в этом направлении и даже приходил с письмом в руке в комнату жены. Но достаточно было Прасковье Ивановне взглянуть на него,
как докторская храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он не имел права беспокоить жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его из недоумения. Вернувшись как-то из клуба, она вызывающе проговорила...
Дело в том, что всем было ясно,
как он
хотел скрыть капитал от своих кредиторов и
как глупо поплатился за это.
—
Как для чего? А не
хочу дурой быть… Вот Серафима помрет, ты и женишься на другой. Я все обдумала вперед, и меня не проведешь.
— По делу, сынок, по делу…
Хочу отведать,
как деньги из банка берут.
Встреча с отцом вышла самая неудобная, и Галактион потом пожалел, что ничего не сделал для отца. Он говорил со стариком не
как сын, а
как член банковского правления, и старик этого не
хотел понять. Да и можно бы все устроить, если бы не Мышников, — у Галактиона с последним оставались попрежнему натянутые отношения. Для очищения совести Галактион отправился к Стабровскому, чтобы переговорить с ним на дому.
Как на грех, Стабровский куда-то уехал. Галактиона приняла Устенька.
Какая она славная девушка,
хотя и говорит о вещах, которых не понимает.
— Вы меня гоните, Болеслав Брониславич, — ответила Устенька. — То есть я не так выразилась. Одним словом, я не желаю сама уходить из дома, где чувствую себя своей. По-моему, я именно сейчас могу быть полезной для Диди,
как никто. Она только со мной одной не раздражается, а это самое главное,
как говорит доктор. Я
хочу хоть чем-нибудь отплатить вам за ваше постоянное внимание ко мне. Ведь я всем обязана вам.
Он понял все и рассмеялся. Она ревновала его к пароходу. Да, она
хотела владеть им безраздельно, деспотически, без мысли о прошедшем и будущем. Она растворялась в одном дне и не
хотела думать больше ни о чем. Иногда на нее находило дикое веселье, и Харитина дурачилась,
как сумасшедшая. Иногда она молчала по нескольку дней, придиралась ко всем, капризничала и устраивала Галактиону самые невозможные сцены.
Пароход мог отправиться только в конце апреля. Кстати, Харитина назвала его «Первинкой» и любовалась этим именем,
как ребенок, придумавший своей новой игрушке название. Отвал был назначен ранним утром, когда на пристанях собственно публики не было. Так
хотел Галактион. Когда пароход уже отвалил и сделал поворот, чтобы идти вверх по реке, к пристани прискакал какой-то господин и отчаянно замахал руками. Это был Ечкин.
— А вот назло вам поеду, и вы должны мной гордиться,
как своим первым пассажиром. Кроме того, у меня рука легкая…
Хотите, я заплачу вам за проезд? — это будет началом кассы.
Галактион долго не соглашался,
хотя и не знал, что делать с детьми. Агния убедила его тем, что дети будут жить у дедушки, а не в чужом доме. Это доказательство хоть на что-нибудь походило, и он согласился. С Харченком он держал себя,
как посторонний человек, и делал вид, что ничего не знает об его обличительных корреспонденциях.
— Ничего вы не понимаете, барышня, — довольно резко ответил Галактион уже серьезным тоном. — Да, не понимаете… Писал-то доктор действительно пьяный, и барышне такие слова, может быть, совсем не подходят, а только все это правда. Уж вы меня извините, а действительно мы так и живем… по-навозному. Зарылись в своей грязи и знать ничего не
хотим… да. И еще нам же смешно, вот
как мне сейчас.
Свадьба Симона,
как и свадьба Галактиона, закончилась крупным скандалом,
хотя и в другом роде. Еще за свадебным столом Замараев несколько раз подталкивал Симона и шептал...
Отца Симон принял довольно сухо. Прежнего страха точно и не бывало. Михей Зотыч только жевал губами и не спрашивал, где невестка. Наталья Осиповна видела в окно,
как подъехал старик, и нарочно не выходила. Не велико кушанье, — подождет. Михей Зотыч сейчас же сообразил, что Симон находится в полном рабстве у старой жены, и
захотел ее проучить.
Из Суслона скитники поехали вниз по Ключевой. Михей Зотыч
хотел посмотреть, что делается в богатых селах. Везде было то же уныние,
как и в Суслоне. Народ потерял голову. Из-под Заполья вверх по Ключевой быстро шел голодный тиф. По дороге попадались бесцельно бродившие по уезду мужики, — все равно работы нигде не было, а дома сидеть не у чего. Более малодушные уходили из дому, куда глаза глядят, чтобы только не видеть голодавшие семьи.
Она не стала пить чай,
хотя отец и Ечкин каждый вечер ждали ее возвращения,
как было и сегодня, а прошла прямо в свою комнату, заперлась на крючок и бросилась на кровать.