Нюрочке делалось совестно за свое любопытство, и она скрывалась, хотя ее так и тянуло в кухню, к живым людям. Петр Елисеич половину дня проводил на фабрике, и Нюрочка ужасно скучала в это время, потому что
оставалась в доме одна, с глазу на глаз все с тою же Катрей. Сидор Карпыч окончательно переселился в сарайную, а его комнату временно занимала Катря. Веселая хохлушка тоже заметно изменилась, и Нюрочка несколько раз заставала ее в слезах.
Неточные совпадения
Набат точно вымел весь народ из господского
дома,
остались только Домнушка, Катря и Нюрочка, да бродил еще по двору пьяный коморник Антип. Народ с площади бросился к кабаку, — всех гнало любопытство посмотреть, как будет исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали
в кухню к Домнушке и не знали, куда им спрятаться.
Накануне успеньева дня
в господский
дом явились лесообъездчики с заявлением, что они желают
остаться на своей службе. Петр Елисеич очень удивился, когда увидел среди них Макара Горбатого.
Это было на руку Таисье: одним глазом меньше, да и пошутить любил Самойло Евтихыч, а ей теперь совсем не до шуток.
Дома оставалась одна Анфиса Егоровна, которая и приняла Таисью с обычным почетом. Хорошо было
в груздевском
доме летом, а зимой еще лучше: тепло, уютно, крепко.
Не успели они кончить чай, как
в ворота уже послышался осторожный стук: это был сам смиренный Кирилл… Он даже не вошел
в дом, чтобы не терять напрасно времени. Основа дал ему охотничьи сани на высоких копылах,
в которых сам ездил по лесу за оленями. Рыжая лошадь дымилась от пота, но это ничего не значило:
оставалось сделать всего верст семьдесят. Таисья сама помогала Аграфене «оболокаться»
в дорогу, и ее руки тряслись от волнения. Девушка покорно делала все, что ей приказывали, — она опять вся застыла.
Когда выпал снег, Тараску не
в чем было идти на работу, и он
остался дома.
— Сделай так:
дом на Самосадке не продавай… Все-таки,
в случае чего, гнездо
останется.
После обеда Груздев прилег отдохнуть, а Анфиса Егоровна ушла
в кухню, чтобы сделать необходимые приготовления к ужину. Нюрочка
осталась в чужом
доме совершенно одна и решительно не знала, что ей делать. Она походила по комнатам, посмотрела во все окна и кончила тем, что надела свою шубку и вышла на двор. Ворота были отворены, и Нюрочка вышла на улицу. Рынок, господский
дом, громадная фабрика, обступившие завод со всех сторон лесистые горы — все ее занимало.
Петр Елисеич долго шагал по кабинету, стараясь приучить себя к мысли, что он гость вот
в этих стенах, где прожил лет пятнадцать. Да, нужно убираться, а куда?.. Впрочем,
в резерве
оставалась Самосадка с груздевским
домом. Чтобы развлечься, Петр Елисеич сходил на фабрику и там нашел какие-то непорядки. Между прочим, досталось Никитичу, который никогда не слыхал от приказчика «худого слова».
Предварительно Петр Елисеич съездил на Самосадку, чтобы там приготовить все, а потом уже начались серьезные сборы. Домнушка как-то выпросилась у своего солдата и прибежала
в господский
дом помогать «собираться». Она горько оплакивала уезжавших на Самосадку, точно провожала их на смерть. Из прежней прислуги у Мухина
оставалась одна Катря, попрежнему «на горничном положении». Тишка поступал «
в молодцы» к Груздеву. Таисья, конечно, была тоже на месте действия и управлялась вместе с Домнушкой.
Обоз с имуществом был послан вперед, а за ним отправлена
в особом экипаже Катря вместе с Сидором Карпычем. Петр Елисеич уехал с Нюрочкой. Перед отъездом он даже не зашел на фабрику проститься с рабочими: это было выше его сил. Из дворни господского
дома остался на своем месте только один старик сторож Антип. У Палача был свой штат дворни, и «приказчица» Анисья еще раньше похвалялась, что «из мухинских» никого
в господском
доме не оставит.
— Гм… Домнушки у нас нет, Тишки тоже.
Остается одна Катря… Кто-нибудь должен смотреть за порядком
в доме. Понимаешь?
А
в дому пусть Макар с Артемом
остаются.
Одним словом, бабы приготовили глухой отпор замыслам грозного батюшки-свекра. Ждали только Артема, чтобы объяснить все. Артем приехал с Мурмоса около Дмитриевой субботы, когда уже порошил снег. Макар тоже навернулся домой, — капканы на волков исправлял. Но бабьи замыслы пока
остались в голове, потому что появился
в горбатовском
дому новый человек: кержак Мосей с Самосадки. Его зазвал Артем и устроил
в передней избе.
Свергнутый главный управляющий
оставался по-прежнему
в Мурмосе, где у него был выстроен свой
дом.
Из прежней прислуги
в господском
доме оставался один сторож Антип, для которого время, кажется, не существовало.
Как он кричал, этот Вася, когда фельдшер с Таисьей принялись вправлять вывихнутую руку! Эти крики были слышны
в господском
доме, так что Нюрочка сначала заперлась
в своей комнате, а потом закрыла голову подушкой. Вообще происходило что-то ужасное, чего еще не случалось
в господском
доме. Петр Елисеич тоже помогал производить мучительную операцию, сам бледный как полотно. Безучастным
оставался один Сидор Карпыч, который преспокойно расхаживал по конторе и даже что-то мурлыкал себе под нос.
Петр Елисеич попрежнему
оставался в господском
доме в ожидании назначения нового главного управляющего, а пока мог наблюдать только за сохранением пустовавшей фабрики и медного рудника.
Доктор же
остался в доме Федора Павловича, имея в предмете сделать наутро вскрытие трупа убитого, но, главное, заинтересовался именно состоянием больного слуги Смердякова: «Такие ожесточенные и такие длинные припадки падучей, повторяющиеся беспрерывно в течение двух суток, редко встретишь, и это принадлежит науке», — проговорил он в возбуждении отъезжавшим своим партнерам, и те его поздравили, смеясь, с находкой.
Неточные совпадения
Через полчаса
в доме остаются лишь престарелые и малолетки, потому что прочие уже отправились к исполнению возложенных на них обязанностей.
И началась тут промеж глуповцев радость и бодренье великое. Все чувствовали, что тяжесть спала с сердец и что отныне ничего другого не
остается, как благоденствовать. С бригадиром во главе двинулись граждане навстречу пожару,
в несколько часов сломали целую улицу
домов и окопали пожарище со стороны города глубокою канавой. На другой день пожар уничтожился сам собою вследствие недостатка питания.
Однако ж она согласилась, и они удалились
в один из тех очаровательных приютов, которые со времен Микаладзе устраивались для градоначальников во всех мало-мальски порядочных
домах города Глупова. Что происходило между ними — это для всех
осталось тайною; но он вышел из приюта расстроенный и с заплаканными глазами. Внутреннее слово подействовало так сильно, что он даже не удостоил танцующих взглядом и прямо отправился домой.
Через полтора или два месяца не
оставалось уже камня на камне. Но по мере того как работа опустошения приближалась к набережной реки, чело Угрюм-Бурчеева омрачалось. Рухнул последний, ближайший к реке
дом;
в последний раз звякнул удар топора, а река не унималась. По-прежнему она текла, дышала, журчала и извивалась; по-прежнему один берег ее был крут, а другой представлял луговую низину, на далекое пространство заливаемую
в весеннее время водой. Бред продолжался.
Среди этой общей тревоги об шельме Анельке совсем позабыли. Видя, что дело ее не выгорело, она под шумок снова переехала
в свой заезжий
дом, как будто за ней никаких пакостей и не водилось, а паны Кшепшицюльский и Пшекшицюльский завели кондитерскую и стали торговать
в ней печатными пряниками.
Оставалась одна Толстопятая Дунька, но с нею совладать было решительно невозможно.