Неточные совпадения
Что касается пансиона Хионии Алексеевны,
то его существование составляло какую-то тайну: появлялись пансионерки, какие-то дальние родственницы, сироты
и воспитанницы, жили несколько месяцев
и исчезали бесследно, уступая место
другим дальним родственницам, сиротам
и воспитанницам.
Избыток
того чувства, которым Гуляев тяготел к несуществующему сыну, естественно, переходил на
других,
и в гуляевском доме проживала целая толпа разных сирот, девочек
и мальчиков.
Фамилии Колпаковых, Полуяновых, Бахаревых — все это были птенцы гуляевского гнезда, получившие там вместе с кровом
и родительской лаской
тот особенный закал, которым они резко отличались между всеми
другими людьми.
Что касается двух
других наследников,
то Стеша, когда Сашка пошел под суд, увезла их с собой в Москву, где
и занялась сама их воспитанием.
Сергей Привалов прожил в бахаревском доме до пятнадцати лет, а затем вместе с своим
другом Костей был отправлен в Петербург, где
и прожил безвыездно до настоящего времени,
то есть больше пятнадцати лет.
По натуре добрый
и по-своему неглупый, Виктор Васильич был
тем, что называется «рубаха-парень»,
то есть не мог не делать
того, что делали
другие,
и шел туда, куда его толкали обстоятельства.
В самых глупостях, которые говорил Nicolas Веревкин с совершенно серьезным лицом, было что-то особенное: скажи
то же самое
другой, — было бы смешно
и глупо, а у Nicolas Веревкина все сходило с рук за чистую монету.
От нечего делать он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях
и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, — все было необыкновенно изящно
и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так, что рекомендовала сама себя с самой лучшей стороны
и еще служила в
то же время необходимым фоном, объяснением
и дополнением
других вещей.
Агриппина Филипьевна посмотрела на своего любимца
и потом перевела свой взгляд на Привалова с
тем выражением, которое говорило: «Вы уж извините, Сергей Александрыч, что Nicolas иногда позволяет себе такие выражения…» В нескольких словах она дала заметить Привалову, что уже кое-что слышала о нем
и что очень рада видеть его у себя; потом сказала два слова о Петербурге, с улыбкой сожаления отозвалась об Узле, который, по ее словам, был уже на пути к известности, не в пример
другим уездным городам.
Дядюшка Оскар Филипыч принадлежал к
тому типу молодящихся старичков, которые постоянно улыбаются самым сладким образом, ходят маленькими шажками, в качестве старых холостяков любят дамское общество
и непременно имеют какую-нибудь странность: один боится мышей,
другой не выносит каких-нибудь духов, третий целую жизнь подбирает коллекцию тросточек разных исторических эпох
и т. д.
— Это даже из арифметики очень хорошо известно, — комментировал эту пословицу Веревкин, вылезая при помощи слуги самой внушительной наружности из своего балахона. — Ибо сто рублей не велики деньги, а у сотни
друзей по четвертной занять —
и то не малая прибыль.
— Мне не нравится в славянофильстве учение о национальной исключительности, — заметил Привалов. — Русский человек, как мне кажется, по своей славянской природе, чужд такого духа, а наоборот, он всегда страдал излишней наклонностью к сближению с
другими народами
и к слепому подражанию чужим обычаям… Да это
и понятно, если взять нашу историю, которая есть длинный путь ассимиляции десятков
других народностей. Навязывать народу
то, чего у него нет, —
и бесцельно
и несправедливо.
«Недостает решительности! Все зависит от
того, чтобы повести дело смелой, твердой рукой, — думал Половодов, ходя по кабинету из угла в угол. — Да еще этот дурак Ляховский тут торчит: дела не делает
и другим мешает. Вот если бы освободиться от него…»
Видите ли, необходимо было войти в соглашение кое с кем, а затем не поскупиться насчет авансов, но Привалов ни о
том, ни о
другом и слышать не хочет.
— Как вам сказать:
и верю
и не верю… Пустяки в нашей жизни играют слишком большую роль,
и против них иногда мы решительно бессильны. Они опутывают нас по рукам
и по ногам, приносят массу самых тяжелых огорчений
и служат неиссякаемым источником
других пустяков
и мелочей. Вы сравните: самый страшный враг —
тот, который подавляет нас не единичной силой, а количеством. В тайге охотник бьет медведей десятками, —
и часто делается жертвой комаров. Я не отстаиваю моей мысли, я только высказываю мое личное мнение.
— Она
и теперь в конюшне стоит, — флегматически отвечал Илья, трогая одной рукой
то место, где у
других людей бывает шея, а у него из-под ворота ситцевой рубашки выползала широкая жирная складка кожи, как у бегемота. — Мне на што ее, вашу метлу.
Сергей Александрович, обратите внимание: сегодня я спущу Илье, а завтра будут делать
то же
другие кучера, — все
и потащат, кто
и что успеет схватить.
Василий Назарыч указал Привалову на слабые места опеки, но теперь рано было останавливаться на них: Ляховский, конечно, сразу понял бы, откуда дует ветер,
и переменил бы тактику, а теперь ему поневоле приходилось высказываться в
том или
другом смысле.
Они вошли в столовую в
то время, когда из
других дверей ввалилась компания со двора. Ляховская с улыбкой протянула свою маленькую руку Привалову
и указала ему место за длинным столом около себя.
Они не были ни злыми, ни глупыми, ни подлецами, но всякую минуту могли быть
тем,
и другим,
и третьим в силу именно своей бесхарактерности.
Ляховский считал Альфонса Богданыча очень ограниченной головой
и возвысил его из среды
других служащих только за ослиное терпение
и за
то, что Альфонс Богданыч был один-одинехонек.
Марья Степановна именно
того и ждала, чтобы Привалов открылся ей, как на духу. Тогда она все извинила бы ему
и все простила, но теперь
другое дело: он, очевидно, что-то скрывает от нее, значит, у него совесть не чиста.
— Видишь, Надя, какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да
и не думал, как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на
том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву,
и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не знаю вот, что еще в банке скажут: может,
и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
А с
другой стороны, Надежда Васильевна все-таки любила мать
и сестру. Может быть, если бы они не были богаты, не существовало бы
и этой розни, а в доме царствовали
тот мир
и тишина, какие ютятся под самыми маленькими кровлями
и весело выглядывают из крошечных окошечек. Приятным исключением
и нравственной поддержкой для Надежды Васильевны теперь было только общество Павлы Ивановны, которая частенько появлялась в бахаревском доме
и подолгу разговаривала с Надеждой Васильевной о разных разностях.
Друзья поговорили о разных пустяках
и почувствовали
то неловкое положение, когда два совершенно чужих человека должны занимать
друг друга.
Несколько дней Привалов
и Бахарев специально были заняты разными заводскими делами, причем пришлось пересмотреть кипы всевозможных бумаг, смет, отчетов
и соображений. Сначала эта работа не понравилась Привалову, но потом он незаметно втянулся в нее, по мере
того как из-за этих бумаг выступала действительность. Но, работая над одним материалом, часто за одним столом,
друзья детства видели каждый свое.
— Лоскутов? Гм. По-моему, это — человек, который родился не в свое время. Да… Ему негде развернуться, вот он
и зарылся в книги с головой. А между
тем в
другом месте
и при
других условиях он мог бы быть крупным деятелем… В нем есть эта цельность натуры, известный фанатизм — словом, за такими людьми идут в огонь
и в воду.
Комната Зоси выходила окнами на двор, на север; ее не могли заставить переменить эту комнату на
другую, более светлую
и удобную, потому что из своей комнаты Зося всегда могла видеть все, что делалось на дворе,
то есть, собственно, лошадей.
Ну, да все это вздор!.. — добродушно проговорил Веревкин
и, взглянув на Привалова сбоку, прибавил совсем
другим тоном: — А я сегодня
того…
— Рабство… а если мне это нравится? Если это у меня в крови — органическая потребность в таком рабстве? Возьмите
то, для чего живет заурядное большинство: все это так жалко
и точно выкроено по одной мерке. А стоит ли жить только для
того, чтобы прожить, как все
другие люди… Вот поэтому-то я
и хочу именно рабства, потому что всякая сила давит… Больше: я хочу, чтобы меня презирали
и… хоть немножечко любили…
Когда все
и все преклонялось пред ней, он, Лоскутов, один отнесся к ней совершенно равнодушно; мало
того — он предпочел ей
другую…
Публика начала съезжаться на воды только к концу мая. Конечно, только половину этой публики составляли настоящие больные, а
другая половина ехала просто весело провести время,
тем более что летом жизнь в пыльных
и душных городах не представляет ничего привлекательного.
— Ах, да, конечно! Разве ее можно не любить? Я хотел совсем
другое сказать: надеетесь ли вы… обдумали ли вы основательно, что сделаете ее счастливой
и сами будете счастливы с ней. Конечно, всякий брак — лотерея, но иногда полезно воздержаться от риска… Я верю вам,
то есть хочу верить,
и простите отцу… не могу! Это выше моих сил… Вы говорили с доктором? Да, да. Он одобряет выбор Зоси, потому что любит вас. Я тоже люблю доктора…
Положение Привалова с часу на час делалось все труднее. Он боялся сделаться пристрастным даже к доктору. Собственное душевное настроение слишком было напряжено, так что к действительности начали примешиваться призраки фантазии,
и расстроенное воображение рисовало одну картину за
другой. Привалов даже избегал мысли о
том, что Зося могла не любить его совсем, а также
и он ее. Для него ясно было только
то, что он не нашел в своей семейной жизни своих самых задушевных идеалов.
Привалов с любопытством неофита наблюдал этот исключительный мирок
и незаметно для самого себя втягивался в его интересы. Он играл по маленькой, без особенно чувствительных результатов в
ту или
другую сторону. Однажды, когда он особенно сильно углубился в тайны сибирского виста с винтом, осторожный шепот заставил его прислушаться.
— Да чего нам делать-то? Известная наша музыка, Миколя; Данила даже двух арфисток вверх ногами поставил: одну за одну ногу схватил,
другую за
другую да обеих, как куриц, со всем потрохом
и поднял… Ох-хо-хо!.. А публика даже уж точно решилась: давай Данилу на руках качать. Ну, еще акварию раздавили!.. Вот только тятеньки твоего нет, некогда ему, а
то мы
и с молебном бы ярмарке отслужили. А тятеньке везет, на третий десяток перевалило.
И не
то чтобы выслуживался или заискивал перед богатым мужиком, как это делают
другие, нет, уж натура у этого Веревкина была такая.
Веревкин, конечно, ехал вместе с ним
и только просил об одном — чтобы подождать приезда Василия Назарыча с приисков, когда его собственное дело окончательно вырешится в
ту или
другую сторону.
— Я не говорю: сейчас, завтра… — продолжал он
тем же шепотом. — Но я всегда скажу тебе только
то, что Привалов любил тебя раньше
и любит теперь… Может быть, из-за тебя он
и наделал много лишних глупостей! В
другой раз нельзя полюбить, но ты можешь привыкнуть
и уважать второго мужа… Деточка, ничего не отвечай мне сейчас, а только скажи, что подумаешь, о чем я тебе говорил сейчас. Если хочешь, я буду тебя просить на коленях…
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет! Не знаешь, с которой стороны
и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет,
то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем
другом,
то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Аммос Федорович. Да, нехорошее дело заварилось! А я, признаюсь, шел было к вам, Антон Антонович, с
тем чтобы попотчевать вас собачонкою. Родная сестра
тому кобелю, которого вы знаете. Ведь вы слышали, что Чептович с Варховинским затеяли тяжбу,
и теперь мне роскошь: травлю зайцев на землях
и у
того и у
другого.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет
и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое
и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается
и подслушивавший с
другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Городничий (робея).Извините, я, право, не виноват. На рынке у меня говядина всегда хорошая. Привозят холмогорские купцы, люди трезвые
и поведения хорошего. Я уж не знаю, откуда он берет такую. А если что не так,
то… Позвольте мне предложить вам переехать со мною на
другую квартиру.
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал было уже курьера, с
тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не могу, не могу! слышу, что не могу! тянет, так вот
и тянет! В одном ухе так вот
и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в
другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!»
И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз.
И руки дрожат,
и все помутилось.