Неточные совпадения
Привалова поразило больше всего то, что
в этом
кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет его отсутствия, точно он только вчера вышел
из него. Все было так же скромно и просто, и стояла все та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все: и
кабинет, и старик, и даже самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Бахарев сегодня был
в самом хорошем расположении духа и встретил Привалова с веселым лицом. Даже болезнь, которая привязала его на целый месяц
в кабинете, казалась ему забавной, и он называл ее собачьей старостью. Привалов вздохнул свободнее, и у него тоже гора свалилась с плеч. Недавнее тяжелое чувство разлетелось дымом, и он весело смеялся вместе с Василием Назарычем, который рассказал несколько смешных историй
из своей тревожной, полной приключений жизни.
«Недостает решительности! Все зависит от того, чтобы повести дело смелой, твердой рукой, — думал Половодов, ходя по
кабинету из угла
в угол. — Да еще этот дурак Ляховский тут торчит: дела не делает и другим мешает. Вот если бы освободиться от него…»
В один
из таких припадков малодушия, когда Половодов испытывал самое скверное расположение духа,
в его
кабинете появился дядюшка Оскар Филипыч. Старичок дышал по обыкновению юношеской свежестью, особенно рядом с вытянутой серой фигурой Половодова.
Когда они поднялись на вторую площадку лестницы, Половодов повернул к двери, которая вела
в кабинет хозяина. Из-за этой двери и неслись крики, как теперь явственно слышал Привалов.
Из всей обстановки
кабинета Ляховского только это зеркало несколько напоминало об удобствах и известной привычке к роскоши; все остальное отличалось большой скромностью, даже некоторым убожеством: стены были покрыты полинялыми обоями, вероятно, синего цвета; потолок
из белого превратился давно
в грязно-серый и был заткан по углам паутиной; паркетный пол давно вытерся и был покрыт донельзя измызганным ковром, потерявшим все краски и представлявшимся издали большим грязным пятном.
— Извините, я оставлю вас на одну минуту, — проговорил он и сейчас же исчез
из кабинета;
в полуотворенную дверь донеслось только, как он быстро скатился вниз по лестнице и обругал по дороге дремавшего Пальку.
Под смех, вызванный этим маленьким эпизодом, Половодов успел выбраться
из комнаты, и Привалов остался с глазу на глаз с Антонидой Ивановной, потому что Веревкин уплелся
в кабинет — «додернуть», как он выразился.
После этой сцены Привалов заходил
в кабинет к Василию Назарычу, где опять все время разговор шел об опеке. Но, несмотря на взаимные усилия обоих разговаривавших, они не могли попасть
в прежний хороший и доверчивый тон, как это было до размолвки. Когда Привалов рассказал все, что сам узнал
из бумаг, взятых у Ляховского, старик недоверчиво покачал головой и задумчиво проговорил...
Надежда Васильевна поцеловала отца
в лоб и молча вышла
из кабинета. Данила Семеныч, покачиваясь на своих кривых ногах, ввалился
в кабинет.
Вечером
в кабинете Бахарева шли горячие споры и рассуждения на всевозможные темы. Горничной пришлось заменить очень много выпитых бутылок вина новыми. Лица у всех раскраснелись, глаза блестели. Все выходило так тепло и сердечно, как
в дни зеленой юности. Каждый высказывал свою мысль без всяких наружных прикрытий, а так, как она выливалась
из головы.
Все эти хлопоты, которые переживались всеми
в старом приваловском доме, как-то не касались только самого хозяина, Игнатия Львовича. Ему было не до того. Пролетка Веревкина чуть не каждый день останавливалась пред подъездом, сам Nicolas грузно высаживал свою «натуру»
из экипажа и, поднявшись с трудом во второй этаж, медведем вваливался
в кабинет Игнатия Львовича.
Бахарев вышел
из кабинета Ляховского с красным лицом и горевшими глазами: это было оскорбление, которого он не заслужил и которое должен был перенести. Старик плохо помнил, как он вышел
из приваловского дома, сел
в сани и приехал домой. Все промелькнуло перед ним, как
в тумане, а
в голове неотступно стучала одна мысль: «Сережа, Сережа… Разве бы я пошел к этому христопродавцу, если бы не ты!»
С доктором сделалась истерика, так что Привалову пришлось возиться с ним до самого утра. Старик немного забылся только пред серым осенним рассветом, но и этот тяжелый сон был нарушен страшным гвалтом
в передней. Это ворвалась Хиония Алексеевна, которая узнала об исчезновении Зоси, кажется, одной
из последних.
В кабинет она влетела с искаженным злобой лицом и несколько мгновений вопросительно смотрела то на доктора, то на Привалова.
В следующую минуту Хионию Алексеевну выкинуло
из приваловского
кабинета, точно ветром, и она опомнилась только на улице, где стояло мглистое, холодное сентябрьское утро, дул пронизывающий насквозь ветер и везде по колено стояла вязкая глубокая грязь.
В один
из ноябрьских дней, когда Василий Назарыч занимался
в своем
кабинете, к нему вошел Николай Иваныч и нерешительно кашлянул. Он только что приехал откуда-то и внес с собой
в кабинет свежую струю холодного зимнего воздуха.
Неточные совпадения
Анна вышла ему навстречу из-за трельяжа, и Левин увидел
в полусвете
кабинета ту самую женщину портрета
в темном, разноцветно-синем платье, не
в том положении, не с тем выражением, но на той самой высоте красоты, на которой она была уловлена художником на портрете.
Неприятнее всего была та первая минута, когда он, вернувшись
из театра, веселый и довольный, с огромною грушей для жены
в руке, не нашел жены
в гостиной; к удивлению, не нашел ее и
в кабинете и наконец увидал ее
в спальне с несчастною, открывшею всё, запиской
в руке.
И, вспомнив о том, что он забыл поклониться товарищам Облонского, только когда он был уже
в дверях, Левин вышел
из кабинета.
Подъезжая к Петербургу, Алексей Александрович не только вполне остановился на этом решении, но и составил
в своей голове письмо, которое он напишет жене. Войдя
в швейцарскую, Алексей Александрович взглянул на письма и бумаги, принесенные
из министерства, и велел внести за собой
в кабинет.
— Приходи же скорее, — сказала она ему, уходя
из кабинета, — а то без тебя прочту письма. И давай
в четыре руки играть.