Неточные совпадения
— Бабы —
так бабы и
есть, — резонировал Заплатин, глубокомысленно рассматривая расшитую цветным шелком полу своего халата. — У них свое на уме! «Жених» —
так и
было… Приехал человек из Петербурга, — да он и смотреть-то на ваших невест не хочет! Этакого осетра женить… Тьфу!..
«Вот этой жениха не нужно
будет искать: сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, —
так я же им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
Русые темные волосы
были зачесаны у нее
так же гладко, как и у сестры, за исключением небольшого хохолка, который постоянно вставал у нее на конце пробора, где волосы выходили на лоб небольшим мысиком.
— Надя… — шептала задыхающимся голосом Верочка, хватаясь рукой за грудь, из которой сердце готово
было выскочить:
так оно билось. — Приехал… Привалов!..
Правда, глаза эти смотрели
таким добрым взглядом, но ведь этого еще мало, чтобы
быть красивым.
— Устрой, милостивый господи, все на пользу… — вслух думал старый верный слуга, поплевывая на суконку. — Уж, кажется,
так бы хорошо,
так бы хорошо… Вот думать,
так не придумать!.. А из себя-то какой молодец… в прероду свою вышел. Отец-от вон какое дерево
был: как, бывало, размахнется да ударит,
так замертво и вынесут.
— Велели беспременно разбудить, — говорил Игорь, становясь в дверях
так, чтобы можно
было увернуться в критическом случае. — У них гости… Приехал господин Привалов.
— Не
буду, не
буду, Василий Назарыч!..
Так, на радостях, с языка слово сорвалось…
— Так-то лучше
будет, — весело заговорила Марья Степановна; ответ Привалова ей очень понравился.
— Ты уж не обессудь нас на нашем угощенье, — заговорила Марья Степановна, наливая гостю щей; нужно заметить, что своими щами Марья Степановна гордилась и
была глубоко уверена, что
таких щей никто не умеет варить, кроме Досифеи.
— Это, мама, только
так кажется, — заметила Надежда Васильевна. — И прежде
было много дурных людей, и нынче
есть хорошие люди…
— Конечно,
так, — подтвердил Виктор Васильич. — Когда мы состаримся,
будем тоже говорить, что вот в наше время
так были люди… Все старики
так говорят.
— Молодость, молодость, — шептала Хиония Алексеевна, закатывая глаза. — Кто не
был молод, кому не
было шестнадцати лет… Не
так ли, Марья Степановна?
Когда Надежда Васильевна улыбалась, у нее на широком белом лбу всплывала над левой бровью
такая же морщинка, как у Василья Назарыча. Привалов заметил эту улыбку, а также едва заметный жест левым плечом, — тоже отцовская привычка. Вообще
было заметно сразу, что Надежда Васильевна ближе стояла к отцу, чем к матери. В ней до мельчайших подробностей отпечатлелись все те характерные особенности бахаревского типа, который старый Лука подводил под одно слово: «прерода».
—
Будет вам, стрекозы, — строго остановила Марья Степановна, когда всеми овладело самое оживленное настроение, последнее
было неприлично, потому что Привалов
был все-таки посторонний человек и мог осудить. — Мы вот все болтаем тут разные пустяки, а ты нам ничего не расскажешь о себе, Сергей Александрыч.
Вечером этого многознаменательного дня в кабинете Василья Назарыча происходила
такая сцена. Сам старик полулежал на свеем диване и
был бледнее обыкновенного. На низенькой деревянной скамеечке, на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела Надежда Васильевна с разгоревшимся лицом и с блестящими глазами.
— Папа, пожалей меня, — говорила девушка, ласкаясь к отцу. — Находиться в положении вещи, которую всякий имеет право приходить осматривать и приторговывать… нет, папа, это поднимает
такое нехорошее чувство в душе! Делается как-то обидно и вместе с тем гадко… Взять хоть сегодняшний визит Привалова: если бы я не должна
была являться перед ним в качестве товара, которому только из вежливости не смотрят в зубы, я отнеслась бы к нему гораздо лучше, чем теперь.
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с ним и по мере этого знакомства открываю в нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно
быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно
так…
— Нет, постой. Это еще только одна половина мысли. Представь себе, что никакого миллионера Привалова никогда не существовало на свете, а существует миллионер Сидоров, который является к нам в дом и в котором я открываю существо, обремененное всеми человеческими достоинствами, а потом начинаю думать: «А ведь не дурно
быть madame Сидоровой!» Отсюда можно вывести только
такое заключение, что дело совсем не в том, кто явится к нам в дом, а в том, что я невеста и в качестве таковой должна кончить замужеством.
— Все-таки, папа, самые хорошие из них
были ужасными людьми. Везде самодурство, произвол, насилие… Эта бедная Варвара Гуляева, мать Сергея Александрыча, — сколько, я думаю, она вынесла…
— Сергей Александрыч… Сергей Александрыч с Константином Васильичем все книжки читали, поэтому из них можно и крупы и муки намолоть. Сережа-то и маленьким когда
был,
так зверьком и выглядывал: то веревки из него вей, то хоть ты его расколи, — одним словом, приваловская кровь. А впрочем, кто его знает, может, и переменился.
«Это сказал сам Павел Михайлыч», «
Так делает сам Павел Михайлыч» — выше этого ничего не
было.
Этот оригинальный брак
был заключен из политических расчетов: раз, чтобы не допустить разорения Шатровских заводов, и, второе, чтобы соединить две
такие фамилии, как Приваловы и Гуляевы.
Гнездо
было разорено, и в приваловских палатах полилась широкой рекой
такая жизнь, о которой по настоящее время ходят баснословные слухи.
Карьера всякого золотопромышленника полна превратностей и внезапных превращений, а судьба Василия Назарыча
была особенно богата
такими превращениями.
Таким образом сложилась почти чудовищная легенда, где
быль вязалась с небылицами, ложь с действительностью, вымысел и фантазия с именами живых людей.
Нашлись, конечно, сейчас же
такие люди, которые или что-нибудь видели своими глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами; другим стоило только порыться в своей памяти и припомнить, что
было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда не согласятся лгать и придумывать от себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
Всего труднее
было решить вопрос, в какой форме сделать предложение Привалову: сделать это ей самой — неудобно; Виктор Николаевич решительно
был неспособен к выполнению
такой дипломатической миссии; оставалось одно: сделать предложение через посредство Бахаревых; но каким образом?
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не
будет же в самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу, то не для своей пользы, а для Nadine. Это
такая девушка,
такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все
будут ухаживать,
будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
Ясно
было одно, — именно, что ее фонды на узловской бирже должны быстро подняться:
такой необыкновенный жених и буквально у нее в руках, за стеной.
— О нет, зачем же!.. Не стоит говорить о
таких пустяках, Сергей Александрыч.
Было бы только для вас удобно, а я все готова сделать. Конечно, я не имею возможности устроить с
такой роскошью, к какой вы привыкли…
— Опять… — произносила Хиония Алексеевна
таким тоном, как будто каждый шаг Привалова по направлению к бахаревскому дому
был для нее кровной обидой. — И чего он туда повадился? Ведь в этой Nadine, право, даже интересного ничего нет… никакой женственности. Удивляюсь, где только у этих мужчин глаза… Какой-нибудь синий чулок и… тьфу!..
Марья Степановна решилась переговорить с дочерью и выведать от нее, не
было ли у них чего. Раз она заметила, что они о чем-то
так долго разговаривали; Марья Степановна нарочно убралась в свою комнату и сказала, что у нее голова болит: она не хотела мешать «божьему делу», как она называла брак. Но когда она заговорила с дочерью о Привалове, та только засмеялась, странно
так засмеялась.
— А хоть бы и
так, — худого нет; не все в девках сидеть да книжки свои читать. Вот мудрите с отцом-то, — счастья бог и не посылает. Гляди-ко, двадцать второй год девке пошел, а она только смеется… В твои-то годы у меня трое детей
было, Костеньке шестой год шел. Да отец-то чего смотрит?
— Вы, мама, добьетесь того, что я совсем не
буду выходить из своей комнаты, когда у нас бывает Привалов. Мне просто совестно… Если человек хорошо относится ко мне,
так вы хотите непременно его женить. Мы просто желаем
быть хорошими знакомыми — и только.
— Надя, мать — старинного покроя женщина, и над ней смеяться грешно. Я тебя ни в чем не стесняю и выдавать силой замуж не
буду, только мать все-таки дело говорит: прежде отцы да матери устраивали детей, а нынче нужно самим о своей голове заботиться. Я только могу тебе советовать как твой друг. Где у нас женихи-то в Узле? Два инженера повертятся да какой-нибудь иркутский купец, а Привалов совсем другое дело…
Раз они вдвоем особенно долго гуляли по бахаревскому саду; Марья Степановна обыкновенно сопровождала их в
таких случаях или командировала Верочку, но на этот раз к ней кто-то приехал, а Верочки не
было дома.
Надежда Васильевна ничего не ответила, а только засмеялась и посмотрела на Привалова вызывающим, говорившим взглядом. Слова девушки долго стояли в ушах Привалова, пока он их обдумывал со всех возможных сторон. Ему особенно приятно
было вспомнить ту энергичную защиту, которую он
так неожиданно встретил со стороны Надежды Васильевны. Она
была за него: между ними, незаметно для глаз, вырастало нравственное тяготение.
Верочка, конечно,
была согласна на
такую прогулку и даже покраснела от удовольствия.
— Вот уж воистину сделали вы мне праздник сегодня… Двадцать лет с плеч долой. Давно ли вот
такими маленькими
были, а теперь… Вот смотрю на вас и думаю: давно ли я сама
была молода, а теперь… Время-то, время-то как катится!
— А вы с ним не церемоньтесь…
Так я
буду ждать вас, Сергей Александрыч, попросту, без чинов. О моем предложении подумайте, а потом поговорим всерьез.
Подозревать, что своим намеком Веревкин хотел прибавить себе весу, — этого Привалов не мог по многим причинам: раз — он хорошо относился к Веревкину по университетским воспоминаниям, затем Веревкин
был настолько умен, что не допустит
такого грубого подходца; наконец, из слов Веревкина, которыми он рекомендовал себя, можно вывести только то, что он сразу хотел поставить себя начистоту, без всяких недомолвок.
Но там все это
было проникнуто
таким чудным выражением женской мягкости, все линии дышали
такой чистотой, — казалось, вся душа выливалась в этом прямом взгляде темно-серых глаз.
Зачем же имя этой девушки
было произнесено этим Виктором Васильичем с
такими безжалостными пояснениями и собственными комментариями?
Жена — совсем другое дело; он хотел ее видеть
такою, какою она
была.
Если бы она
была женой другого, он
так же относился бы к ней, как относился теперь.
— Нет, очень касается, Василий Назарыч. Как назвать
такую покупку, если бы она
была сделана нынче! Я не хочу этим набрасывать тень на Тита Привалова, но…
— Что же, ты, значит, хочешь возвратить землю башкирам? Да ведь они ее все равно продали бы другому, если бы пращур-то не взял… Ты об этом подумал? А теперь только отдай им землю,
так завтра же ее не
будет… Нет, Сергей Александрыч, ты этого никогда не сделаешь…
— Нет, Василий Назарыч, я никогда не
буду золотопромышленником, — твердым голосом проговорил Привалов. — Извините меня, я не хотел вас обидеть этим, Василий Назарыч, но если я по обязанности должен удержать за собой заводы, то относительно приисков у меня
такой обязанности нет.
—
Так вы говорите, что Привалов не
будет пользоваться вниманием женщин? — задумчиво спрашивала Агриппина Филипьевна уже во второй раз.