Неточные совпадения
Из сторожки выглянула кудластая голова,
посмотрела удивленно на Кишкина и
не торопясь ответила...
В первое мгновение Зыков
не поверил и только
посмотрел удивленными глазами на Кишкина,
не врет ли старая конторская крыса, но тот говорил с такой уверенностью, что сомнений
не могло быть. Эта весть поразила старика, и он смущенно пробормотал...
Кишкин подсел на свалку и с час наблюдал, как работали старатели. Жаль было
смотреть, как даром время убивали… Какое это золото, когда и пятнадцать долей со ста пудов песку
не падает. Так, бьется народ, потому что деваться некуда, а пить-есть надо. Выждав минутку, Кишкин поманил старого Турку и сделал ему таинственный знак. Старик отвернулся, для видимости покопался и пошабашил.
Дорога в Тайболу проходила Низами, так что Яше пришлось ехать мимо избушки Мыльникова, стоявшей на тракту, как называли дорогу в город. Было еще раннее утро, но Мыльников стоял за воротами и
смотрел, как ехал Яша. Это был среднего роста мужик с растрепанными волосами, клочковатой рыжей бороденкой и какими-то «ядовитыми» глазами. Яша
не любил встречаться с зятем, который обыкновенно поднимал его на смех, но теперь неловко было проехать мимо.
— Порядков
не знаете?! — крикнул старик и топнул ногой. — Ты у меня
смотри, потатчица…
Старик редко даже улыбался, а как он хохочет — Яша слышал в первый раз. Ему вдруг сделалось так страшно, так страшно, как еще никогда
не было, а ноги сами подкашивались. Родион Потапыч
смотрел на него и продолжал хохотать. Спрятавшаяся за печь Устинья Марковна торопливо крестилась: трехнулся старик…
— Да так…
Не любит она, шахта, когда здря про нее начнут говорить. Уж я замечал… Вот когда приезжают
посмотреть работы, да особливо который гость похвалит, — нет того хуже.
Это молодое горе было так искренне, а заплаканные девичьи глаза
смотрели на Карачунского с такой умоляющей наивностью, что он
не выдержал и проговорил...
Зыков точно испугался и несколько времени
смотрел на Карачунского ничего
не понимающими глазами, а потом махнул рукой и проговорил...
Поравнявшись с кабаком, они замолчали, точно ехали по зачумленному месту. Родион Потапыч несколько раз волком
посмотрел на кабацкую дверь и еще раз плюнул. Угнетенное настроение продолжалось на расстоянии целой улицы, пока кабацкий глаз
не скрылся из виду.
А и тут, как вышли на поселенье, посмотри-ка, какие бабы вышли: ни про одну худого слова
не молвят.
— Вот что, друг милый, — заговорил Петр Васильич, — зачем ты приехал — твое дело, а только
смотри, чтобы тихо и смирно. Все от матушки будет: допустит тебя или
не допустит. Так и знай…
Разговор оказался короче воробьиного носа: баушка Лукерья говорила свое, Кожин свое. Он
не стыдился своих слез и только
смотрел на старуху такими страшными глазами.
Кишкин
смотрел на Илью Федотыча и только ухмылялся: вот этот вперед всех догадался… Его
не проведешь.
—
Смотри, старый,
не ошибись…
— Мина,
смотри не ошибись! — кричали голоса. — Кабы на Малиновку
не изгадать…
—
Смотри, Родион Потапыч, как бы нам
не ошибиться с этой Рублихой, — предупреждал Карачунский. — То же будет, что с Спасо-Колчеданской…
Он даже по субботам домой в Балчуговский завод
не выходил, а только время от времени отправлялся на Дерниху, чтобы
посмотреть на работавшую «бутару».
Место слияния Меледы и Балчуговки было низкое и болотистое, едва тронутое чахлым болотным леском. Родион Потапыч с презрением
смотрел на эту «чертову яму», сравнивая про себя красивый Ульянов кряж. Да и россыпное золото совсем
не то что жильное. Первое он
не считал почему-то и за золото, потому что добыча его
не представляла собой ничего грандиозного и рискованного, а жильное золото надо умеючи взять, да
не всякому оно дается в руки.
А баушка Лукерья все откладывала серебро и бумажки и
смотрела на господ такими жадными глазами, точно хотела их съесть. Раз, когда к избе подкатил дорожный экипаж главного управляющего и из него вышел сам Карачунский, старуха ужасно переполошилась, куда ей поместить этого самого главного барина. Карачунский был вызван свидетелем в качестве эксперта по делу Кишкина. Обе комнаты передней избы были набиты народом, и Карачунский
не знал, где ему сесть.
Устинья Марковна стояла посреди избы, когда вошел Кожин. Она в изумлении раскрыла рот, замахала руками и бессильно опустилась на ближайшую лавку, точно перед ней появилось привидение. От охватившего ее ужаса старуха
не могла произнести ни одного слова, а Кожин стоял у порога и
смотрел на нее ничего
не видевшим взглядом. Эта немая сцена была прервана только появлением Марьи и Мыльникова.
Кожин, пошатываясь, прошел к столу, сел на лавку и с удивлением
посмотрел кругом, как человек, который хочет и
не может проснуться. Марья заметила, как у него тряслись губы. Ей сделалось страшно, как матери. Или пьян Кожин, или
не в своем уме.
— А ежели она у меня с ума нейдет?.. Как живая стоит…
Не могу я позабыть ее, а жену
не люблю. Мамынька женила меня,
не своей волей… Чужая мне жена. Видеть ее
не могу… День и ночь думаю о Фене. Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она ушла к Карачунскому, — у меня свет из глаз вон. Ничего
не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она в окно
смотрит. Что тут со мной было — и
не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака вытащил.
— В лесу починивать?.. Ну будет,
не валяй дурака… А ты купи маленькие вески, есть такие, в футляре. Нельзя же с безменом ходить по промыслам. Как раз влопаешься. Вот все вы такие, мужланы: на комара с обухом. Три рубля на вески пожалел, а головы
не жаль… Да
смотри, моего золота
не шевели: порошину тронешь — башка прочь.
— Замучишь, только и всего, — заметил Кожин, хозяйским глазом
посмотрев на взмыленную лошадь. —
Не к рукам конь…
Кожин
не замечал, как крупные слезы катились у него по лицу, а Марья
смотрела на него,
не смея дохнуть. Ничего подобного она еще
не видала, и это сильное мужское горе, такое хорошее и чистое, поразило ее. Вот так бы сама бросилась к нему на шею, обняла, приголубила, заговорила жалкими бабьими словами, вместе поплакала… Но в этот момент вошел в избу Петр Васильич, слегка пошатывавшийся на ногах… Он подозрительно окинул своим единственным оком гостя и сестрицу, а потом забормотал...
Знакомые
смотрели на все это как на милые шалости старого холостяка, а Карачунский был счастлив тем, что с ним
не случилось никаких «органических последствий».
Не так
посмотрела на дело Анна.
—
Смотри, уговор на берегу:
не сбеги из лесу-то.
Не сладко там теперь…
— Ох, умно, Андрон Евстратыч! Столь-то ты хитер и дошл, что никому и
не догадаться… В настоящие руки попало. Только ты
смотри не болтай до поры до времени… Теперь ты сослался на немочь, а потом вдруг… Нет, ты лучше так сделай: никому ни слова, будто и сам
не знаешь, — чтобы Кожин после
не вступался… Старателишки тоже могут к тебе привязаться. Ноне вон какой народ пошел… Умен, умен, нечего сказать: к рукам и золото.
Из толпы выделился Матюшка. Он даже
не снял шапки и дерзко
смотрел Карачунскому прямо в глаза.
Пьяная расточительность, когда Мыльников бахвалился и сорил деньгами, сменялась трезвой скупостью и даже скаредностью. Так, он, как настоящий богатый человек, терпеть
не мог отдавать заработанные деньги все сразу, а тянул, сколько хватало совести, чтобы за ним походили. Далее Мыльников стал относиться необыкновенно подозрительно ко всем окружающим, точно все только и
смотрели, как бы обмануть его.
Кишкин жил в своей конторе и сам
смотрел за всем,
не доверяя постороннему глазу.
—
Посмотреть приехал на тебя, чудо-юдо, — пошутил секретарь милостиво. — Разбогател, так и меня знать
не хочешь.
Мыльников удрученно молчал и чесал затылок. Эх, кабы
не водочка!.. Петр Васильич тоже находился в удрученном настроении. Он вздыхал и все
посматривал на Марью. Она по-своему истолковала это настроение милых родственников и, когда вечером вернулся с работы Семеныч, выставила полуштоф водки с закуской из сушеной рыбы и каких-то грибов.
Когда Кожин ушел в избу за второй бутылкой, Мыльников
не утерпел и побежал
посмотреть, что делается в подклети, устроенной под задней избой.
Кожин только
посмотрел на него остановившимися страшными глазами и улыбнулся. У него по странной ассоциации идей мелькнула в голове мысль: почему он
не убил Карачунского, когда встрел его ночью на дороге, — все равно бы отвечать-то. Произошла раздирательная сцена, когда Кожина повели в город для предварительного заключения. Старуху Маремьяну едва оттащили от него.
Она
не жаловалась,
не стонала,
не плакала, а только
смотрела своими большими глазами, как смертельно раненная птица.
Кишкин действительно несколько раз «наведывался» на Рублиху, чтобы
посмотреть кое-что для себя, но с Карачунским встречаться он совсем
не желал, а когда случайно наткнулся на него, то постарался незаметно скрыться.
Петр Васильич сел,
посмотрел на своих судей своим единственным оком и заскрежетал зубами от бессильной ярости. Что бы он теперь ни сделал, а бесчестья
не поправить…
Эта болтовня
не встретила никакого ответа. Матюшка упорно отворачивался от дорогого тестюшки, Ганька шмыгал глазами, подыскивая предлог, чтобы удрать, а Петр Васильич вызывающе
смотрел на Мыльникова своим единственным оком, точно хотел его съесть.
— Верно тебе говорю… Спустился я ночью в шахту, пошел
посмотреть штольню и слышу, как он идет за мной. Уж я ли его шаги
не знал!..
—
Смотри,
не пообидел бы кто-нибудь дорогой, — говорил Семеныч, провожая жену, — бродяги в лесу шляются…
Матюшка молчал. Старик с удивлением
посмотрел на него. Этакий молодчага-парень, ежели бы
не дурь. Руки одни чего стоят. Вот бы в забой поставить!