Неточные совпадения
Молодой человек оборотился назад,
посмотрел экипаж, придержал рукою картуз, чуть
не слетевший от ветра, и пошел своей дорогой.
Когда половой все еще разбирал по складам записку, сам Павел Иванович Чичиков отправился
посмотреть город, которым был, как казалось, удовлетворен, ибо нашел, что город никак
не уступал другим губернским городам: сильно била в глаза желтая краска на каменных домах и скромно темнела серая на деревянных.
Эти, напротив того, косились и пятились от дам и
посматривали только по сторонам,
не расставлял ли где губернаторский слуга зеленого стола для виста.
Наконец Манилов поднял трубку с чубуком и поглядел снизу ему в лицо, стараясь высмотреть,
не видно ли какой усмешки на губах его,
не пошутил ли он; но ничего
не было видно такого, напротив, лицо даже казалось степеннее обыкновенного; потом подумал,
не спятил ли гость как-нибудь невзначай с ума, и со страхом
посмотрел на него пристально; но глаза гостя были совершенно ясны,
не было в них дикого, беспокойного огня, какой бегает в глазах сумасшедшего человека, все было прилично и в порядке.
Здесь Манилов, сделавши некоторое движение головою,
посмотрел очень значительно в лицо Чичикова, показав во всех чертах лица своего и в сжатых губах такое глубокое выражение, какого, может быть, и
не видано было на человеческом лице, разве только у какого-нибудь слишком умного министра, да и то в минуту самого головоломного дела.
Манилов был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали друг другу руку и долго
смотрели молча один другому в глаза, в которых видны были навернувшиеся слезы. Манилов никак
не хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо, что тот уже
не знал, как ее выручить. Наконец, выдернувши ее потихоньку, он сказал, что
не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом взял шляпу и стал откланиваться.
Прошу
посмотреть на него, когда он сидит среди своих подчиненных, — да просто от страха и слова
не выговоришь! гордость и благородство, и уж чего
не выражает лицо его? просто бери кисть, да и рисуй...
— А может, в хозяйстве-то как-нибудь под случай понадобятся… — возразила старуха, да и
не кончила речи, открыла рот и
смотрела на него почти со страхом, желая знать, что он на это скажет.
— Ну, да изволь, я готова отдать за пятнадцать ассигнацией! Только
смотри, отец мой, насчет подрядов-то: если случится муки брать ржаной, или гречневой, или круп, или скотины битой, так уж, пожалуйста,
не обидь меня.
— Пожалуй, я тебе дам девчонку; она у меня знает дорогу, только ты
смотри!
не завези ее, у меня уже одну завезли купцы.
«Ну,
смотри, говорю, если мы
не встретим Чичикова».
— Врешь, врешь, и
не воображал чесать; я думаю, дурак, еще своих напустил. Вот посмотри-ка, Чичиков,
посмотри, какие уши, на-ка пощупай рукою.
Мне хочется, чтобы он был совершенным зверем!» Пошли
смотреть пруд, в котором, по словам Ноздрева, водилась рыба такой величины, что два человека с трудом вытаскивали штуку, в чем, однако ж, родственник
не преминул усомниться.
Откуда возьмется и надутость и чопорность, станет ворочаться по вытверженным наставлениям, станет ломать голову и придумывать, с кем и как, и сколько нужно говорить, как на кого
смотреть, всякую минуту будет бояться, чтобы
не сказать больше, чем нужно, запутается наконец сама, и кончится тем, что станет наконец врать всю жизнь, и выдет просто черт знает что!» Здесь он несколько времени помолчал и потом прибавил: «А любопытно бы знать, чьих она? что, как ее отец? богатый ли помещик почтенного нрава или просто благомыслящий человек с капиталом, приобретенным на службе?
Чичиков постарался объяснить, что его соболезнование совсем
не такого рода, как капитанское, и что он
не пустыми словами, а делом готов доказать его и,
не откладывая дела далее, без всяких обиняков, тут же изъявил готовность принять на себя обязанность платить подати за всех крестьян, умерших такими несчастными случаями. Предложение, казалось, совершенно изумило Плюшкина. Он, вытаращив глаза, долго
смотрел на него и наконец спросил...
Да
смотри ты, ты
не входи, брат, в кладовую,
не то я тебя, знаешь! березовым-то веником, чтобы для вкуса-то!
«Вот,
посмотри, — говорил он обыкновенно, поглаживая его рукою, — какой у меня подбородок: совсем круглый!» Но теперь он
не взглянул ни на подбородок, ни на лицо, а прямо, так, как был, надел сафьяновые сапоги с резными выкладками всяких цветов, какими бойко торгует город Торжок благодаря халатным побужденьям русской натуры, и, по-шотландски, в одной короткой рубашке, позабыв свою степенность и приличные средние лета, произвел по комнате два прыжка, пришлепнув себя весьма ловко пяткой ноги.
— Как же, пошлем и за ним! — сказал председатель. — Все будет сделано, а чиновным вы никому
не давайте ничего, об этом я вас прошу. Приятели мои
не должны платить. — Сказавши это, он тут же дал какое-то приказанье Ивану Антоновичу, как видно ему
не понравившееся. Крепости произвели, кажется, хорошее действие на председателя, особливо когда он увидел, что всех покупок было почти на сто тысяч рублей. Несколько минут он
смотрел в глаза Чичикову с выраженьем большого удовольствия и наконец сказал...
Купец, который на рысаке был помешан, улыбался на это с особенною, как говорится, охотою и, поглаживая бороду, говорил: «Попробуем, Алексей Иванович!» Даже все сидельцы [Сиделец — приказчик, продавец в лавке.] обыкновенно в это время, снявши шапки, с удовольствием
посматривали друг на друга и как будто бы хотели сказать: «Алексей Иванович хороший человек!» Словом, он успел приобресть совершенную народность, и мнение купцов было такое, что Алексей Иванович «хоть оно и возьмет, но зато уж никак тебя
не выдаст».
Нужно заметить, что у некоторых дам, — я говорю у некоторых, это
не то, что у всех, — есть маленькая слабость: если они заметят у себя что-нибудь особенно хорошее, лоб ли, рот ли, руки ли, то уже думают, что лучшая часть лица их так первая и бросится всем в глаза и все вдруг заговорят в один голос: «
Посмотрите,
посмотрите, какой у ней прекрасный греческий нос!» или: «Какой правильный, очаровательный лоб!» У которой же хороши плечи, та уверена заранее, что все молодые люди будут совершенно восхищены и то и дело станут повторять в то время, когда она будет проходить мимо: «Ах, какие чудесные у этой плечи», — а на лицо, волосы, нос, лоб даже
не взглянут, если же и взглянут, то как на что-то постороннее.
Казалось, как будто он хотел взять их приступом; весеннее ли расположение подействовало на него, или толкал его кто сзади, только он протеснялся решительно вперед, несмотря ни на что; откупщик получил от него такой толчок, что пошатнулся и чуть-чуть удержался на одной ноге,
не то бы, конечно, повалил за собою целый ряд; почтмейстер тоже отступился и
посмотрел на него с изумлением, смешанным с довольно тонкой иронией, но он на них
не поглядел; он видел только вдали блондинку, надевавшую длинную перчатку и, без сомнения, сгоравшую желанием пуститься летать по паркету.
Что Ноздрев лгун отъявленный, это было известно всем, и вовсе
не было в диковинку слышать от него решительную бессмыслицу; но смертный, право, трудно даже понять, как устроен этот смертный: как бы ни была пошла новость, но лишь бы она была новость, он непременно сообщит ее другому смертному, хотя бы именно для того только, чтобы сказать: «
Посмотрите, какую ложь распустили!» — а другой смертный с удовольствием преклонит ухо, хотя после скажет сам: «Да это совершенно пошлая ложь,
не стоящая никакого внимания!» — и вслед за тем сей же час отправится искать третьего смертного, чтобы, рассказавши ему, после вместе с ним воскликнуть с благородным негодованием: «Какая пошлая ложь!» И это непременно обойдет весь город, и все смертные, сколько их ни есть, наговорятся непременно досыта и потом признают, что это
не стоит внимания и
не достойно, чтобы о нем говорить.
— Ну, вот вам еще доказательство, что она бледна, — продолжала приятная дама, — я помню, как теперь, что я сижу возле Манилова и говорю ему: «
Посмотрите, какая она бледная!» Право, нужно быть до такой степени бестолковыми, как наши мужчины, чтобы восхищаться ею. А наш-то прелестник… Ах, как он мне показался противным! Вы
не можете себе представить, Анна Григорьевна, до какой степени он мне показался противным.
Англичанин стоит и сзади держит на веревке собаку, и под собакой разумеется Наполеон: «
Смотри, мол, говорит, если что
не так, так я на тебя сейчас выпущу эту собаку!» — и вот теперь они, может быть, и выпустили его с острова Елены, и вот он теперь и пробирается в Россию, будто бы Чичиков, а в самом деле вовсе
не Чичиков.
— Дурак! когда захочу продать, так продам. Еще пустился в рассужденья! Вот
посмотрю я: если ты мне
не приведешь сейчас кузнецов да в два часа
не будет все готово, так я тебе такую дам потасовку… сам на себе лица
не увидишь! Пошел! ступай!
Русь! вижу тебя, из моего чудного, прекрасного далека тебя вижу: бедно, разбросанно и неприютно в тебе;
не развеселят,
не испугают взоров дерзкие дива природы, венчанные дерзкими дивами искусства, города с многооконными высокими дворцами, вросшими в утесы, картинные дерева и плющи, вросшие в домы, в шуме и в вечной пыли водопадов;
не опрокинется назад голова
посмотреть на громоздящиеся без конца над нею и в вышине каменные глыбы;
не блеснут сквозь наброшенные одна на другую темные арки, опутанные виноградными сучьями, плющами и несметными миллионами диких роз,
не блеснут сквозь них вдали вечные линии сияющих гор, несущихся в серебряные ясные небеса.
Сначала он
не чувствовал ничего и поглядывал только назад, желая увериться, точно ли выехал из города; но когда увидел, что город уже давно скрылся, ни кузниц, ни мельниц, ни всего того, что находится вокруг городов,
не было видно и даже белые верхушки каменных церквей давно ушли в землю, он занялся только одной дорогою,
посматривал только направо и налево, и город N. как будто
не бывал в его памяти, как будто проезжал он его давно, в детстве.
При расставании слез
не было пролито из родительских глаз; дана была полтина меди на расход и лакомства и, что гораздо важнее, умное наставление: «
Смотри же, Павлуша, учись,
не дури и
не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам.
А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком большой, ни слишком малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть
не фыркнув от смеха: «
Смотри,
смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное знанию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!
Все это произвело ропот, особенно когда новый начальник, точно как наперекор своему предместнику, объявил, что для него ум и хорошие успехи в науках ничего
не значат, что он
смотрит только на поведенье, что если человек и плохо учится, но хорошо ведет себя, он предпочтет его умнику.
— Вот
смотрите, в этом месте уже начинаются его земли, — говорил Платонов, указывая на поля. — Вы увидите тотчас отличье от других. Кучер, здесь возьмешь дорогу налево. Видите ли этот молодник-лес? Это — сеяный. У другого в пятнадцать лет
не поднялся <бы> так, а у него в восемь вырос.
Смотрите, вот лес и кончился. Начались уже хлеба; а через пятьдесят десятин опять будет лес, тоже сеяный, а там опять.
Смотрите на хлеба, во сколько раз они гуще, чем у другого.
Да ты
смотри себе под ноги, а
не гляди в потомство; хлопочи о том, чтобы мужика сделать достаточным да богатым, да чтобы было у него время учиться по охоте своей, а
не то что с палкой в руке говорить: «Учись!» Черт знает, с которого конца начинают!..
— Невыгодно! да через три года я буду получать двадцать тысяч годового дохода с этого именья. Вот оно как невыгодно! В пятнадцати верстах. Безделица! А земля-то какова? разглядите землю! Всё поемные места. Да я засею льну, да тысяч на пять одного льну отпущу; репой засею — на репе выручу тысячи четыре. А вон
смотрите — по косогору рожь поднялась; ведь это все падаль. Он хлеба
не сеял — я это знаю. Да этому именью полтораста тысяч, а
не сорок.
— То есть, если бы он
не так со мной поступил; но он хочет, как я вижу, знаться судом. Пожалуй,
посмотрим, кто выиграет. Хоть на плане и
не так ясно, но есть свидетели — старики еще живы и помнят.
— Лучше всего вы это
посмотрите. Впрочем, во всяком случае, — продолжал он весьма добродушно, — будьте всегда покойны и
не смущайтесь ничем, даже если бы и хуже что произошло. Никогда и ни в чем
не отчаивайтесь: нет дела неисправимого.
Смотрите на меня: я всегда покоен. Какие бы ни были возводимы на меня казусы, спокойствие мое непоколебимо.
— Да что говорить! помилуйте, — сказал Вишнепокромов, — с десятью миллионами чего
не сделать? Дайте мне десять миллионов, — вы
посмотрите, что я сделаю!
—
Смотрите же, Павел Иванович, от слова
не отступитесь, — сказал Муразов, держа его руку.
Самосвистов явился в качестве распорядителя: выбранил поставленных часовых за то, что небдительно
смотрели, приказал приставить еще лишних солдат для усиленья присмотра, взял
не только шкатулку, но отобрал даже все такие бумаги, которые могли бы чем-нибудь компрометировать Чичикова; связал все это вместе, запечатал и повелел самому солдату отнести немедленно к самому Чичикову, в виде необходимых ночных и спальных вещей, так что Чичиков, вместе с бумагами, получил даже и все теплое, что нужно было для покрытия бренного его тела.