Неточные совпадения
—
Кто тебя
не знает, Андрон Евстратыч… Прежде-то шапку ломали перед тобой, как перед барином. Светленько, говорю, прежде-то жил…
— У нас
не торговля, а кот наплакал, Андрон Евстратыч.
Кому здесь и пить-то… Вот вода тронется, так тогда поправляться будем. С голого, что со святого, — немного возьмешь.
Мыльников знал почти всех,
кто встречался, и
не упускал случая побалагурить.
Время летело быстро, и Устинья Марковна совсем упала духом: спасенья
не было. В другой бы день, может, кто-нибудь вечером завернул, а на людях Родион Потапыч и укротился бы, но теперь об этом нечего было и думать:
кто же пойдет в банный день по чужим дворам. На всякий случай затеплила она лампадку пред Скорбящей и положила перед образом три земных поклона.
Тут уже Устинья Марковна
не вытерпела и
комом повалилась в ноги грозному мужу, причитая...
— Пустой человек, — коротко решил Зыков. — Ничего из того
не будет, да и дело прошлое… Тоже и в живых немного уж осталось,
кто после воли на казну робил. На Фотьянке найдутся двое-трое, да в Балчуговском десяток.
Помрем, так хоть похоронить есть
кому!» Глупы-глупы, а это соображаем, что без попа церковь
не стоит…
Впрочем, никто
не знал на Балчуговских промыслах,
кто первый догадался относительно фискала.
— По одежде встречают, Тарас… Разбогатеешь, так нас
не забудь. Знаешь,
кому счастье?..
Совещания составлявшейся компании
не представляли тайны ни для
кого, потому что о Мутяшке давно уже говорили как о золотом дне, и все мечтали захватить там местечко, как только объявится Кедровская дача свободной.
— И в
кого ты у нас уродилась, Окся, — часто говорила Татьяна, наблюдая дочь. — Ровно у нас таких неуворотных баб и в роду
не бывало. Дерево деревом.
Ровно через неделю Кожин разыскал, где была спрятана Феня, и верхом приехал в Фотьянку. Сначала, для отвода глаз, он завернул в кабак, будто собирается золото искать в Кедровской даче. Поговорил он кое с
кем из мужиков, а потом послал за Петром Васильичем. Тот
не заставил себя ждать и, как увидел Кожина, сразу смекнул, в чем дело. Чтобы
не выдать себя, Петр Васильич с час ломал комедию и сговаривался с Кожиным о золоте.
— Что мы, разве невольники какие для твоего Родиона-то Потапыча? — выкрикивал Петр Васильич. — Ему хорошо, так и другим тоже надо… Как собака лежит на сене: сам
не ест и другим
не дает. Продался конпании и знать ничего
не хочет… Захудал народ вконец, взять хоть нашу Фотьянку, а
кто цены-то ставит? У него лишнего гроша никто еще
не заработал…
— Ну, этого у меня заведенья
не полагается, баушка, — успокоил он. — У меня один закон для всех:
кто из рабочих только нос покажет с краденым золотом — шабаш. Чтобы и духу его
не было… У меня строго, баушка.
— А ты видел, как я его скупаю? Вот то-то и есть… Все кричат про меня, что скупаю чужое золото, а никто
не видал. Значит,
кто поумнее, так тот и промолчал бы.
Ка-ак мне это самое сказали, что гумага и следователь, точно меня
кто под коленку ударил, дыхнуть
не могу.
Кто Богу
не грешен, царю
не виноват, нельзя же всех по судам таскать.
— Эк тебе далась эта Фотьянка, — ворчала Устинья Марковна, отмахиваясь рукой от пустых слов. — Набежала дикая копейка — вот и радуются. Только к дому легкие-то деньги
не больно льнут, Марьюшка, а еще уведут за собой и старые, у
кого велись.
Это была, во всяком случае, оригинальная компания: отставной казенный палач, шваль Мыльников и Окся. Как ухищрялся добывать Мыльников пропитание на всех троих, трудно сказать; но пропитание, хотя и довольно скудное, все-таки добывалось. В котелке Окся варила картошку, а потом являлся ржаной хлеб. Палач Никитушка, когда был трезвый, почти
не разговаривал ни с
кем — уставит свои оловянные глаза и молчит. Поест, выкурит трубку и опять за работу. Мыльников часто приставал к нему с разными пустыми разговорами.
—
Кто это тебе сказал? — воспрянул духом Мыльников, раздумье с него соскочило как с гуся вода. — Ну нет, брат…
Не таковский человек Тарас Мыльников, чтобы от богачества отказался. Эй, Окся, айда в дудку…
Марья терпеливо выслушала ворчанье и попреки старухи, а сама думала только одно: как это баушка
не поймет, что если молодые девки выскакивают замуж без хлопот, так ей надо самой позаботиться о своей голове.
Не на
кого больше-то надеяться… Голова у Марьи так и кружилась, даже дух захватывало.
Не из важных женихов машинист Семеныч, а все-таки мужчина… Хорошо баушке Лукерье теперь бобы-то разводить, когда свой век изжила… Тятенька Родион Потапыч такой же: только про себя и знают.
Заручившись заключенным с Ястребовым условием, Кишкин и Кожин,
не теряя времени, сейчас же отправились на Мутяшку. Дело было в январе. Стояли страшные холода, от которых птица замерзала на лету, но это
не удержало предпринимателей. Особенно торопил Кожин, точно за ним
кто гнался по пятам.
Мысль о деньгах засела в голове Кишкина еще на Мутяшке, когда он обдумал весь план, как освободиться от своих компаньонов, а главное, от Кожина, которому необходимо было заплатить деньги в первую голову. С этой мыслью Кишкин ехал до самой Фотьянки, перебирая в уме всех знакомых, у
кого можно было бы перехватить на такой случай. Таких знакомых
не оказалось, кроме все того же секретаря Ильи Федотыча.
— Ну, тогда придется идти к Ермошке. Больше
не у
кого взять, — решительно заявил Кишкин. — Его счастье — все одно, рубль на рубль барыша получит
не пито —
не едено.
— А
кто его знает… Мне
не показывает. На ночь очень уж запираться стал; к окнам изнутри сделал железные ставни, дверь двойная и тоже железом окована… Железный сундук под кроватью, так в ем у него деньги-то…
— Да вы, черти, белены объелись? — изумился Петр Васильич. — Я к вам, подлецам, с добром, а они на дыбы… На
кого ощерились-то, галманы?.. А ты, Матюшка,
не больно храпай… Будет богатого из себя показывать. Побогаче тебя найдутся… А что касаемо Окси, так к слову сказано. Право, черти… Озверели в лесу-то.
— Ну а теперь прощай, — заговорил Ястребов. —
Кто умнее Ястребова хочет быть, трех дней
не проживет. А ты дурак…
Одним словом, дело
не склеилось, хотя непоколебимая уверенность старого штейгера повлияла на недоверчивого Оникова. А
кто его знает, может все случиться, чем враг
не шутит! Положим, этот Зыков и сумасшедший человек, но и жильное дело тоже сумасшедшее.
Старики разговорились про старину и на время забыли про настоящее, чреватое непонятными для них интересами, заботами и пакостями. Теперь только поняла баушка Лукерья, зачем приходил Родион Потапыч: тошно ему, а отвести душу
не с
кем.
Действительно, горел дом Петра Васильича, занявшийся с задней избы. Громадное пламя так и пожирало старую стройку из кондового леса, только треск стоял, точно
кто зубами отдирал бревна. Вся Фотьянка была уже на месте действия. Крик, гвалт, суматоха — и никакой помощи. У волостного правления стояли четыре бочки и пожарная машина, но бочки рассохлись, а у машины
не могли найти кишки. Да и бесполезно было: слишком уж сильно занялся пожар, и все равно сгорит дотла весь дом.
Наташку дорогой взяло раздумье относительно надоедавшего ей старика, но Марья и тут сумела ее успокоить, а
кому же верить, как
не Марье.
Неточные совпадения
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери
кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «
Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и
не знают, что такое значит «прикажете принять».
Городничий. Жаловаться? А
кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его и на сто рублей
не было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя, мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом! Вот уж
кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще
не генералы.
Городничий. Скажите! такой просвещенный гость, и терпит — от
кого же? — от каких-нибудь негодных клопов, которым бы и на свет
не следовало родиться. Никак, даже темно в этой комнате?