Неточные совпадения
— Дураки вы все, вот что… Небось, прижали хвосты, а я вот нисколько не боюсь родителя… На волос не боюсь и все приму на себя. И Федосьино дело тоже надо рассудить: один жених не жених, другой жених не жених, — ну и не стерпела девка. По человечеству надо рассудить… Вон Марья из-за родителя в перестарки попала, а Феня это и обмозговала:
живой человек
о живом и
думает. Так прямо и объясню родителю… Мне что, я его вот на эстолько не боюсь!..
— А ежели она у меня с ума нейдет?.. Как
живая стоит… Не могу я позабыть ее, а жену не люблю. Мамынька женила меня, не своей волей… Чужая мне жена. Видеть ее не могу… День и ночь
думаю о Фене. Какой я теперь человек стал: в яму бросить — вся мне цена. Как я узнал, что она ушла к Карачунскому, — у меня свет из глаз вон. Ничего не понимаю… Запряг долгушку, бросился сюда, еду мимо господского дома, а она в окно смотрит. Что тут со мной было — и не помню, а вот, спасибо, Тарас меня из кабака вытащил.
« — Да в чем же я виновата? — спросила она себя. — «В том, что живешь и
думаешь о живом, а я!..» — отвечал его холодный, строгий взгляд.
Неточные совпадения
Они не знают, как он восемь лет душил мою жизнь, душил всё, что было во мне
живого, что он ни разу и не
подумал о том, что я
живая женщина, которой нужна любовь.
Подумайте не
о мертвых душах, а <
о> своей
живой душе, да и с Богом на другую дорогу!
— Не бойся, — сказал он, — ты, кажется, не располагаешь состареться никогда! Нет, это не то… в старости силы падают и перестают бороться с жизнью. Нет, твоя грусть, томление — если это только то, что я
думаю, — скорее признак силы… Поиски
живого, раздраженного ума порываются иногда за житейские грани, не находят, конечно, ответов, и является грусть… временное недовольство жизнью… Это грусть души, вопрошающей жизнь
о ее тайне… Может быть, и с тобой то же… Если это так — это не глупости.
Тогда еще он был молод, и если нельзя сказать, чтоб он был жив, то, по крайней мере,
живее, чем теперь; еще он был полон разных стремлений, все чего-то надеялся, ждал многого и от судьбы, и от самого себя; все готовился к поприщу, к роли — прежде всего, разумеется, в службе, что и было целью его приезда в Петербург. Потом он
думал и
о роли в обществе; наконец, в отдаленной перспективе, на повороте с юности к зрелым летам, воображению его мелькало и улыбалось семейное счастие.
Думая только дать другое направление слухам
о Вере,
о себе и
о Тушине, он нечаянно наткнулся на забытую, но
живую страницу своей фамильной хроники, другую драму, не опасную для ее героев — ей минула сорокалетняя давность, но глубоко поглотившую его самого.