Неточные совпадения
Так они и зажили, а на мужа точно слепота какая нашла: души не чает в Поликарпе Семеныче; а Поликарп Семеныч,
когда Татьяна Власьевна растужится да расплачется, все одно приговаривает: «Милушка моя, не согрешишь — не спасешься, а было бы после в чем каяться!» Никогда не любившая своего старого мужа, за которого вышла по родительскому приказанию, Татьяна Власьевна теперь отдалась новому чувству со всем жаром проснувшейся первой любви.
— Славные ребята… — умилился Маркушка, любуясь собравшейся компанией. — Ты, Гордей Евстратыч,
когда угости их водочкой… пусть не поминают лихом Маркушку…
Так ведь, Окся?
—
Так уж ты тово… не забывай их… — хрипел Маркушка, показывая глазами на пьяных старателей,
когда Брагин начал прощаться.
Так же себя держали Колобовы, Савины и Пазухины, перешедшие в единоверие,
когда австрийские архиереи были переловлены и рассажены по православным монастырям, а без них в раскольничьем мире, имевшем во главе старцев и стариц, начались бесконечные междоусобия, свары и распри.
Белокурая красавица Ариша и высокая полная Дуня,
когда шли в церковь в одинаковых шелковых платочках и в
таких же сарафанах с настоящим золотым позументом, действительно представляли умилительное зрелище.
Да и как удержаться,
когда подвернется
такая сорока, как Марфа Петровна.
Пелагея Миневна
так и ахнула,
когда услыхала, что Гордей Евстратыч сам гонял в Полдневскую.
«Уж как бы хорошо-то было, — думала Пелагея Миневна. — Еще
когда Алеша да Нюша ребятками маленькими были и на улице играли постоянно вместе,
так я еще тогда держала на уме. И лучше бы не надо…»
Гордей Евстратыч поздоровался со всеми и с Варварой Тихоновной, которая в качестве блудницы и наложницы Шабалина пользовалась в Белоглинском заводе самой незавидной репутацией, но как с ней не поздороваться,
когда уж
такая компания подошла!
— Порфир Порфирыч, ваше высокоблагородие, — говорила Татьяна Власьевна, схватывая его благородие в тот самый момент,
когда он только что хотел обнять Нюшу за талию. —
Так нельзя, ваше высокоблагородие… У нас не
такие порядки, чтобы чужим мужчинам на девичью половину ходить…
— Ну, ежели он не хочет,
так бог с ним, — говорил старик Колобов,
когда сидел у Пятовых. — Погордиться захотел перед роденькой-то.
Ну, сидели, чай пили, а
когда пошли домой, Алешка и говорит мне: «Прощайте, Анна Гордеевна…» А сам
так на меня смотрит, жалостливо смотрит.
Но Алена Евстратьевна успокоила маменьку, объяснив, что принято только поздравить за закуской и убираться восвояси. Пирог будет — и довольно.
Так и сделали.
Когда приехал с прииска Гордей Евстратыч с сыновьями, все уже были навеселе порядком, даже Нил Поликарпыч Пятов, беседовавший с о. Крискентом о спасении души. Одним словом, именины Татьяны Власьевны отпраздновались самым торжественным образом, и только конец этого пиршества был омрачен ссорой Нила Поликарпыча с о. Крискентом.
— Ну,
так как ты думаешь, Гордей Евстратыч? — спрашивала Татьяна Власьевна,
когда они чинно уселись по местам.
Последняя фраза задела Гордея Евстратыча за живое, и он сердито замолчал. Зотушка, сгорбившись, сидел в уголке и смиренно ждал,
когда его спросят. Глазки у него
так и светились; очевидно, ему что-то хотелось сказать.
— А ты меня, касаточка, спроси, как все это дело устроить…
Когда Савины дочь выдавали,
так я все приданое своими руками кроил невесте. Уж извини, касаточка: и рубашки, и кофточки — все кроил… И шить я прежде источник был; не знаю, как нынче.
— Ладно, ладно… Ты вот за Нюшей-то смотри, чего-то больно она у тебя хмурится, да и за невестками тоже. Мужик если и согрешит,
так грех на улице оставит, а баба все домой принесет. На той неделе мне сказывали, что Володька Пятов повадился в нашу лавку ходить,
когда Ариша торгует… Может, зря болтают только, — бабенки молоденькие. А я за ребятами в два глаза смотрю, они у меня и воды не замутят.
— Чего вам смотреть на старика-то, — говорил Пятов своим новым приятелям, — он в город закатится — там твори чего хочешь, а вы здесь киснете на прииске, как старые девки… Я вам
такую про него штуку скажу, что только ахнете: любовницу себе завел… Вот сейчас провалиться — правда!.. Мне Варька шабалинская сама сказывала. Я ведь к ней постоянно хожу,
когда Вукола дома нет…
Ариша даже стала немного бояться своего свекра, особенно
когда он был навеселе и делался
такой румяный — даром что старик.
— Перестань врать-то… Чего тебе чуять-то? Слава богу, что
так все устроилось, будет старикам-то вздорить. Мне отца Крискента страсть как жалко тогда было,
когда тятенька его обидел…
Зотушка плакал от радости,
когда видел свою барышню, но на все расспросы говорил самые непонятные слова: «
Так уж лучше будет, моя барышня…», «Погоди, вот ужо соберусь…» и т. д.
Благодаря неутомимым хлопотам о. Крискента Гордей Евстратыч был наконец выбран церковным старостой.
Когда Савины и Колобовы узнали об этом, они наотрез отказались ходить в единоверческую церковь и старались также смутить и Пазухиных.
Такие проявления человеческой злобы сильно смущали о. Крискента, но он утешал себя мыслью, что поступал совершенно справедливо, радея не для себя, а для церковного благолепия.
— Тебе и книги в руки, Гордей Евстратыч, — сознавался сам Пятов,
когда они вечерком сидели в гостиной о. Крискента за стаканом чаю. — Экая у тебя память… А меня часто-таки браковали бабенки, особенно которая позубастее. Закажет Флору и Лавру, а я мученику Митрофану поставлю.
Гордей Евстратыч часто поглядывал на нее и,
когда ходил ставить свечи к местным образам, проходил мимо нее
так близко, что задевал ее локтем.
Феня и Нюша одевали Порфира Порфирыча в сарафан бабушки Татьяны и в ее праздничную сорочку и в
таком виде возили его по всему Белоглинскому заводу,
когда ездили наряженными по знакомым домам.
— Нет, я-то как затмилась… — с тоской повторяла про себя Татьяна Власьевна,
когда Феня рассказала ей все начисто, ничего не утаив. — Где у меня глаза-то раньше были? И хоть бы даже раз подумала про Гордея Евстратыча, чтобы он отколол
такую штуку… Вот тебе и стишал!.. Он вон какие узоры придумал… Ах, грехи, грехи!.. У самого внучки давно, а он — жениться…
— Татьяна Власьевна, конечно, весьма благомысленная и благоугодная женщина, но она все-таки человек, и каждый человек в состоянии заблуждаться, особенно
когда дело слишком близко затрогивает нас… Она смотрит земными очами, как человек, который не думает о завтрашнем дне. Старушка уже в преклонном возрасте, не сегодня завтра призовется к суду Божию, тогда что будет? С своей стороны, я не осуждаю ее нисколько, даже согласен с ней, но нужно прозирать в самую глубину вещей.
Если бы была жива мать Фени, тогда, конечно, совсем другое дело; но Феня выросла сиротой и никогда
так не чувствовала своего сиротства, как именно теперь,
когда решала
такой важный шаг.
Ариша знала больше всех, но молчала про себя; в душе она желала, чтобы Гордей Евстратыч женился на Фене, потому что она как-то инстинктивно начинала бояться свекра, особенно
когда он
так ласково смотрел на нее.
Однажды под вечер,
когда Татьяна Власьевна в постели пила чай, а Нюша сидела около нее на низенькой скамеечке, в комнату вошел Гордей Евстратыч. Взглянув на лицо сына, старуха выпустила из рук блюдечко и облилась горячим чаем; она почувствовала разом, что «милушка» не с добром к ней пришел. И вид у него был какой-то
такой совсем особенный… Во время болезни Гордей Евстратыч заходил проведать больную мать раза два, и то на минуту. Нюша догадалась, что она здесь лишняя, и вышла.
Зотушка ходил за больной как сиделка, и больная инстинктивно искала его руки,
когда нужно было переменить место на подушке или приподнять голову; никто не умел
так угодить ей, как Зотушка.
Зотушка наклонился к руке Фени, и на эту горячую руку посыпались из его глаз крупные слезы… Вот почему он
так любил эту барышню Феню и она тоже любила его!.. Вот почему он сердцем слышал сгущавшуюся над ее головой грозу,
когда говорил, что ей вместе с бабушкой Татьяной будут большие слезы… А Феню точно облегчило невольно сделанное признание. Она дольше обыкновенного осталась в сознании и ласкала своего дядю, как ушибившегося ребенка.
Случалось как-то
так, что Гордей Евстратыч приходил в лавку как раз тогда,
когда там сидела Ариша.
— Ах, не то, бабушка… Понимаешь? Господь,
когда сотворил всякую тварь и Адама… и
когда посмотрел на эту тварь и на Адама, прямо сказал: нехорошо жить человеку одному… сотворим ему жену…
Так? Ну вот, я про это про самое и говорю…
Ближайшее знакомство с Головинским произошло как-то само собой,
так что Татьяна Власьевна даже испугалась,
когда гость сделался в доме совсем своим человеком, точно он век у них жил.
«Уж
такой, видно, у него характер, — решила про себя Татьяна Власьевна, — пошел бы да поехал…» Старуха и не подозревала, что примирением с Колобовыми и Савиными Головинский сразу убил двух зайцев: во-первых, повернул на свою сторону самое Татьяну Власьевну, а во-вторых, расчистил дорогу Гордею Евстратычу,
когда придется хлопотать по винному делу и брать приговоры от волостных обществ.
Так они втроем просидели в одной комнате вплоть до свету,
когда Маланья прибежала сказать, что приехал Самойло Михеич.
Кривая Маланья тихо хныкала в своей кухне по пестрой телочке, которую выкармливала, как родную дочь; у Гордея Евстратыча навернулись слезы,
когда старый слуга Гнедко, возивший его еще
так недавно на Смородинку, достался какому-то мастеровому, который будет наваливать на лошадь сколько влезет, а потом будет бить ее чем попало и в награду поставит на солому.
«
Когда, — говорит, —
такие слова со мной говоришь, двух копеек не отдам».
— Больно он глазами у тебя бегает, — объяснила свои сомнения моднице Татьяна Власьевна. — Знаешь, и лошадей
когда выбирают,
так обходят тех, у которых глаз круглый, больно норовистые издаются.
Знакомство их продолжалось недолго. Павел Митрич устроил своим соседям скандал, пригласив к себе гостей и в том числе Пазухиных.
Когда гости собрались, Косяков обратился ко всем с
такой речью, указывая на Алексея Пазухина...
— Это мой отличный сосед.
Когда меня не бывает дома, Алексей Силыч любезничает с моей женой и заводит шашни. Они ведь старые знакомые,
так им не привыкать обманывать добрых людей: раньше Анна Гордеевна обманывала своего тятеньку, а теперь обманывает меня.
— Ты не бегал бы от меня,
так дело-то лучше было бы, — говорил Косяков, ласково поглядывая на старика своими вострыми глазами. — Приходи покалякать
когда, поболтать, да и муху можно раздавить…
Татьяна Власьевна просто диву далась,
когда узнала, что Зотушка пирует с «ратником»: не
такой был человек Зотушка, чтобы кривить душой, — уж как, кажется, он падок до водки, а никогда ни одной рюмки не примет от того, кто ему пришелся не по нраву…