Неточные совпадения
Да, были и раньше случаи, засматривались на красавицу-молодку добрые молодцы, женатые и холостые, красивые были, только никому
ничего не досталось: вздохнет Татьяна Власьевна, опустит глаза в землю — и только
всего.
Гордей Евстратыч окинул строгим хозяйским взглядом
всю деревню и нигде не нашел
ничего похожего на конюшни или поленницу дров.
— Уж это что говорить, милушка… Вукол-то не стал бы молиться за него. Только все-таки страшно… И молитва там, и милостыня, и сорокоуст —
все бы
ничего, а как подумаю об золоте, точно что у меня оборвется. Вдруг-то страшно очень…
— Ну, тогда пусть Вуколу достается наша жилка, — с сдержанной обидой в голосе заговорил Гордей Евстратыч, начиная ходить по своей горнице неровными шагами. — Ему небось
ничего не страшно…
Все слопает. Вон лошадь у него какая: зверина, а не лошадь. Ну, ему и наша жилка к рукам подойдет.
— А я вот что тебе скажу, милушка… Жили мы, благодарение Господу, в достатке,
все у нас есть, люди нас не обегают: чего еще нам нужно? Вот ты еще только успел привезти эту жилку в дом, как сейчас и начал вздорить… Разве это порядок? Мать я тебе или нет? Какие ты слова с матерью начал разговаривать? А
все это от твоей жилки… Погляди-ко, ты остребенился на сватьев-то… Я своим умом так разумею, что твой Маркушка колдун, и больше
ничего. Осиновым колом его надо отмаливать, а не сорокоустом…
В уме обе женщины сейчас же перебрали
все подходящие мотивы, но
ничего не объяснялось ими.
— А я еще зайду к Колобовым; может, у них не узнаю ли что, — успокаивала Марфа Петровна, — а от них, если
ничего не узнаю, дойду до Пятовых… Там уж наверно
все знают. Феня-то Пятова с Нюшей Брагиной — водой не разлить…
— Я бы теперь же сделал заявку жилки, мамынька, — говорил Гордей Евстратыч перед отъездом, — да
все еще сумлеваюсь насчет Маркушки… Не надул ли он меня? Объявишь жилку, насмешишь
весь мир, а там, может,
ничего и нет.
— То-то, был грех. Знаю я вас
всех, насквозь знаю! — загремел Порфир Порфирыч, вскакивая с дивана и принимаясь неистово бегать по комнате. —
Все вы боитесь меня как огня, потому что я честный человек и взяток не беру… Да! Десять лет выслужил, у другого сундуки ломились бы от денег, а у меня, кроме сизого носа да затвердения печенки,
ничего нет… А отчего?.. Вот ты и подумай.
— А копоть?.. И прибирать по-настоящему
ничего у тебя нельзя, потому сейчас копоть насядет — и
все тут. Вон рубашка на тебе какая грязная, одеяло…
Эти речи сильно смущали Нюшу, но она скоро одумывалась, когда Феня уходила. Именно теперь, когда возможность разлуки с Алешкой являлась более чем вероятной, она почувствовала со
всей силой, как любила этого простого, хорошего парня, который в ней души не чаял. Она
ничего лучшего не желала и была счастлива своим решением.
—
Ничего вы не смотрите, дармоеды! — ругался Гордей Евстратыч, шагая по конторке. — Ну какой у нас порядок? По миру скоро
все пойдем… Вот Шабалин не по-нашему поворачивается с приисками!..
—
Ничего, милушка, потерпи, — отвечала Татьяна Власьевна. — В самом-то деле, ведь у нас не золотые горы, — где взять-то для
всех?.. По своей силе помогаем, а
всех не ублаготворишь. Царь богаче нас, да и тот
всем не поможет…
Эти уроки пошли молодым Брагиным «в наук». Михалко потихоньку начал попивать вино с разными приисковыми служащими, конечно в хорошей компании и потихоньку от тятеньки, а Архип начал пропадать по ночам. Братья знали художества друг друга и покрывали один другого перед грозным тятенькой, который
ничего не подозревал, слишком занятый своими собственными соображениями. Правда, Татьяна Власьевна проведала стороной о похождениях внуков, но прямо
все объяснить отцу побоялась.
Расчеты по прииску были большие, и достать деньги этим путем
ничего не стоило, тем более что
все дело велось семейным образом, с полным доверием, так что и подсчитать не было никакой возможности.
— Только, ради истинного Христа, Аришенька,
ничего не говори Дуняше, — упрашивала Агнея Герасимовна, утирая лицо платочком, — бабочка на сносях, пожалуй, еще попритчится что… Мы с Матреной Ильиничной досыта наревелись об вас. Может, и зря люди болтают, а
все страшно как-то… Ты, Аришенька, не сумлевайся очень-то: как-нибудь про себя износим. Главное — не доведи до поры до времени до большаков-то, тебе же и достанется.
— Ну, Ариша, так вот в чем дело-то, — заговорил Гордей Евстратыч, тяжело переводя дух. — Мамынька мне
все рассказала, что у нас делается в дому. Ежели бы раньше не таили
ничего, тогда бы
ничего и не было… Так ведь? Вот я с тобой и хочу поговорить, потому как я тебя всегда любил… Да-а. Одно тебе скажу: никого ты не слушай, окромя меня, и
все будет лучше писаного. А что там про мужа болтают —
все это вздор… Напрасно только расстраивают.
— Видно, горько старого целовать? — спрашивал Гордей Евстратыч, отнимая руку Ариши. — Ты ведь у меня умница… Только
ничего никому не рассказывай — поняла?
Всем по гостинцу привезу, а тебе наособицу… А ежели муж будет обижать, ты мне скажи только слово…
—
Ничего, мамочка.
Все дело поправим. Что за беда, что девка задумываться стала! Жениха просит, и только. Найдем, не беспокойся. Не чета Алешке-то Пазухину… У меня есть уж один на примете. А что относительно Зотушки, так это даже лучше, что он догадался уйти от вас. В прежней-то темноте будет жить, мамынька, а в богатом дому как показать этакое чучело?.. Вам, обнаковенно, Зотушка сын, а другим-то он дурак не дурак, а сроду так. Только один срам от него и выходит братцу Гордею Евстратычу.
Не было забыто
ничего: как ревностно посещает всегда Гордей Евстратыч храм Божий, как он умилительно поет на клиросе по дванадесятым праздникам, как истово знает
все четьи минеи, и о.
Нет, голубушка,
все видел я и
все на сердце держал, да только поделать
ничего не мог…
— Нет, я-то как затмилась… — с тоской повторяла про себя Татьяна Власьевна, когда Феня рассказала ей
все начисто,
ничего не утаив. — Где у меня глаза-то раньше были? И хоть бы даже раз подумала про Гордея Евстратыча, чтобы он отколол такую штуку… Вот тебе и стишал!.. Он вон какие узоры придумал… Ах, грехи, грехи!.. У самого внучки давно, а он — жениться…
Хотя девушка
ничего не высказала, что могло бы бросить тень на Татьяну Власьевну, но Гордей Евстратыч был убежден, что это именно мать расстроила
все дело.
— Мне, тятенька,
ничего от вас не нужно… — твердо объявила Ариша, собирая
всю свою храбрость. — Я
ничего больше не возьму от вас, хоть меня на части режьте.
—
Ничего, не утопит, — уверял Головинский, — уж я
все устрою. Мы смажем салазки и Жареному. Вы только приговор от общества возьмите…
— Ну, Ариша, ты
все еще на меня сердишься?.. А я так ни на кого не сержусь… и глаза закрыл, будто
ничего не вижу.
Все вы меня обманываете… Помнишь Порфира-то Порфирыча?
Ничего я тебе не сказал тогда,
все износил… Потом вы зачали меня с Михалкой обманывать… А разве я слеп?..
Все знаю,
все вижу и молчу… Вот каков я человек есть, и ты это, Ариша, должна чувствовать. Да…
Бедная Ариша тряслась
всем телом и
ничего не отвечала, но, когда Гордей Евстратыч хотел ее притянуть к себе, она с неестественной силой вырвалась из его рук и бросилась к дверям. Старик одним прыжком догнал ее и, схватив за плечи точно железными клещами, прибавил...
Можно было подумать, что старый брагинский дом охвачен огнем и Татьяна Власьевна спасала от разливавшегося пожара последние крохи. Она заставила и Нюшу
все прибирать и прятать и боязливо заглядывала в окна, точно боялась, что вот-вот наедут неизвестные враги и разнесут брагинские достатки по перышку. Нюша видела, что бабушка не в своем уме, но
ничего не возражала ей и машинально делала
все, что та ее заставляла.
— Видите ли, какая вещь… — протянул Спорцевадзе, раздвигая ноги, как это делал Владимир Петрович. — Вы дали полную доверенность Головинскому. Да?.. Вот он на основании этой доверенности и нажег вас, а вам с него
ничего не взять: дело велось со
всеми необходимыми формальностями, так что вам решительно
ничего не взять с своего компаньона. Мало ли торговых дел расстраивается, и лопаются не такие компании.
Ходил-ходил старик по служащим, —
все смотрят подозрительно и косятся, точно в чужое государство приехал, лопочут по-своему,
ничего не разберешь.
Брагин как-то странно относился ко
всему происходившему, точно он радовался, что наконец избавится от
всех этих вещей с красными печатями, точно они были запятнаны чьей-то кровью. Он жалел только об одном, что
все эти передряги мешали ему расправиться настоящим образом с убежавшими невестками, которые и слышать
ничего не хотели о возвращении в описанный брагинский дом. Особенно хотелось расправиться старику с Аришей.
— Вот только нам с этим укционом развязаться, — говорил Гордей Евстратыч в своей семье, — а там мы по-свойски расправимся с этими негодницами… На
все закон есть, и каждый человек должен закону покориться: теперь я банкрут — ну, меня с укциону пустят; ты вышла замуж — тебя к мужу приведут. Потому везде закон, и супротив закону
ничего не поделаешь… Разве это порядок от законных мужей бегать? Не-ет, мы их добудем и по-свойски разделаемся…
Она поспевала везде:
все видела и
ничего не забывала.
Зотушка
все это время вел самый странный образ жизни и точно не хотел
ничего знать, что делается в батюшкином доме.
Все время он соображал о том, как ему освободить Нюшу от «ратника», и не мог
ничего придумать.
— Зотей Евстратыч, послушай меня: скажи, куда прячет старуха деньги, тогда одна половина моя, другая твоя… А то
все равно нам обоим
ничего не достанется!
— А ты не больно торопись… Не запрег, чего нукаешь?.. Сейчас я тебе
ничего не скажу, а через три дня
все как на ладонке объясню…