Неточные совпадения
Заяц-хвастун подпрыгнул кверху, точно мячик, и со страху упал прямо на широкий волчий лоб, кубарем прокатился по волчьей спине, перевернулся еще раз в воздухе и потом задал
такого стрекача, что, кажется, готов
был выскочить из собственной кожи.
В несколько часов Козявочка узнала решительно все, именно: что, кроме солнышка, синего неба и зеленой травки,
есть еще сердитые шмели, серьезные червячки и разные колючки на цветах. Одним словом, получилось большое огорчение. Козявочка даже обиделась. Помилуйте, она
была уверена, что все принадлежит ей и создано для нее, а тут другие то же самое думают. Нет, что-то не
так… Не может этого
быть.
Много она веселилась, а много
было и неприятного. Два раза ее чуть-чуть не проглотил проворный стриж; потом незаметно подобралась лягушка — мало ли у козявочек всяких врагов!
Были и свои радости. Встретила Козявочка другую
такую же козявочку, с мохнатыми усиками. Та и говорит...
Одна благоразумная старушка Комариха посоветовала
было оставить медведя в покое: пусть его полежит, а когда выспится — сам уйдет, но на нее все
так накинулись, что бедная едва успела спрятаться.
— Постойте, вот я вам задам!.. — ревел он
так, что за пять верст
было слышно. — Я вам покажу штуку… я… я… я…
Да,
так вот как
было дело. Сначала пришли поздравить Ваньку деревянные кубики… Нет, опять не
так. Началось совсем не с этого. Кубики действительно пришли, но всему виной
была черноглазая Катя. Она, она, — верно!.. Эта хорошенькая плутовка еще в конце обеда шепнула Ане...
Произошла настоящая свалка,
так что
было уже трудно разобрать, кто кого колотит. Ванька напрасно старался разнимать дравшихся и кончил тем, что сам принялся колотить всех, кто подвертывался ему под руку, и
так как он
был всех сильнее, то гостям пришлось плохо.
— И еще как ходят, брат!.. У меня
есть большой приятель — трубочист Яша. Он постоянно в гости ко мне приходит… И веселый
такой трубочист, — все песни
поет. Чистит трубы, а сам
напевает. Да еще присядет на самый конек отдохнуть, достанет хлебца и закусывает, а я крошки подбираю. Душа в душу живем. Я ведь тоже люблю повеселиться.
— Я вру? — орал Воробей Воробеич. — А кто червяка нашел? Я вру!.. Жирный
такой червяк! Я его на берегу выкопал… Сколько трудился… Ну схватил его и тащу домой, в свое гнездо. У меня семейство — должен я корм носить… Только вспорхнул с червяком над рекой, а проклятый Ерш Ершович, — чтоб его щука проглотила! — как крикнет: «Ястреб!» Я со страху крикнул — червяк упал в воду, а Ерш Ершович его и проглотил… Это называется врать?!. И ястреба никакого не
было…
— Ну, братцы, теперь
будем суд судить… Ты, Ерш Ершович, — рыба, а ты, Воробей Воробеич, — птица.
Так я говорю?
—
Будем говорить дальше! Рыба должна жить в воде, а птица — в воздухе.
Так я говорю? Ну вот… А червяк, например, живет в земле. Хорошо. Теперь смотрите…
Как
было весело летом!.. Ах как весело! Трудно даже рассказать все по порядку… Сколько
было мух — тысячи. Летают, жужжат, веселятся… Когда родилась маленькая Мушка, расправила свои крылышки, ей сделалось тоже весело.
Так весело,
так весело, что не расскажешь. Всего интереснее
было то, что с утра открывали все окна и двери на террасу — в какое хочешь, в то окно и лети.
Это
было тем удивительнее, что сам он не умел летать и даже ходил иногда с большим трудом — его
так и покачивало, и садовник что-то бормотал совсем непонятное.
Ну скажите, пожалуйста, что может
быть вкуснее
таких крошек, особенно когда летаешь все утро и проголодаешься?..
Так как мухи за раз не могли съесть всего, то тетя Оля откладывала часть варенья в стеклянные банки (чтобы не съели мыши, которым варенья совсем не полагается) и потом подавала его каждый день мухам, когда
пила чай.
— И я тоже люблю пиво, — призналась молоденькая Мушка и даже немного покраснела. — Мне делается от него
так весело,
так весело, хотя на другой день немного и болит голова. Но папа, может
быть, оттого ничего не делает для мух, что сам не
ест варенья, а сахар опускает только в стакан чаю. По-моему, нельзя ждать ничего хорошего от человека, который не
ест варенья… Ему остается только курить свою трубку.
Лето стояло жаркое, и с каждым днем мух являлось все больше и больше. Они падали в молоко, лезли в суп, в чернильницу, жужжали, вертелись и приставали ко всем. Но наша маленькая Мушка успела сделаться уже настоящей большой мухой и несколько раз чуть не погибла. В первый раз она увязла ножками в варенье,
так что едва выползла; в другой раз спросонья налетела на зажженную лампу и чуть не спалила себе крылышек; в третий раз чуть не попала между оконных створок — вообще приключений
было достаточно.
Понятно, что с наступлением осени все мухи испытывали самое дурное настроение духа. Характер сразу испортился почти у всех. О прежних радостях не
было и помину. Все сделались
такими хмурыми, вялыми и недовольными. Некоторые дошли до того, что начали даже кусаться, чего раньше не
было.
Эти другие мухи точно понимали эти злые мысли и умирали сотнями. Даже не умирали, а точно засыпали. С каждым днем их делалось все меньше и меньше,
так что совершенно
было не нужно ни отравленных бумажек, ни стеклянных мухоловок. Но нашей Мухе и этого
было мало: ей хотелось остаться совершенно одной. Подумайте, какая прелесть — пять комнат, и всего одна муха!..
Наступил и
такой счастливый день. Рано утром наша Муха проснулась довольно поздно. Она давно уже испытывала какую-то непонятную усталость и предпочитала сидеть неподвижно в своем уголке, под печкой. А тут она почувствовала, что случилось что-то необыкновенное. Стоило подлететь к окну, как все разъяснилось сразу. Выпал первый снег… Земля
была покрыта ярко белевшей пеленой.
Она облетела все комнаты и еще раз убедилась, что она совершенно одна. Теперь можно
было делать решительно все, что захочется. А как хорошо, что в комнатах
так тепло! Зима там, на улице, а в комнатах и тепло и уютно, особенно когда вечером зажигали лампы и свечи. С первой лампой, впрочем, вышла маленькая неприятность — Муха налетела
было опять на огонь и чуть не сгорела.
Последняя Муха
была счастлива всего несколько дней, а потом вдруг ей сделалось скучно,
так скучно,
так скучно, что, кажется, и не рассказать. Конечно, ей
было тепло, она
была сыта, а потом, потом она стала скучать. Полетает, полетает, отдохнет,
поест, опять полетает — и опять ей делается скучнее прежнего.
— Ах, как мне скучно! — пищала она самым жалобным тоненьким голосом, летая из комнаты в комнату. — Хоть бы одна
была мушка еще, самая скверная, а все-таки мушка…
— Господи, как же вы не хотите понять, что я совершенно одна и что мне очень скучно? — пищала она каждому. — Вы даже и летать не умеете, а поэтому не знаете, что
такое скука. Хоть бы кто-нибудь поиграл со мной… Да нет, куда вам? Что может
быть неповоротливее и неуклюжее человека? Самая безобразная тварь, какую я когда-нибудь встречала…
Что же это
такое? Это уж прямое оскорбление. Ее, кажется, и за муху перестали считать. «Пусть поживет», — скажите, какое сделали одолжение! А если мне скучно! А если я, может
быть, и жить совсем не хочу? Вот не хочу — и все тут.
— Покорно благодарю… Вот еще нашелся приятель! Знаю я, что
такое твоя красивая паутина. Наверно, ты когда-нибудь
был человеком, а теперь только притворяешься пауком.
Они сильно повздорили, и все-таки
было скучно,
так скучно,
так скучно, что и не расскажешь. Муха озлобилась решительно на всех, устала и громко заявила...
— Если
так, если вы не хотите понять, как мне скучно,
так я
буду сидеть в углу целую зиму!.. Вот вам!.. Да,
буду сидеть и не выйду ни за что…
— Ты кто
такая будешь? — каркнула она.
— Кто ты
такая будешь? — спрашивала Ворона.
— Смотри не обманывай, а то плохо
будет. Кабы не я,
так воробьи заклевали бы тебя…
— А я жила в клетке… в клетке и родилась, и выросла, и жила. Мне все хотелось полетать, как другие птицы. Клетка стояла на окне, и я все смотрела на других птичек…
Так им весело
было, а в клетке
так тесно. Ну девочка Аленушка принесла чашечку с водой, отворила дверку, а я и вырвалась. Летала, летала по комнате, а потом в форточку и вылетела.
— Ты это называешь пением? Ха-ха… Глупые же
были твои хозяева, если кормили за
такое пение. Если б уж кого кормить,
так настоящую птицу, как, например, меня… Давеча каркнула —
так плут Васька чуть с забора не свалился. Вот это пение!..
—
Будешь со мной жить,
так никто не посмеет пальцем тронуть. Не то что воробьи, а и плут Васька знает мой характер. Я не люблю шутить…
— Вот то-то и
есть. Держат же попугаев в клетках, ухаживают за ними, а чем попугай лучше меня?..
Так, самая глупая птица. Только и знает, что орать да бормотать, а никто понять не может, о чем бормочет. Не правда ли?
С последним Канарейка никак не могла согласиться, потому что ее люди кормили. Может
быть, это Вороне
так кажется… Впрочем, Канарейке скоро пришлось самой убедиться в людской злости. Раз она сидела на заборе, как вдруг над самой головой просвистел тяжелый камень. Шли по улице школьники, увидели на заборе Ворону — как же не запустить в нее камнем?
— Ну что, теперь видела? — спрашивала Ворона, забравшись на крышу. — Вот все они
такие, то
есть люди.
У нее глаза
были страшные —
так и светятся… Канарейка закрыла глаза от страха, чтобы не видать, как Ворона
будет рвать несчастного воробышка.
Взяло раздумье Канарейку: и
поесть хочется, и в клетку не хочется. Конечно, и холодно и голодно, а все-таки на воле жить куда лучше, особенно когда не идет дождь.
— Господа, имейте терпение, — заметил стоявший на одной ноге Гусак. — Смотрите на меня: я ведь тоже
есть хочу, а не кричу, как вы. Если бы я заорал на всю глотку… вот
так… Го-го!.. Или
так: и-го-го-го!!.
Индюк из гордости никогда не бросался вместе с другими на корм, а терпеливо ждал, когда Матрена отгонит другую жадную птицу и позовет его.
Так было и сейчас. Индюк гулял в стороне, около забора, и делал вид, что ищет что-то среди разного сора.
— Да, хорошо и каши
поесть, — соглашался с ней Индюк. — Но умная птица никогда не бросается на пищу.
Так я говорю? Если меня хозяин не
будет кормить, я умру с голода…
так? А где же он найдет другого
такого индюка?
— Вот то-то… А каша, в сущности, пустяки. Да… Дело не в каше, а в Матрене.
Так я говорю?
Была бы Матрена, а каша
будет. Все на свете зависит от одной Матрены — и овес, и каша, и крупа, и корочки хлеба.
Так как ответа не
было, то Петух счел себя оскорбленным и бросился на неизвестного обидчика. Он попробовал клюнуть раза два и сконфуженно отошел в сторону.
— Если кто глуп,
так это он, то
есть Еж, — заявлял Гусак, вытягивая шею. — Я это сразу заметил… да!..
— Что же, я согласен… — заявил Гусак. — Еще
будет лучше, если я вцеплюсь в его щетину сзади, а вы, Петух,
будете его клевать прямо в морду…
Так, господа? Кто умнее, сейчас и
будет видно.
—
Так и
быть, я вам сообщу ужасную тайну… да… Только условие: никому не рассказывать. Правда, мне немного совестно говорить о самом себе, но что поделаете, если я — самая умная птица! Меня это иногда даже немного стесняет, но шила в мешке не утаишь… Пожалуйста, только никому об этом ни слова!..
Как хотите, а это
было удивительно! А удивительнее всего
было то, что это повторялось каждый день. Да, как поставят на плиту в кухне горшочек с молоком и глиняную кастрюльку с овсяной кашкой,
так и начнется. Сначала стоят как будто и ничего, а потом и начинается разговор...
Кухарка вообще довольно часто волновалась. Да и
было достаточно разных причин для
такого волнения… Например, чего стоил один кот Мурка! Заметьте, что это
был очень красивый кот и кухарка его очень любила. Каждое утро начиналось с того, что Мурка ходил по пятам за кухаркой и мяукал
таким жалобным голосом, что, кажется, не выдержало бы каменное сердце.
—
Так ведь то
было вчера! — удивлялся в свою очередь Мурка. — А сегодня я опять хочу
есть… Мяу-у!..