Положив бумагу в карман сюртука, застегнувшись на все пуговицы, Воропонов начал жаловаться на Алексея, Мирона, доктора, на всех людей, которые, подзуживаемы евреями, одни — слепо, другие — своекорыстно,
идут против царя; Артамонов старший слушал его жалобы почти с удовольствием, поддакивал, и только когда синие губы Воропонова начали злобно говорить о Вере Поповой, он строго сказал:
Неточные совпадения
— Никаких других защитников, кроме
царя, не имеем, — всхлипывал повар. — Я — крепостной человек, дворовый, — говорил он, стуча красным кулаком в грудь. — Всю жизнь служил дворянству… Купечеству тоже служил, но — это мне обидно! И, если
против царя пошли купеческие дети, Клим Иванович, — нет, позвольте…
«Ах вы, сукины дети! Да ведь это —
против царя?!» Был там мужик один, Спивакин, он и скажи: «А ну вас к нехорошей матери с царем-то! Какой там
царь, когда последнюю рубаху с плеч тащит?..» Вот оно куда
пошло, мамаша! Конечно, Спивакина зацапали и в острог, а слово — осталось, и даже мальчишки малые знают его, — оно кричит, живет!
— Хорошо! Берите его, я ухожу, — ну-ка? Знаете ли вы, сволочь проклятая, что он политический преступник,
против царя идет, бунты заводит, знаете? А вы его защищать, а? Вы бунтовщики? Ага-а!..
Пока стою за юного
царя, // Дотоле он престола не оставит; // Полков у нас довольно,
слава богу! // Победою я их одушевлю, // А вы, кого
против меня
пошлете? // Не казака ль Карелу? али Мнишка? // Да много ль вас, всего-то восемь тысяч.
— Но у
царя нашего есть верные слуги, они стерегут его силу и
славу, как псы неподкупные, и вот они основали общество для борьбы
против подлых затей революционеров,
против конституций и всякой мерзости, пагубной нам, истинно русским людям. В общество это входят графы и князья, знаменитые заслугами
царю и России, губернаторы, покорные воле царёвой и заветам святой старины, и даже, может быть, сами великие…