Неточные совпадения
Глаз ее теперь нельзя видеть, потому
что они закрыты длинными ресницами, но в институте, из которого она возвращается к домашним ларам, всегда говорили,
что ни у
кого нет таких прелестных глаз, как у Лизы Бахаревой.
—
Кто ж это вам сказал,
что здесь ничего не делают? Не угодно ли присмотреться самой-то тебе поближе. Может быть, здесь еще более работают,
чем где-нибудь. У нас каждая почти одним своим трудом живет.
—
Что ж,
кому мешает ваша красота?
— Я и не на смех это говорю. Есть всякие травы. Например, теперь,
кто хорошо знается, опять находят лепестан-траву. Такая мокрая трава называется.
Что ты ее больше сушишь, то она больше мокнет.
— Уж и по обыкновению! Эх, Петр Лукич! Уж вот на
кого Бог-то, на того и добрые люди. Я, Евгения Петровна, позвольте, уж буду искать сегодня исключительно вашего внимания, уповая,
что свойственная человечеству злоба еще не успела достичь вашего сердца и вы, конечно, не найдете самоуслаждения допиливать меня,
чем занимается весь этот прекрасный город с своим уездом и даже с своим уездным смотрителем, сосредоточивающим в своем лице половину всех добрых свойств, отпущенных нам на всю нашу местность.
— Я, право, не знаю, — отвечала она, —
кто какое значение придает тому,
что Лиза проехалась ко мне?
— Да, не все, — вздохнув и приняв угнетенный вид, подхватила Ольга Сергеевна. — Из нынешних институток есть такие,
что, кажется, ни перед
чем и ни перед
кем не покраснеют. О
чем прежние и думать-то, и рассуждать не умели, да и не смели, в том некоторые из нынешних с старшими зуб за зуб. Ни советы им, ни наставления, ничто не нужно. Сами всё больше других знают и никем и ничем не дорожат.
— За сущие пустяки, за луну там,
что ли, избранила Соню и Зину, ушла, не прощаясь, наверх, двое суток высидела в своей комнате; ни с
кем ни одного слова не сказала.
«А впрочем, — опять размышлял Помада, —
чего ж у меня нет? Силы? Есть. Пойду на смерть… Эка штука! Только за
кого? За
что?»
Все уездные любители церковного пения обыкновенно сходились в собор к ранней обедне, ибо Никон Родионович всегда приходили помолиться за ранней, и тут пели певчие. Поздней обедни Никон Родионович не любили и ядовито замечали,
что к поздней обедне только ходят приказничихи хвастаться, у
кого новые башмаки есть.
Кто жил в уездных городах в последнее время, в послеякушкинскую эпоху, когда разнеслись слухи о благодетельной гласности, о новосильцевском обществе пароходства и победах Гарибальди в Италии, тот не станет отвергать,
что около этого знаменательного времени и в уездных городах, особенно в великороссийских уездных городах, имеющих не менее одного острога и пяти церквей, произошел весьма замечательный и притом совершенно новый общественный сепаратизм.
Эта эпоха возрождения с людьми, не получившими в наследие ни одного гроша, не взявшими в напутствие ни одного доброго завета, поистине должна считаться одною из великих, поэтических эпох нашей истории.
Что влекло этих сепаратистов, как не чувство добра и справедливости?
Кто вел их?
Кто хоть на время подавил в них дух обуявшего нацию себялюбия, двоедушия и продажности?
— Вот это всего вернее.
Кто умеет жить, тот уставится во всякой рамке, а если б побольше было умелых, так и неумелые поняли бы,
что им делать.
Дьяконицыны знакомые даже находили,
что ей уж,
кто ее знает за
что, в этом учителе счастье такое Создатель посылает.
Две поры года прошли для некоторых из наших знакомых не бесследно, и мы в коротких словах опишем,
что с
кем случилось в это время.
Но этот взгляд был так быстр,
что его не заметил ни Помада, ни
кто другой.
Кто-то распустил слух,
что эта косица вовсе не имеет своего начала на голове Саренки, но
что у него есть очень хороший, густой хвост, который педагог укладывает кверху вдоль своей спины и конец его выпускает под воротник и расстилает по черепу.
— И
кто бы мог думать?.. — проговорила про себя Женни после некоторой паузы. —
Кто бы мог думать,
что все пойдет так как-то… Странно как идет нынче жизнь!
— И не кажи лучше. Сказываю тебе: живу, як горох при дорози:
кто йда, то и скубне. Э! Бодай она неладна була, ся жисть проклятая, як о ней думать. От пожалел еще господь,
что жену дал добрую; а то бы просто хоть повеситься.
— А ты почем знаешь? Ребята,
что ли, говорили? — смеясь, продолжала Давыдовская. — Нет, брат Митюша, люди говорят:
кто верит жене в доме, а лошади в поле, тот дурак.
Кто-то отвечает,
что «им нужно обходить собак фогта».
Более Райнер держался континентального революционного кружка и знакомился со всеми,
кто мало-мальски примыкал к этому кружку. Отсюда через год у Райнера составилось весьма обширное знакомство, и кое-кто из революционных эмигрантов стали поглядывать на него с надеждами и упованиями,
что он будет отличный слуга делу.
Это я сделал, чтобы знать,
кто приходит, потому
что иногда нет покоя от посетителей.
—
Что немец, — немец еще пьет, а он баба, — подсказал Бычков. — Немец говорит: Wer liebt nicht Wein, Weib und Gesang, der bleibt em Narr sein Leben lang! [
Кто не любит вина, женщин и песен, тот глупец на всю жизнь! (нем.)]
Райнер говорил,
что в Москве все ненадежные люди,
что он ни в
ком не видит серьезной преданности и
что, наконец, не знает даже, с
чего начинать. Он рассказывал,
что был у многих из известных людей, но
что все его приняли холодно и даже подозрительно.
По гостиной с таинственным, мрачным видом проходил Арапов. Он не дал первого, обычного приветствия хозяйке, но проходил, пожимая руки всем по ряду и не смотря на тех,
кого удостоивал своего рукопожатия. К маркизе он тоже отнесся с рядовым приветствием, но что-то ей буркнул такое,
что она, эффектно улыбнувшись, сказала...
— Вон просил этого буланого, — говорил он, указывая на Белоярцева, — так
что ж, разве он скажет за
кого слово: ад холодный.
Он еще завернул раза три к маркизе и всякий раз заставал у нее Сахарова. Маркиза ему искала места. Розанову она тоже взялась протежировать и отдала ему самому письмо для отправления в Петербург к одному важному лицу. Розанов отправил это письмо, а через две недели к нему заехал Рациборский и привез известие,
что Розанов определен ординатором при одной гражданской больнице; сообщая Розанову это известие, Рациборский ни одним словом не дал почувствовать Розанову,
кому он обязан за это определение.
— Как? Одно слово: взял да и пустил. Теперь, к примеру скажем, я. Я небольшой человек,
кто как разумеет, может и совсем человек маленький, а я центральный человек. У нас теперь по низовью рыбацкие артели: несколько сот артель одна, так
что ж мне.
— По
ком?.. Ах да! Это-то я слышал как-то.
Что ж, действительно прекрасное дело.
—
Кто знает,
что может случиться?
Розанов чуть было не заикнулся о Лизе, но ничего не сказал и уехал, думая: «Может быть и к лучшему,
что Лизавета Егоровна отказалась от своего намерения.
Кто знает,
что выйдет, если они познакомятся?»
— Да
что вы пугаете?
Кого наказали, и какая тут сходка?
Содержание этих полголосных рассказов, вероятно, было довольно замысловато, потому
что доктор, услыхав один такой разговор, прямо объявил,
что кто позволяет себе распускать такие слухи, тот человек нечестный.
—
Кто же доложит обо мне? — спросил доктор. — Надо доложить,
что Розанов, за которым Александр Павлович присылал нынче утром.
— И умно делаете. Затем-то я вас и позвал к себе. Я старый солдат; мне, может быть, извините меня, с революционерами и говорить бы, пожалуй, не следовало. Но пусть каждый думает,
кто как хочет, а я по-своему всегда думал и буду думать. Молодежь есть наше упование и надежда России. К такому положению нельзя оставаться равнодушным. Их жалко. Я не говорю об университетских историях. Тут
что ж говорить! Тут говорить нечего. А есть, говорят, другие затеи…
— Вы, мой друг, не знаете, как они хитры, — только говорила она, обобщая факт. — Они меня какими людьми окружали?.. Ггга! Я это знаю… а потом оказывалось,
что это все их шпионы. Вон Корней, человек, или Оничкин Прохор,
кто их знает — пожалуй, всё шпионы, — я даже уверена,
что они шпионы.
— Знаю,
что письмо, да к
кому же это такое торжественное письмо?
— Какие документы?
Что это такое документы? — с гримаской спросила Бертольди. —
Кого это может компрометировать? Нам надоела шваль, мы ищем порядочных людей — и только.
Что ж, пусть все это знают: не генерала же мы к себе приглашаем.
Калистратова навещала Лизу утрами, но гораздо реже, отговариваясь тем,
что вечером ей не с
кем ходить. Лиза никогда не спрашивала о Розанове и как рыба молчала при всяком разговоре, в котором с какой бы то ни было стороны касались его имени.
— Тут все дело в узкости. Надо, чтоб не было узких забот только о себе или только о тех,
кого сама родила. Наши силы — достояние общественное, и терпеться должно только то,
что полезно, — опять поучал Белоярцев. — Задача в том, чтоб всем равно было хорошо, а не в том, чтобы некоторым было отлично.
Лиза давно стала очень молчалива, давно заставляла себя стерпливать и сносить многое,
чего бы она не стерпела прежде ни для
кого и ни для
чего. Своему идолу она приносила в жертву все свои страсти и, разочаровываясь в искренности жрецов, разделявших с нею одно кастовое служение, даже лгала себе, стараясь по возможности оправдывать их и в то же время не дать повода к первому ренегатству.
— Да-с, оказывается,
что нам нужно много подумать о том,
кто с нами сходится и с
кем нам сходиться. Я вот по этому именно поводу и хотел сегодня попросить вас посоветоваться.
— А? вносите
что хотите, — порывисто ответил Белоярцев и, ни с
кем не простившись, пошел в свою комнату.
— Не оставлю, не оставлю; пока я здесь, через кости мои старые разве
кто перейдет. Лопнет мое терпенье, тогда
что хочешь, то и твори. — Срамница!
— Позвольте, господа, — начал он, — я думаю,
что никому из нас нет дела до того, как
кто поступит с своими собственными деньгами. Позвольте, вы, если я понимаю, не того мнения о нашей ассоциации. Мы только складываемся, чтобы жить дешевле и удобнее, а не преследуем других идей.
— При первой мысли об устройстве этой общины, в обсуждении которого мне позволено было участвовать, я имел честь много раз заявлять,
что община эта будет иметь значение тогда, если в ней станут трудиться все, не считаясь,
кто может сколько заработать, и соединять заработок, чтобы из него производить расход на всех.
Преданный всякому общественному делу, Райнер хотел верить Белоярцеву и нимало не сердился на то,
что тот оттер его от Дома, хотя и хорошо понимал,
что весь этот маневр произведен Белоярцевым единственно для того, чтобы не иметь возле себя никого,
кто бы мог помешать ему играть первую роль и еще вдобавок вносить такие невыгодные для собственного кармана начала, каких упорно держался энтузиаст Райнер.
Лиза узнала об этом решении в тот же вечер и объявила,
что она очень рада никому не мешать пресмыкаться перед
кем угодно, даже перед Белоярцевым.
—
Что ж? если вы рисуете себе все это такими черными красками и боитесь… — начал было Белоярцев, но Лиза остановила его словами,
что она ничего не боится и остается верною своему слову, но уже ничего не ожидает ни от
кого, кроме времени.