Неточные совпадения
— Кто ж это вам сказал, что здесь ничего не делают? Не угодно ли присмотреться самой-то тебе поближе. Может быть, здесь еще более работают, чем где-нибудь.
У нас каждая почти одним своим трудом
живет.
Жил он
у дяди в каморке, иногда обедал, а иногда нет, участия не видал ни от кого и был постоянным предметом насмешек за свою неуклюжесть и необычайную влюбчивость, обыкновенно весьма неудачную.
— Твоим напускным равнодушием, этой спокойностью какою-то. Тебе ведь отлично
жить, и ты отлично
живешь:
у тебя все ладится, и всегда все будет ладиться.
И так
жила Лиза до осени, до Покрова, а на Покров
у них был прощальный деревенский вечер, за которым следовал отъезд в губернский город на целую зиму.
— А
у нас-то теперь, — говорила бахаревская птичница, —
у нас скука престрашенная… Прямо сказать, настоящая Сибирь, как есть Сибирь. Мы словно как в гробу
живем. Окна в доме заперты, сугробов нанесло, что и не вылезешь:
живем старые да кволые. Все-то наши в городе, и таково-то нам часом бывает скучно-скучно, а тут как еще псы-то ночью завоют, так инда даже будто как и жутко станет.
До приезда Женни старик
жил, по собственному его выражению, отбившимся от стада зубром:
у него было чисто, тепло и приютно, но только со смерти жены
у него было везде тихо и пусто. Тишина этого домика не зналась со скукою, но и не знала оживления, которое снова внесла в него с собою Женни.
Потребляемых вещей Масленников жертвовать не любил:
у него было сильно развито стремление к монументальности, он стремился к некоторому, так сказать, даже бессмертию: хотел
жить в будущем.
И она считала эти обязанности своим преимущественным назначением вовсе не вследствие какой-нибудь узкой теории, а так это
у нее просто так выходило, и она так
жила.
Жил он скромно, в двух комнатах
у вдовы-дьяконицы, неподалеку от уездного училища, и платил за свой стол, квартиру, содержание и прислугу двенадцать рублей серебром в месяц. Таким образом
проживал он с самого поступления в должность.
При такой дешевизне, бережливости и ограниченности своих потребностей Вязмитинов умел
жить так, что бедность из него не глядела ни в одну прореху. Он был всегда отлично одет, в квартире
у него было чисто и уютно, всегда он мог выписать себе журнал и несколько книг, и даже под случай
у него можно было позаимствоваться деньжонками, включительно от трех до двадцати пяти рублей серебром.
— Да, так, конечно, пока что будет, устроиваться нельзя, — заметила жена Нечая и сейчас же добавила: — Евграф Федорович! да что вы к нам-то их, пока что будет, не пригласите? Пока что будет,
пожили бы
у нас, — обратилась она приветливо к Розанову.
— Нет, мечтания. Я знаю Русь не по-писаному. Она
живет сама по себе, и ничего вы с нею не поделаете. Если что делать еще, так надо ладом делать, а не на грудцы лезть. Никто с вами не пойдет, и что вы мне ни говорите,
у вас
у самих-то нет людей.
Домик Райнера, как и все почти швейцарские домики, был построен в два этажа и местился
у самого подножия высокой горы, на небольшом зеленом уступе, выходившем плоскою косою в один из неглубоких заливцев Фирвальдштетского озера. Нижний этаж, сложенный из серого камня, был занят службами, и тут же было помещение для скота; во втором этаже, обшитом вычурною тесовою резьбою, были
жилые комнаты, и наверху мостился еще небольшой мезонин в два окна, обнесенный узорчатою галереею.
—
У женщины, с которой я
живу, есть ребенок, но что это до меня касается?..
Сусанна росла недовольною Коринной
у одной своей тетки, а Вениамин, обличавший в своем характере некоторую весьма раннюю нетерпимость, получал от родительницы каждое первое число по двадцати рублей и
жил с некоторыми военными людьми в одном казенном заведении. Он оттуда каким-то образом умел приходить на университетские лекции, но к матери являлся только раз в месяц. Да, впрочем, и сама мать стеснялась его посещениями.
Лобачевский был не охотник до знакомств и сидел почти безвыходно дома или в последнее время
у Розанова, с которым они
жили дверь обо дверь и с первой же встречи как-то стали очень коротки.
— Приезжай, — продолжал он. —
У нас тоже барышни наши будут; позабавитесь, на фортепьяне сыграют. Имеем эти забавки-то. Хоть и не достоит было, да что ты с ними, с бабами-то, поделаешь! В мире
живя, греха мирского огребатися по всяк час не можно.
— Семейство большое и сродники тоже есть: сестра Пармена Семеновича
у нас
живет. А вы не здешние?
— Да-с. Мы служащие
у Ильи Артамоновича Нестерова, только Пармен Семенович над всеми делами надзирают, вроде как директора, а я часть имею; рыбными промыслами заведую. Вы пожалуйте ко мне как-нибудь, вот вместе с господином Лобачевским пожалуйте. Я там же в нестеровском доме
живу. В контору пожалуйте. Спросите Андрияна Николаева: это я и есть Андриян Николаев.
— Да как же не верить-то-с? Шестой десяток с нею
живу, как не верить? Жена не верит, а сам я, люди, прислуга, крестьяне, когда я бываю в деревне: все из моей аптечки пользуются. Вот вы не знаете ли, где хорошей оспы на лето достать? Не понимаю, что это значит! В прошлом году пятьдесят стеклышек взял, как ехал. Вы сами посудите, пятьдесят стеклышек — ведь это не безделица, а царапал, царапал все лето, ни
у одного ребенка не принялась.
В конуре
у калитки еще
жила старая цепная собака, и более, казалось, никто не обитал в этом доме.
Было уж близко к полуночи, когда Розанов остановился в Лефортове
у дома, где
жил следственный пристав Нечай и Арапов.
Сергей Сергеевич Богатырев Христом Богом умолял сестру и Егора Николаевича не возвращаться домой, а
прожить лето
у него в подмосковной и потом на зиму остаться опять в Москве.
Отношения Лизы к Бертольди были таковы, что хотя Бертольди при ней была совершенно свободна и ничем не стеснялась, но она не получила не только никакого влияния на Лизу, а, напротив, даже сама на нее посматривала. Может быть, это в значительной степени происходило и оттого, что
у Лизы были деньги и Бертольди чувствовала, что
живет на ее счет.
Так она, например, вовсе не имела определенного плана, какой характер придать своему летнему житью в Богородицком, но ей положительно хотелось
прожить потише, без тревог, — просто отдохнуть хотелось. Бертольди же не искала такой жизни и подбивала Лизу познакомиться с ее знакомыми. Она настаивала позвать к себе на первый раз хоть Бычкова, с которым Лиза встречалась
у маркизы и
у Бертольди.
— Слушайте, Бахарева, что я написала, — сказала она, вставши, и прочла вслух следующее: «Мы
живем самостоятельною жизнью и, к великому скандалу всех маменек и папенек, набираем себе знакомых порядочных людей. Мы знаем, что их немного, но мы надеемся сформировать настоящее общество. Мы войдем в сношения с Красиным, который
живет в Петербурге и о котором вы знаете: он даст нам письма. Метя на вас только как на порядочного человека, мы предлагаем быть
у нас в Богородицком, с того угла в доме Шуркина». Хорошо?
Помада устроился в Москве очень скоро. Лиза захотела, чтобы он
жил к ним ближе, а он ничего иного и не хотел. Бертольди свела его с Незабитовским, и Помада поселился
у Незабитовского, считая только для блезира, что он
живет у Розанова.
—
У вас какая-то идеальная любовь. Мы допускаем, что женщина может
жить гражданскою любовью к обществу и на все остальное смотреть разумно… так… Функция.
Полинька ни за что не хотела возвращаться к дяде, не хотела
жить одна или с незнакомыми людьми и возвращалась под крылышко Варвары Алексеевны,
у которой
жила она до переезда в Сокольники.
Помада в это время
жил у одной хозяйки с Бертольди и несколькими студентами, а Розанов вовсе не хотел теперь встречаться ни с кем и тем более с Бертольди.
— Это для вас все равно, maman. Я
у вас
жить решительно не могу: вы меня лишаете общества, которое меня интересует, вы меня грозили посадить в смирительный дом, ну, сажайте. Я с вами не ссорюсь, но
жить с вами не могу.
— Да; но кто же ваш хозяин?..
у кого вы здесь
живете?
Кроме этих лиц, в квартире Райнера
жила кухарка Афимья, московская баба, весьма добрая и безалаберная, но усердная и искренно преданная Райнеру. Афимья, с тех пор как поступила сюда в должность кухарки, еще ни разу не упражнялась в кулинарном искусстве и пребывала в нескончаемых посылках
у приживальщиков.
— Так уж мы тут
живем, так
живем, что всем нам пропасть надо, да и давно следовает. Ни порядку
у нас, ни распорядку —
живем как испорченные.
— Как бы обдуманным ни казалось всякое новое дело, а всегда выходит, что что-нибудь не додумано и забыто, — начал он своим бархатным баском. — Мы решили, как нам
жить и как расширять свое дело, а вот сегодняшний случай показал, что это далеко не все. Сегодня вот
у Лизаветы Егоровны был гость.
— Хороший, Анна Львовна, да только все-таки лучше подождемте. Он может здесь бывать, но не
жить пока… понимаете, пока мы не окрепли. А тогда всех, и его и всех, кто
у него
живет, всех примем. До тех пор вот Грабилину уступим три комнаты: он один может платить за три.
— Смешно, — сказала, вставая, Лиза. — Розанова принимать опасно; Райнера опасно пустить
жить, а принимать можно; людей, которые
живут у Райнера, тоже нельзя пустить
жить с нами, тогда как на них рассчитывали при устройстве этого жилья, а какого-то Грабилина,
у которого, только деньги заняли, надо пускать, чтобы комнаты не гуляли! Какое же это социальное общежительство!
На ночь Евгения Петровна уложила Лизу на диване за драпри в своей спальне и несколько раз пыталась добиться
у нее откровенного мнения о том, что она думает с собой сделать,
живя таким странным и непонятным для нее образом.
Полинька Калистратова
жила в небольшой уютной квартирке
у Египетского моста.
— Да, это как Фо, — говорил китаец, выслушав объяснения Райнера. — Фо все
живут в кумирнях, и их поклонники тоже приходят. Они вместе работают: это я знаю. Это
у всех Фо.
— Да, это всё как
у Фо; Фо всегда вместе
живут и цветы приносят.
— Как не худо, помилуйте, — отвечала в один голос прислуга, — не знаем,
у кого
живем и кого слушаться.
— Нет, monsieur Белоярцев, — отвечала с своей всегдашней улыбкой Мечникова, — я не могу так
жить: я люблю совершенную независимость, и к тому же
у меня есть сестра, ребенок, которая в нынешнем году кончает курс в пансионе. Я на днях должна буду взять к себе сестру.
— Ах, фуй! Что это вы такое! Полноте, пожалуйста, — останавливал мирянина Белоярцев. — Никаких
у нас особенностей нет:
живем себе вместе, чтоб дешевле обходилось, да и только. Вы, сделайте милость, заходите. Вот
у нас в пятницу собираются, вы и заходите.
Агата осталась в Петербурге. С помощью денег, полученных ею в запечатанном конверте через человека, который встретил се на улице и скрылся прежде, чем она успела сломать печать, бедная девушка наняла себе уютную каморочку
у бабушки-голландки и
жила, совершенно пропав для всего света.
Вечером последнего из этих трех дней Женни сидела
у печки, топившейся в ее спальне. На коленях она держала младшего своего ребенка и, шутя, говорила ему, как он будет
жить и расти. Няня Абрамовна сидела на кресле и сладко позевывала.
— Мне давно надоело
жить, — начал он после долгой паузы. — Я пустой человек… ничего не умел, не понимал, не нашел
у людей ничего. Да я… моя мать была полька… А вы… Я недавно слышал, что вы в инсуррекции… Не верил… Думал, зачем вам в восстание? Да… Ну, а вот и правда… вот вы смеялись над национальностями, а пришли умирать за них.
— Однако эти постепеновские редакторы тоже свиньи изрядные,
живут у черта в зубах, да еще ожидать себя заставляют.
— Нет, зачем же! Для чего тащить его из-под чистого неба в это гадкое болото! Лучше я к нему поеду; мне самой хочется отдохнуть в своем старом домике.
Поживу с отцом, погощу
у матери Агнии, поставлю памятник на материной могиле…