Неточные совпадения
— Да
как же, матушка! Раз, что жар,
а другое дело, последняя станция до губерни-то. Близко, близко,
а ведь сорок верст еще. Спознишься выехать, будет ни два ни полтора. Завтра, вон, люди говорят, Петров день; добрые люди к вечерням пойдут; Агнии Николаевне и сустреть вас некогда будет.
— Да
как же! Вы оправдываете,
как сейчас сказали, в иных случаях деспотизм;
а четверть часа тому назад заметили, что муж моей сестры не умеет держать ее в руках.
—
А что
же? Что
же это такое? Я должна жить
как мне прикажут?
— Вы сейчас обвиняли ее брата в том, что он осуждает людей за глаза,
а теперь обвиняете его в том, что он говорит правду в глаза.
Как же говорить ее нужно?
А монахиня опять заворочалась в накрахмаленных вещах и одевала Женни в то
же самое время,
как Абрамовна снаряжала Лизу.
— Выпалить — ну что
же! Где я приказывал выпалить? — Я приказал салют сделать,
как с моста съедут,
а вы…
— Да вот вам, что значит школа-то, и не годитесь, и пронесут имя ваше яко зло, несмотря на то, что директор нынче все настаивает, чтоб я почаще навертывался на ваши уроки. И будет это скоро, гораздо прежде, чем вы до моих лет доживете. В наше-то время отца моего учили, что от трудов праведных не наживешь палат каменных, и мне то
же твердили, да и мой сын видел,
как я не мог отказываться от головки купеческого сахарцу;
а нынче все это двинулось, пошло, и школа будет сменять школу. Так, Николай Степанович?
В то
же время,
как Яковлевич, вывернув кренделем локти, нес поднос, уставленный различными солеными яствами,
а Пелагея, склонив набок голову и закусив, в знак осторожности, верхнюю губу, тащила другой поднос с двумя графинами разной водки, бутылкою хереса и двумя бутылками столового вина, по усыпанному песком двору уездного училища простучал легкий экипажец. Вслед за тем в двери кухни, где Женни, засучив рукава, разбирала жареную индейку, вошел маленький казачок и спросил...
—
А краснеют-то нынешние институтки еще так
же точно,
как и прежние, — продолжал шутить старик.
— Да что тут за сцены! Велел тихо-спокойно запрячь карету, объявил рабе божией: «поезжай, мол, матушка, честью,
а не поедешь, повезут поневоле», вот и вся недолга. И поедет,
как увидит, что с ней не шутки шутят, и с мужем из-за вздоров разъезжаться по пяти раз на год не станет. Тебя
же еще будет благодарить и носа с прежними штуками в отцовский дом, срамница этакая, не покажет. —
А Лиза
как?
Между тем,
как переряженные дворовые слонялись по меревскому двору,
а серые облачные столбы сухого снега, вздымаясь, гуляли по полям и дорогам, сквозь померзлое окно в комнате Юстина Помады постоянно мелькала взад и вперед одна и та
же темная фигура.
И не только тут я видел,
как она любит этого разбойника,
а даже видел я это и в те минуты, когда она попрекала его, кляла всеми клятвами за то, что он ее сокрушил и состарил без поры без времени,
а тут
же сейчас последний платок цирюльнику с шеи сбросила, чтобы тот не шельмовал ее соколу затылок.
Когда люди входили в дом Петра Лукича Гловацкого, они чувствовали, что здесь живет совет и любовь,
а когда эти люди знакомились с самими хозяевами, то уже они не только чувствовали витающее здесь согласие, но
как бы созерцали олицетворение этого совета и любви в старике и его жене. Теперь люди чувствовали то
же самое, видя Петра Лукича с его дочерью. Женни, украшая собою тихую, предзакатную вечерню старика, умела всех приобщить к своему чистому празднеству, ввести в свою безмятежную сферу.
— И сейчас
же рассуждает: «Но ведь это, говорит, пройдет; это там, в институте, да дома легко прослыть умницею-то,
а в свете,
как раз да два щелкнуть хорошенько по курносому носику-то, так и опустит хохол».
— Да
какая ж драма? Что ж, вы на сцене изобразите,
как он жену бил,
как та выла, глядючи на красный платок солдатки,
а потом головы им разнесла?
Как же это ставить на сцену! Да и борьбы-то нравственной здесь не представите, потому что все грубо, коротко. Все не борется,
а… решается. В таком быту народа у него нет своей драмы, да и быть не может: у него есть уголовные дела, но уж никак не драмы.
Если человек выходил
как раз в меру этой кровати, то его спускали с нее и отпускали; если
же короток, то вытягивали
как раз в ее меру,
а длинен, так обрубали, тоже
как раз в ее меру.
А поэзию
как же я стану отвергать, когда я чувствую ее и в природе, и в сочетании звуков.
— Ну,
а с Ольгой Сергеевной
как же она познакомилась?
— Цели Марфы Посадницы узки, — крикнул Бычков. — Что ж, она стояла за вольности новгородские, ну и что ж такое? Что ж такое государство? — фикция. Аристократическая выдумка и ничего больше,
а свобода отношений есть факт естественной жизни. Наша задача и задача наших женщин шире. Мы прежде всех разовьем свободу отношений.
Какое право неразделимости? Женщина не может быть собственностью. Она родится свободною: с
каких же пор она делается собственностью другого?
Рогнеда Романовна не могла претендовать ни на
какое первенство, потому что в ней надо всем преобладало чувство преданности,
а Раиса Романовна и Зоя Романовна были особы без речей. Судьба их некоторым образом имела нечто трагическое и общее с судьбою Тристрама Шанди. Когда они только что появились близнецами на свет, повивальная бабушка, растерявшись, взяла вместо пеленки пустой мешочек и обтерла им головки новорожденных. С той
же минуты младенцы сделались совершенно глупыми и остались такими на целую жизнь.
Розанов только чувствовал, что и здесь опять как-то все гадко и неумно будто. Но иногда, так
же как Райнер размышлял о народе, он размышлял об этих людях: это они кажутся такими,
а черт их знает, что они думают и что могут сделать.
—
Как же! Капустой больных кормит, у женщины молока нет,
а он кормить ребенка велит, да и лечи, говорит.
— Да-с. Мы служащие у Ильи Артамоновича Нестерова, только Пармен Семенович над всеми делами надзирают, вроде
как директора,
а я часть имею; рыбными промыслами заведую. Вы пожалуйте ко мне как-нибудь, вот вместе с господином Лобачевским пожалуйте. Я там
же в нестеровском доме живу. В контору пожалуйте. Спросите Андрияна Николаева: это я и есть Андриян Николаев.
— Да
как же не верить-то-с? Шестой десяток с нею живу,
как не верить? Жена не верит,
а сам я, люди, прислуга, крестьяне, когда я бываю в деревне: все из моей аптечки пользуются. Вот вы не знаете ли, где хорошей оспы на лето достать? Не понимаю, что это значит! В прошлом году пятьдесят стеклышек взял,
как ехал. Вы сами посудите, пятьдесят стеклышек — ведь это не безделица,
а царапал, царапал все лето, ни у одного ребенка не принялась.
— Я служу ординатором,
а виды
какие же? Надо служить.
— Да
как же? Водитесь с какими-то химеристами, ко всему этому химерному провинциально доверчивы, все ведь это что? Провинциальная доверчивость сама собою,
а прежде всего идеализм.
— Да это не я,
а Сергей. Я с
какой же стати… Это его знакомые.
— Р-е-в-о-л-ю-ц-и-я! — произнес с большою расстановкою Стрепетов. — Это
какое слово? Слышится будто что-то
как нерусское,
а? С кем
же это вы хотите делать революцию на Руси?
— Эх-ма-хма! — протянул, немного помолчав и глубоко вздохнув, Стрепетов. — Какие-то социалисты да клубисты! Бедная ты, наша матушка Русь. С такими опекунами да помощниками не скоро ты свою муштру отмуштруешь. Ну,
а эти мокроногие у вас при
каких же должностях?
— Ну
как же! Так и чирий не сядет,
а все почесать прежде надо, — отрекался Бычков.
«Ну что ж, — думал он, — ну я здесь,
а они там; что ж тут прочного и хорошего. Конечно, все это лучше, чем быть вместе и жить черт знает
как,
а все
же и так мало проку. Все другом пустота какая-то… несносная пустота. Ничего, таки решительно ничего впереди, кроме труда, труда и труда из-за одного насущного хлеба. Ребенок?.. Да бог его знает, что и из него выйдет при такой обстановке», — думал доктор, засыпая.
— Да зачем
же? Вы ведь с Бычковым давно знакомы: можете просто пригласить его, и только. К чему
же тут все это путать? И то, что вы его приглашаете «только
как порядочного человека», совсем лишнее. Неужто он так глуп, что истолкует ваше приглашение как-нибудь иначе,
а это письмо просто вас компрометирует своею…
—
А вы
как же дома? — спросил он с притворным удивлением.
— Ну,
как это сказать: было
же время, что он учился и отлично учился,
а это он уж после опустился и ошалел.
— Нет, вы прежде объясните мне,
как, верно я говорю или нет? Или неправильно я рассуждаю?
А! Ну
какое вы об этом имеете расположение? Пущай вы и приезжий человек,
а я вот на вашу совесть пущаюсь. Ведь вы хоть и приезжий,
а все
же ведь вы можете
же какое-нибудь рассуждение иметь.
Толстенькие, крепкие лошадки с тщательно переваленными гривками и ловко подвязанными куколкою хвостами, хорошая упряжь и хороший кожаный армяк кучера давали чувствовать, что это собственные, хозяйские лошадки,
а спокойное внимание, с которым седок глядел через пристяжную вперед и предостерегал кучера при объездах затопленных камней и водомоин, в одно и то
же время позволяли догадываться, что этот седок есть сам владелец шведок и экипажа и что ему,
как пять пальцев собственной руки, знакомы подводные камни и бездонные пучины этого угла Петербургской стороны.
— Все примерло: через полгодочка убралась за покойником. — Ну,
а вы
же как, Дмитрий Петрович?
— Дело в том-с, Дмитрий Петрович, что
какая же польза от этого материнского сиденья? По-моему, в тысячу раз лучше, если над этим ребенком сядет не мать с своею сантиментальною нежностью,
а простая, опытная сиделка, умеющая ходить за больными.
Другие из людей дела вовсе не имели никаких определенных средств и жили непонятным образом, паразитами на счет имущих,
а имущие тоже были не бог весть
как сильны и притом
же вели дела свои в последней степени безалаберно.
— Смешно, — сказала, вставая, Лиза. — Розанова принимать опасно; Райнера опасно пустить жить,
а принимать можно; людей, которые живут у Райнера, тоже нельзя пустить жить с нами, тогда
как на них рассчитывали при устройстве этого жилья,
а какого-то Грабилина, у которого, только деньги заняли, надо пускать, чтобы комнаты не гуляли!
Какое же это социальное общежительство!
Абрамовна не пошла на указанный ей парадный подъезд,
а отыскала черную лестницу и позвонила в дверь в третьем этаже. Старуха сказала девушке свое имя и присела на стульце, но не успела она вздохнуть,
как за дверью ей послышался радостный восклик Женни, и в ту
же минуту она почувствовала на своих щеках теплый поцелуй Вязмитиновой.
— Да
как же хозяина не слушаться!
А тут, кто тут старший?
Я хочу говорить не о себе,
а о вас и, устранив на время все личные счеты, буду с вами объясняться просто
как член известной ассоциации с другим членом той
же ассоциации.
— Да
как же, матушка барышня. Я уж не знаю, что мне с этими архаровцами и делать. Слов моих они не слушают, драться с ними у меня силушки нет,
а они всё тащат, всё тащат: кто что зацепит, то и тащит. Придут будто навестить, чаи им ставь да в лавке колбасы на книжечку бери,
а оглянешься — кто-нибудь
какую вещь зацепил и тащит. Стану останавливать, мы, говорят, его спрашивали.
А его что спрашивать! Он все равно что подаруй бесштанный.
Как дитя малое, все у него бери.
Если вы несомненно верите (
а этому нельзя не верить), что все наши пороки и своекорыстные стремления, и ложный стыд, и ложная гордость прививаются нам в цветущие годы нашей юности, то
как же вам не позаботиться удалить девушку от растлевающего влияния среды.
Письмо это было написано по-французски,
а как Белоярцев не умел свободно справляться с этим языком, то его читала и переводила Каверина. Ее
же Белоярцев просил перевести на французский язык и переписать составленный им ответ. Ответ этот был нарочито велик, полон умных слов и самых курьезных советов.
Белоярцев доходил до самообожания и из-за этого даже часто забывал об обязанностях, лежащих на нем по званию социального реформатора. Хотя он и говорил: «отчего
же мне не скучно?», но в существе нудился более всех и один раз при общем восклике: «
какая скука!
какая скука!» не ответил: «отчего
же мне не скучно?»,
а походил и сказал...
—
Как же это вы не понимаете? — гораздо снисходительнее начал тапер. — Одни в принципе только социальны,
а проводят идеи коммунистические;
а те в принципе коммунисты, но проводят начала чистого социализма.
—
А у вас
какое же есть направление?