Наконец мы расстались; я долго следил за нею взором, пока ее шляпка не скрылась за кустарниками и скалами. Сердце мое болезненно сжалось, как после первого расставания. О, как я обрадовался этому чувству! Уж не молодость ли с своими благотворными бурями хочет вернуться ко мне опять, или это только ее прощальный взгляд, последний подарок — на память?.. А смешно подумать, что
на вид я еще мальчик: лицо хотя бледно, но еще свежо; члены гибки и стройны; густые кудри вьются, глаза горят, кровь кипит…
Неточные совпадения
Крепость наша стояла
на высоком месте, и
вид был с вала прекрасный: с одной стороны широкая поляна, изрытая несколькими балками, [овраги.
Несколько повозок с грязными армянами въехало
на двор гостиницы и за ними пустая дорожная коляска; ее легкий ход, удобное устройство и щегольской
вид имели какой-то заграничный отпечаток.
Все эти замечания пришли мне
на ум, может быть, только потому, что я знал некоторые подробности его жизни, и, может быть,
на другого
вид его произвел бы совершенно различное впечатление; но так как вы о нем не услышите ни от кого, кроме меня, то поневоле должны довольствоваться этим изображением.
— Да, — сказал он наконец, стараясь принять равнодушный
вид, хотя слеза досады по временам сверкала
на его ресницах, — конечно, мы были приятели, — ну, да что приятели в нынешнем веке!..
Взяв
на плечи каждый по узлу, они пустились вдоль по берегу, и скоро я потерял их из
вида.
На крутой скале, где построен павильон, называемый Эоловой Арфой, торчали любители
видов и наводили телескоп
на Эльбрус; между ними было два гувернера с своими воспитанниками, приехавшими лечиться от золотухи.
Приезд его
на Кавказ — также следствие его романтического фанатизма: я уверен, что накануне отъезда из отцовской деревни он говорил с мрачным
видом какой-нибудь хорошенькой соседке, что он едет не так, просто, служить, но что ищет смерти, потому что… тут, он, верно, закрыл глаза рукою и продолжал так: «Нет, вы (или ты) этого не должны знать! Ваша чистая душа содрогнется! Да и к чему? Что я для вас! Поймете ли вы меня?..» — и так далее.
Грушницкий принял таинственный
вид: ходит, закинув руки за спину, и никого не узнает; нога его вдруг выздоровела: он едва хромает. Он нашел случай вступить в разговор с княгиней и сказал какой-то комплимент княжне: она, видно, не очень разборчива, ибо с тех пор отвечает
на его поклон самой милой улыбкою.
Нет женского взора, которого бы я не забыл при
виде кудрявых гор, озаренных южным солнцем, при
виде голубого неба или внимая шуму потока, падающего с утеса
на утес.
Она при мне не смеет пускаться с Грушницким в сентиментальные прения и уже несколько раз отвечала
на его выходки насмешливой улыбкой, но я всякий раз, как Грушницкий подходит к ней, принимаю смиренный
вид и оставляю их вдвоем; в первый раз была она этому рада или старалась показать; во второй — рассердилась
на меня; в третий —
на Грушницкого.
Я пристально посмотрел
на нее и принял серьезный
вид.
Я задумался
на минуту и потом сказал, приняв глубоко тронутый
вид...
К третьей пуговице пристегнута была бронзовая цепочка,
на которой висел двойной лорнет; эполеты неимоверной величины были загнуты кверху в
виде крылышек амура; сапоги его скрыпели; в левой руке держал он коричневые лайковые перчатки и фуражку, а правою взбивал ежеминутно в мелкие кудри завитой хохол.
За большим столом ужинала молодежь, и между ними Грушницкий. Когда я вошел, все замолчали: видно, говорили обо мне. Многие с прошедшего бала
на меня дуются, особенно драгунский капитан, а теперь, кажется, решительно составляется против меня враждебная шайка под командой Грушницкого. У него такой гордый и храбрый
вид…
Я сидел у княгини битый час. Мери не вышла, — больна. Вечером
на бульваре ее не было. Вновь составившаяся шайка, вооруженная лорнетами, приняла в самом деле грозный
вид. Я рад, что княжна больна: они сделали бы ей какую-нибудь дерзость. У Грушницкого растрепанная прическа и отчаянный
вид; он, кажется, в самом деле огорчен, особенно самолюбие его оскорблено; но ведь есть же люди, в которых даже отчаяние забавно!..
— Я буду иметь честь прислать к вам нониче моего секунданта, — прибавил я, раскланявшись очень вежливо и показывая
вид, будто не обращаю внимания
на его бешенство.
Капитан мигнул Грушницкому, и этот, думая, что я трушу, принял гордый
вид, хотя до сей минуты тусклая бледность покрывала его щеки. С тех пор как мы приехали, он в первый раз поднял
на меня глаза; но во взгляде его было какое-то беспокойство, изобличавшее внутреннюю борьбу.
Не доезжая слободки, я повернул направо по ущелью.
Вид человека был бы мне тягостен: я хотел быть один. Бросив поводья и опустив голову
на грудь, я ехал долго, наконец очутился в месте, мне вовсе не знакомом; я повернул коня назад и стал отыскивать дорогу; уж солнце садилось, когда я подъехал к Кисловодску, измученный,
на измученной лошади.
Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и смуглый цвет лица, черные волосы, черные проницательные глаза, большой, но правильный нос, принадлежность его нации, печальная и холодная улыбка, вечно блуждавшая
на губах его, — все это будто согласовалось для того, чтоб придать ему
вид существа особенного, не способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Опасно, черт возьми! раскричится: государственный человек. А разве в
виде приношенья со стороны дворянства
на какой-нибудь памятник?
Аммос Федорович. Нет, я вам скажу, вы не того… вы не… Начальство имеет тонкие
виды: даром что далеко, а оно себе мотает
на ус.
Стародум(распечатав и смотря
на подпись). Граф Честан. А! (Начиная читать, показывает
вид, что глаза разобрать не могут.) Софьюшка! Очки мои
на столе, в книге.
В то время как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая,
на ком из них более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки. Не успели обыватели оглянуться, как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в
виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник, как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Но пастух
на все вопросы отвечал мычанием, так что путешественники вынуждены были, для дальнейших расспросов, взять его с собою и в таком
виде приехали в другой угол выгона.