Неточные совпадения
Попадались вытянутые по снурку деревни, постройкою похожие
на старые складенные дрова, покрытые серыми крышами с резными деревянными под ними украшениями в
виде висячих шитых узорами утиральников.
Подъезжая ко двору, Чичиков заметил
на крыльце самого хозяина, который стоял в зеленом шалоновом сюртуке, приставив руку ко лбу в
виде зонтика над глазами, чтобы рассмотреть получше подъезжавший экипаж.
Гораздо легче изображать характеры большого размера: там просто бросай краски со всей руки
на полотно, черные палящие глаза, нависшие брови, перерезанный морщиною лоб, перекинутый через плечо черный или алый, как огонь, плащ — и портрет готов; но вот эти все господа, которых много
на свете, которые с
вида очень похожи между собою, а между тем как приглядишься, увидишь много самых неуловимых особенностей, — эти господа страшно трудны для портретов.
— Умница, душенька! — сказал
на это Чичиков. — Скажите, однако ж… — продолжал он, обратившись тут же с некоторым
видом изумления к Маниловым, — в такие лета и уже такие сведения! Я должен вам сказать, что в этом ребенке будут большие способности.
Один раз, впрочем, лицо его приняло суровый
вид, и он строго застучал по столу, устремив глаза
на сидевших насупротив его детей.
Он был в разных
видах: в картузах и в табачнице, и, наконец, насыпан был просто кучею
на столе.
Он думал о благополучии дружеской жизни, о том, как бы хорошо было жить с другом
на берегу какой-нибудь реки, потом чрез эту реку начал строиться у него мост, потом огромнейший дом с таким высоким бельведером, [Бельведер — буквально: прекрасный
вид; здесь: башня
на здании.] что можно оттуда видеть даже Москву и там пить вечером чай
на открытом воздухе и рассуждать о каких-нибудь приятных предметах.
Бонапарт ты проклятый!» Потом прикрикнул
на всех: «Эй вы, любезные!» — и стегнул по всем по трем уже не в
виде наказания, но чтобы показать, что был ими доволен.
Это заставило его задернуться кожаными занавесками с двумя круглыми окошечками, определенными
на рассматривание дорожных
видов, и приказать Селифану ехать скорее.
Чичиков кинул вскользь два взгляда: комната была обвешана старенькими полосатыми обоями; картины с какими-то птицами; между окон старинные маленькие зеркала с темными рамками в
виде свернувшихся листьев; за всяким зеркалом заложены были или письмо, или старая колода карт, или чулок; стенные часы с нарисованными цветами
на циферблате… невмочь было ничего более заметить.
Читатель, я думаю, уже заметил, что Чичиков, несмотря
на ласковый
вид, говорил, однако же, с большею свободою, нежели с Маниловым, и вовсе не церемонился.
Хомут
на одной из них, надевавшийся дотоле почти всегда в разодранном
виде, так что из-под кожи выглядывала пакля, был искусно зашит.
Какую-то особенную ветхость заметил он
на всех деревенских строениях: бревно
на избах было темно и старо; многие крыши сквозили, как решето;
на иных оставался только конек вверху да жерди по сторонам в
виде ребр.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из
вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз, хоть разводи
на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
Засим это странное явление, этот съежившийся старичишка проводил его со двора, после чего велел ворота тот же час запереть, потом обошел кладовые, с тем чтобы осмотреть,
на своих ли местах сторожа, которые стояли
на всех углах, колотя деревянными лопатками в пустой бочонок, наместо чугунной доски; после того заглянул в кухню, где под
видом того чтобы попробовать, хорошо ли едят люди, наелся препорядочно щей с кашею и, выбранивши всех до последнего за воровство и дурное поведение, возвратился в свою комнату.
Одна очень любезная дама, — которая приехала вовсе не с тем чтобы танцевать, по причине приключившегося, как сама выразилась, небольшого инкомодите [Инкомодитé (от фр. l’incommоdité) — здесь: нездоровье.] в
виде горошинки
на правой ноге, вследствие чего должна была даже надеть плисовые сапоги, — не вытерпела, однако же, и сделала несколько кругов в плисовых сапогах, для того именно, чтобы почтмейстерша не забрала в самом деле слишком много себе в голову.
Главная досада была не
на бал, а
на то, что случилось ему оборваться, что он вдруг показался пред всеми бог знает в каком
виде, что сыграл какую-то странную, двусмысленную роль.
— Такой приказ, так уж, видно, следует, — сказал швейцар и прибавил к тому слово: «да». После чего стал перед ним совершенно непринужденно, не сохраняя того ласкового
вида, с каким прежде торопился снимать с него шинель. Казалось, он думал, глядя
на него: «Эге! уж коли тебя бары гоняют с крыльца, так ты, видно, так себе, шушера какой-нибудь!»
Вид был очень недурен, но
вид сверху вниз, с надстройки дома
на равнины и отдаленья, был еще лучше.
Ему не гулялось, не ходилось, не хотелось даже подняться вверх взглянуть
на отдаленности и
виды, не хотелось даже растворять окна затем, чтобы забрать свежего воздуха в комнату, и прекрасный
вид деревни, которым не мог равнодушно любоваться никакой посетитель, точно не существовал для самого хозяина.
Малоспособных выпускал он
на службу из первого курса, утверждая, что их не нужно много мучить: довольно с них, если приучились быть терпеливыми, работящими исполнителями, не приобретая заносчивости и всяких
видов вдаль.
Он уже многие места позабыл вовсе и смотрел любопытно, как новичок,
на прекрасные
виды.
Когда дорога понеслась узким оврагом в чащу огромного заглохнувшего леса и он увидел вверху, внизу, над собой и под собой трехсотлетние дубы, трем человекам в обхват, вперемежку с пихтой, вязом и осокором, перераставшим вершину тополя, и когда
на вопрос: «Чей лес?» — ему сказали: «Тентетникова»; когда, выбравшись из леса, понеслась дорога лугами, мимо осиновых рощ, молодых и старых ив и лоз, в
виду тянувшихся вдали возвышений, и перелетела мостами в разных местах одну и ту же реку, оставляя ее то вправо, то влево от себя, и когда
на вопрос: «Чьи луга и поемные места?» — отвечали ему: «Тентетникова»; когда поднялась потом дорога
на гору и пошла по ровной возвышенности с одной стороны мимо неснятых хлебов: пшеницы, ржи и ячменя, с другой же стороны мимо всех прежде проеханных им мест, которые все вдруг показались в картинном отдалении, и когда, постепенно темнея, входила и вошла потом дорога под тень широких развилистых дерев, разместившихся врассыпку по зеленому ковру до самой деревни, и замелькали кирченые избы мужиков и крытые красными крышами господские строения; когда пылко забившееся сердце и без вопроса знало, куды приехало, — ощущенья, непрестанно накоплявшиеся, исторгнулись наконец почти такими словами: «Ну, не дурак ли я был доселе?
Растворялись окна в комнатах, и часто владетель картинного поместья долго ходил по темным излучинам своего сада и останавливался по часам перед пленительными
видами на отдаленья.
Чичиков, со своей стороны, был очень рад, что поселился
на время у такого мирного и смирного хозяина. Цыганская жизнь ему надоела. Приотдохнуть, хотя
на месяц, в прекрасной деревне, в
виду полей и начинавшейся весны, полезно было даже и в геморроидальном отношении. Трудно было найти лучший уголок для отдохновения. Весна убрала его красотой несказанной. Что яркости в зелени! Что свежести в воздухе! Что птичьего крику в садах! Рай, радость и ликованье всего! Деревня звучала и пела, как будто новорожденная.
То направлял он прогулку свою по плоской вершине возвышений, в
виду расстилавшихся внизу долин, по которым повсюду оставались еще большие озера от разлития воды; или же вступал в овраги, где едва начинавшие убираться листьями дерева отягчены птичьими гнездами, — оглушенный карканьем ворон, разговорами галок и граньями грачей, перекрестными летаньями, помрачавшими небо; или же спускался вниз к поемным местам и разорванным плотинам — глядеть, как с оглушительным шумом неслась повергаться вода
на мельничные колеса; или же пробирался дале к пристани, откуда неслись, вместе с течью воды, первые суда, нагруженные горохом, овсом, ячменем и пшеницей; или отправлялся в поля
на первые весенние работы глядеть, как свежая орань черной полосою проходила по зелени, или же как ловкий сеятель бросал из горсти семена ровно, метко, ни зернышка не передавши
на ту или другую сторону.
В полчаса с небольшим кони пронесли Чичикова чрез десятиверстное пространство — сначала дубровою, потом хлебами, начинавшими зеленеть посреди свежей орани, потом горной окраиной, с которой поминутно открывались
виды на отдаленья, — и широкою аллеею раскидистых лип внесли его в генеральскую деревню.
— Разумеется, я это очень понимаю. Экой дурак старик! Ведь придет же в восемьдесят лет этакая дурь в голову! Да что, он с
виду как? бодр? держится еще
на ногах?
Хозяин заказывал повару, под
видом раннего завтрака,
на завтрашний день, решительный обед.
На крыше большой фонарь, не для
видов, но для рассматривания, где и в каком месте и как производились работы.
На возвратном пути были
виды те же.
Но его превосходительство, не отвечая
на вопрос, сказал с озабоченным
видом...
Юрисконсульт поразил холодностью своего
вида, замасленностью своего халата, представлявшего совершенную противуположность хорошим мебелям красного дерева, золотым часам под стеклянным колпаком, люстре, сквозившей сквозь кисейный чехол, ее сохранявший, и вообще всему, что было вокруг и носило
на себе яркую печать блистательного европейского просвещения.