Неточные совпадения
И
в самом
деле, Гуд-гора курилась; по бокам ее ползали легкие струйки облаков, а на вершине лежала черная туча, такая черная,
что на темном небе она казалась пятном.
— А Бог его знает! Живущи, разбойники! Видал я-с иных
в деле, например: ведь весь исколот, как решето, штыками, а все махает шашкой, — штабс-капитан после некоторого молчания продолжал, топнув ногою о землю: — Никогда себе не прощу одного: черт меня дернул, приехав
в крепость, пересказать Григорью Александровичу все,
что я слышал, сидя за забором; он посмеялся, — такой хитрый! — а сам задумал кое-что.
Вот они и сладили это
дело… по правде сказать, нехорошее
дело! Я после и говорил это Печорину, да только он мне отвечал,
что дикая черкешенка должна быть счастлива, имея такого милого мужа, как он, потому
что, по-ихнему, он все-таки ее муж, а
что Казбич — разбойник, которого надо было наказать. Сами посудите,
что ж я мог отвечать против этого?.. Но
в то время я ничего не знал об их заговоре. Вот раз приехал Казбич и спрашивает, не нужно ли баранов и меда; я велел ему привести на другой
день.
— Да
в том-то и штука,
что его Казбич не нашел: он куда-то уезжал
дней на шесть, а то удалось ли бы Азамату увезти сестру?
— А
что, — спросил я у Максима Максимыча, —
в самом ли
деле он приучил ее к себе, или она зачахла
в неволе, с тоски по родине?
Не слыша ответа, Печорин сделал несколько шагов к двери; он дрожал — и сказать ли вам? я думаю, он
в состоянии был исполнить
в самом
деле то, о
чем говорил шутя.
— Как это скучно! — воскликнул я невольно.
В самом
деле, я ожидал трагической развязки, и вдруг так неожиданно обмануть мои надежды!.. — Да неужели, — продолжал я, — отец не догадался,
что она у вас
в крепости?
Подложили цепи под колеса вместо тормозов, чтоб они не раскатывались, взяли лошадей под уздцы и начали спускаться; направо был утес, налево пропасть такая,
что целая деревушка осетин, живущих на
дне ее, казалась гнездом ласточки; я содрогнулся, подумав,
что часто здесь,
в глухую ночь, по этой дороге, где две повозки не могут разъехаться, какой-нибудь курьер раз десять
в год проезжает, не вылезая из своего тряского экипажа.
— Я вчера целый
день думала, — отвечала она сквозь слезы, — придумывала разные несчастия: то казалось мне,
что его ранил дикий кабан, то чеченец утащил
в горы… А нынче мне уж кажется,
что он меня не любит.
Казбич остановился
в самом
деле и стал вслушиваться: верно, думал,
что с ним заводят переговоры, — как не так!.. Мой гренадер приложился… бац!.. мимо, — только
что порох на полке вспыхнул; Казбич толкнул лошадь, и она дала скачок
в сторону. Он привстал на стременах, крикнул что-то по-своему, пригрозил нагайкой — и был таков.
«Послушайте, Максим Максимыч, — отвечал он, — у меня несчастный характер: воспитание ли меня сделало таким, Бог ли так меня создал, не знаю; знаю только то,
что если я причиною несчастия других, то и сам не менее несчастлив; разумеется, это им плохое утешение — только
дело в том,
что это так.
Я отвечал,
что много есть людей, говорящих то же самое;
что есть, вероятно, и такие, которые говорят правду;
что, впрочем, разочарование, как все моды, начав с высших слоев общества, спустилось к низшим, которые его донашивают, и
что нынче те, которые больше всех и
в самом
деле скучают, стараются скрыть это несчастие, как порок. Штабс-капитан не понял этих тонкостей, покачал головою и улыбнулся лукаво...
Уж, видно, такой задался несчастный
день!» Только Григорий Александрович, несмотря на зной и усталость, не хотел воротиться без добычи, таков уж был человек:
что задумает, подавай; видно,
в детстве был маменькой избалован…
Он слушал ее молча, опустив голову на руки; но только я во все время не заметил ни одной слезы на ресницах его:
в самом ли
деле он не мог плакать, или владел собою — не знаю;
что до меня, то я ничего жальче этого не видывал.
— Хоть
в газетах печатайте. Какое мне
дело?..
Что, я разве друг его какой?.. или родственник? Правда, мы жили долго под одной кровлей… А мало ли с кем я не жил?..
— Здесь нечисто! Я встретил сегодня черноморского урядника; он мне знаком — был прошлого года
в отряде; как я ему сказал, где мы остановились, а он мне: «Здесь, брат, нечисто, люди недобрые!..» Да и
в самом
деле,
что это за слепой! ходит везде один, и на базар, за хлебом, и за водой… уж видно, здесь к этому привыкли.
— Послушай, слепой! — сказал Янко, — ты береги то место… знаешь? там богатые товары… скажи (имени я не расслышал),
что я ему больше не слуга;
дела пошли худо, он меня больше не увидит; теперь опасно; поеду искать работы
в другом месте, а ему уж такого удальца не найти.
Только
что вы остановитесь, он начинает длинную тираду, по-видимому имеющую какую-то связь с тем,
что вы сказали, но которая
в самом
деле есть только продолжение его собственной речи.
Молча с Грушницким спустились мы с горы и прошли по бульвару, мимо окон дома, где скрылась наша красавица. Она сидела у окна. Грушницкий, дернув меня за руку, бросил на нее один из тех мутно-нежных взглядов, которые так мало действуют на женщин. Я навел на нее лорнет и заметил,
что она от его взгляда улыбнулась, а
что мой дерзкий лорнет рассердил ее не на шутку. И как,
в самом
деле, смеет кавказский армеец наводить стеклышко на московскую княжну?..
— Другая идея вот: мне хотелось вас заставить рассказать что-нибудь; во-первых, потому,
что слушать менее утомительно; во-вторых, нельзя проговориться; в-третьих, можно узнать чужую тайну; в-четвертых, потому,
что такие умные люди, как вы, лучше любят слушателей,
чем рассказчиков. Теперь к
делу:
что вам сказала княгиня Лиговская обо мне?
Княгиня лечится от ревматизма, а дочь Бог знает от
чего; я велел обеим пить по два стакана
в день кислосерной воды и купаться два раза
в неделю
в разводной ванне.
— Не радуйся, однако. Я как-то вступил с нею
в разговор у колодца, случайно; третье слово ее было: «Кто этот господин, у которого такой неприятный тяжелый взгляд? он был с вами, тогда…» Она покраснела и не хотела назвать
дня, вспомнив свою милую выходку. «Вам не нужно сказывать
дня, — отвечал я ей, — он вечно будет мне памятен…» Мой друг, Печорин! я тебя не поздравляю; ты у нее на дурном замечании… А, право, жаль! потому
что Мери очень мила!..
Мне
в самом
деле говорили,
что в черкесском костюме верхом я больше похож на кабардинца,
чем многие кабардинцы.
Дамы на водах еще верят нападениям черкесов среди белого
дня; вероятно, поэтому Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон
в этом геройском облачении. Высокий куст закрывал меня от них, но сквозь листья его я мог видеть все и отгадать по выражениям их лиц,
что разговор был сентиментальный. Наконец они приблизились к спуску; Грушницкий взял за повод лошадь княжны, и тогда я услышал конец их разговора...
Как быть! кисейный рукав слабая защита, и электрическая искра пробежала из моей руки
в ее руку; все почти страсти начинаются так, и мы часто себя очень обманываем, думая,
что нас женщина любит за наши физические или нравственные достоинства; конечно, они приготовляют, располагают ее сердце к принятию священного огня, а все-таки первое прикосновение решает
дело.
Я сидел у княгини битый час. Мери не вышла, — больна. Вечером на бульваре ее не было. Вновь составившаяся шайка, вооруженная лорнетами, приняла
в самом
деле грозный вид. Я рад,
что княжна больна: они сделали бы ей какую-нибудь дерзость. У Грушницкого растрепанная прическа и отчаянный вид; он, кажется,
в самом
деле огорчен, особенно самолюбие его оскорблено; но ведь есть же люди,
в которых даже отчаяние забавно!..
Возвратясь домой, я заметил,
что мне чего-то недостает. Я не видал ее! Она больна! Уж не влюбился ли я
в самом
деле?.. Какой вздор!
С тех пор как поэты пишут и женщины их читают (за
что им глубочайшая благодарность), их столько раз называли ангелами,
что они
в самом
деле,
в простоте душевной, поверили этому комплименту, забывая,
что те же поэты за деньги величали Нерона полубогом…
— Я думаю то же, — сказал Грушницкий. — Он любит отшучиваться. Я раз ему таких вещей наговорил,
что другой бы меня изрубил на месте, а Печорин все обратил
в смешную сторону. Я, разумеется, его не вызвал, потому
что это было его
дело; да не хотел и связываться…
— Благородный молодой человек! — сказал он, с слезами на глазах. — Я все слышал. Экой мерзавец! неблагодарный!.. Принимай их после этого
в порядочный дом! Слава Богу, у меня нет дочерей! Но вас наградит та, для которой вы рискуете жизнью. Будьте уверены
в моей скромности до поры до времени, — продолжал он. — Я сам был молод и служил
в военной службе: знаю,
что в эти
дела не должно вмешиваться. Прощайте.
Доктор согласился быть моим секундантом; я дал ему несколько наставлений насчет условий поединка; он должен был настоять на том, чтобы
дело обошлось как можно секретнее, потому
что хотя я когда угодно готов подвергать себя смерти, но нимало не расположен испортить навсегда свою будущность
в здешнем мире.
И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие лучше,
чем я
в самом
деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!
— От княгини Лиговской; дочь ее больна — расслабление нервов… Да не
в этом
дело, а вот
что: начальство догадывается, и хотя ничего нельзя доказать положительно, однако я вам советую быть осторожнее. Княгиня мне говорила нынче,
что она знает,
что вы стрелялись за ее дочь. Ей все этот старичок рассказал… как бишь его? Он был свидетелем вашей стычки с Грушницким
в ресторации. Я пришел вас предупредить. Прощайте. Может быть, мы больше не увидимся, вас ушлют куда-нибудь.