Неточные совпадения
— Вся жизнь их, — говорил он, — проходит в кружении головы и
сердца, в стрекозливом прыгании. Весь разговор их заключается в каком-то щебетанье, в болтовне о модных тряпках, о гуляньях и балах. Живу я несколько месяцев в Москве, живал в ней и прежде, и должен признаться, ныне в первый раз слышу от
русской светской девушки твердую, одушевленную, завлекающую речь.
Он любил делать все аккуратно и прочно, чему доказательством служили его оси, не боявшиеся ударов многопудового молота, и шины, которые выдерживали
русские шоссейные дороги на тысячу верст, и потому предложил Гертруде Казимировне свою руку и
сердце.
Не скажешь этого, и я уезжаю отсюда с растерзанным
сердцем, покорный воле матери, на родину, где меня ожидает смерть или на поле битвы, или в петле
русской.
— Эх! пане, встали с кочетами, — сказал он с
сердцем, перемешивая
русские слова с польскими и белорусскими; так как жизнь его прошла сквозь строй трех народностей и ни на одной не установилась, то и в речи его была подобная смесь.
— Ваши отзывы о нем не преувеличены. Пржшедиловский, конечно, не скажет о польском деле того, что я говорил, потому что он счастлив здесь.
Русская девушка, которую он страстно полюбил, отдала ему свое
сердце и руку, отец ее не погнушался принять поляка в свое семейство. Мудрено ли, что он прирос
сердцем к
русской земле!
— Когда возводили вы на него напраслину, я была за него, а теперь против него правда и
сердце русской женщины.
Родство с
русским полковником, может статься, будущим генералом, должно было льстить
сердцу честолюбивого панцирного боярина.
Когда я в 1854 году, выпущенный из-за решетки его, въехал в Смоленск, я, казалось, готов был облобызать родную землю, на которую ступил, благовест
русских колоколов радостно прозвучал в моем
сердце, как будто оно хотело пропеть: «Христос воскресе!» Не скажу, чтобы местность города на Двине была неприятна.
Сердце Эдвиги было, однако ж, не на месте. Вслед за тем до нее секретно дошла роковая весть, что Ричард погиб… как, никто, наверно, кроме нее, не знал. Она уведомила своих друзей, что он убит в Царстве Польском в сшибке с
русскими. Наружно разыгрывая роль героини, Эдвига старалась казаться спокойной, говорила, что гордится, счастлива, пожертвовав сына отчизне. Но душа ее была сильно потрясена; вскоре разочлась она со всеми земными замыслами и навсегда опочила от них.
— Пока он не отречется от них, пока не докажет на деле, что будет верен России, нашему
русскому государю,
сердце и рука моя не могут ему принадлежать. Я была бы недостойна видеть свет Божий, если б из корыстных видов изменила клятве, данной умирающему отцу.
Первый тост провозгласила она за благоденствие Польши (в мыслях и
сердце своем она прибавляла: «и только в слиянии с Россией под
русскою державой»). Восторженный виват сопровождал этот тост.
Оживился разговор, посыпались лукавые вопросы, какую страну предпочитает она в своем
сердце: Россию или Польшу, на чью сторону она станет, если бы в здешнем краю возгорелась война между
русскими и поляками.
Но я теперь должен, как в решительную и священную минуту, когда приходится спасать свое отечество, когда всякий гражданин несет все и жертвует всем, — я должен сделать клич хотя к тем, у которых еще есть в груди
русское сердце и понятно сколько-нибудь слово «благородство».
Неточные совпадения
— Пришел я из Песочного… // Молюсь за Дему бедного, // За все страдное
русское // Крестьянство я молюсь! // Еще молюсь (не образу // Теперь Савелий кланялся), // Чтоб
сердце гневной матери // Смягчил Господь… Прости! —
— Да, кажется, вот так: «Стройны, дескать, наши молодые джигиты, и кафтаны на них серебром выложены, а молодой
русский офицер стройнее их, и галуны на нем золотые. Он как тополь между ними; только не расти, не цвести ему в нашем саду». Печорин встал, поклонился ей, приложив руку ко лбу и
сердцу, и просил меня отвечать ей, я хорошо знаю по-ихнему и перевел его ответ.
Сердцеведением и мудрым познаньем жизни отзовется слово британца; легким щеголем блеснет и разлетится недолговечное слово француза; затейливо придумает свое, не всякому доступное, умно-худощавое слово немец; но нет слова, которое было бы так замашисто, бойко, так вырвалось бы из-под самого
сердца, так бы кипело и животрепетало, как метко сказанное
русское слово.
— Прошу покорнейше, — сказал Манилов. — Вы извините, если у нас нет такого обеда, какой на паркетах и в столицах, у нас просто, по
русскому обычаю, щи, но от чистого
сердца. Покорнейше прошу.
Русский человек, да еще и в
сердцах.