Неточные совпадения
Он круто повернулся и, в сопровождении адъютанта,
пошел к коляске. И пока
он садился, пока коляска повернула на шоссе и скрылась за зданием ротной школы, на плацу стояла робкая, недоумелая тишина.
В уме это решение казалось твердым, но где-то глубоко и потаенно в душе, почти не проникая в сознание, копошилась уверенность, что
он сегодня, как и вчера, как делал это почти ежедневно в последние три месяца, все-таки
пойдет к Николаевым.
И пока
он шел к себе, пока ложился в постель, пока засыпал,
он верил тому, что
ему будет легко сдержать свое слово.
Вместе с тем
он сейчас же понял, что непременно
пойдет к Николаевым. «Но это уже в самый, самый последний раз!» — пробовал
он обмануть самого себя. И
ему сразу стало весело и спокойно...
Ромашов вышел на крыльцо. Ночь стала точно еще гуще, еще чернее и теплее. Подпоручик ощупью
шел вдоль плетня, держась за
него руками, и дожидался, пока
его глаза привыкнут
к мраку. В это время дверь, ведущая в кухню Николаевых, вдруг открылась, выбросив на мгновение в темноту большую полосу туманного желтого света. Кто-то зашлепал по грязи, и Ромашов услышал сердитый голос денщика Николаевых, Степана...
«Вот, назло ей,
пойду к Назанскому, — решил
он внезапно и сразу почувствовал в этом какое-то мстительное удовлетворение.
Ночь была полна глубокой тишиной, и темнота ее казалась бархатной и теплой. Но тайная творческая жизнь чуялась в бессонном воздухе, в спокойствии невидимых деревьев, в запахе земли. Ромашов
шел, не видя дороги, и
ему все представлялось, что вот-вот кто-то могучий, властный и ласковый дохнет
ему в лицо жарким дыханием. И бы-ла у
него в душе ревнивая грусть по
его прежним, детским, таким ярким и невозвратимым вёснам, тихая беззлобная зависть
к своему чистому, нежному прошлому…
Кто-то нерешительно завозился в кабинете и на цыпочках, скрипя сапогами,
пошел к выходу. Но
его сейчас же остановил голос командира, ставший вдруг чересчур суровым, чтобы не быть поддельным...
Он пошел опять в столовую. Там Осадчий и товарищ Ромашова по роте, Веткин, провожали под руки
к выходным дверям совершенно опьяневшего Леха, который слабо и беспомощно мотал головой и уверял, что
он архиерей. Осадчий с серьезным лицом говорил рокочущей октавой, по-протодьяконски...
Хлебников стоял рядом, сгорбившись;
он тупо смотрел на офицера и вытирал ребром ладони нос. С чувством острого и бесполезного сожаления Ромашов отвернулся от
него и
пошел к третьему взводу.
Товарищ же
его шел по пятам за подпоручиком и, вытянув морду, с любопытством принюхивался
к полам
его шинели.
Он водил
его от норы
к норе и показывал
ему своих любимцев, говоря о
них с таким увлечением и с такой нежностью, с таким знанием
их обычаев и характеров, точно дело
шло о
его добрых, милых знакомых.
Ромашов придвинулся
к ней ближе.
Ему казалось, что от лица ее
идет бледное сияние. Глаз ее не было видно — вместо
них были два больших темных пятна, но Ромашов чувствовал, что она смотрит на
него.
Не доходя костра,
они разошлись. Шурочка
пошла прямо вверх, а Ромашов снизу, обходом, вдоль реки. Винт еще не окончился, но
их отсутствие было замечено. По крайней мере Диц так нагло поглядел на подходящего
к костру Ромашову и так неестественно-скверно кашлянул, что Ромашову захотелось запустить в
него горящей головешкой.
— В-вся рота
идет, к-как один ч-человек — ать! ать! ать! — говорил Слива, плавно подымая и опуская протянутую ладонь, — а
оно одно, точно на смех — о! о! — як тот козел. —
Он суетливо и безобразно ткнул несколько раз указательным пальцем вверх. — Я
ему п-прямо сказал б-без церемонии: уходите-ка, п-почтеннейший, в друг-гую роту. А лучше бы вам и вовсе из п-полка уйти. Какой из вас
к черту офицер? Так, м-междометие какое-то…
Однажды Николаев был приглашен
к командиру полка на винт. Ромашов знал это. Ночью,
идя по улице,
он услышал за чьим-то забором, из палисадника, пряный и страстный запах нарциссов.
Он перепрыгнул через забор и в темноте нарвал с грядки, перепачкав руки в сырой земле, целую охапку этих белых, нежных, мокрых цветов.
Тем, что денщик побежал жаловаться ротному командиру, а ротный командир
послал его с запиской
к фельдфебелю, а фельдфебель еще полчаса бил
его по синему, опухшему, кровавому лицу.
Они поцеловались, и теперь ее губы были холодны и неподвижны. Она быстро
пошла к воротам, и сразу ее поглотила густая тьма ночи.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как
пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что
он такое и в какой мере нужно
его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит
к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Анна Андреевна. Где ж, где ж
они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (Говорит скоро.)А все ты, а всё за тобой. И
пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает
к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Сначала
он принял было Антона Антоновича немного сурово, да-с; сердился и говорил, что и в гостинице все нехорошо, и
к нему не поедет, и что
он не хочет сидеть за
него в тюрьме; но потом, как узнал невинность Антона Антоновича и как покороче разговорился с
ним, тотчас переменил мысли, и,
слава богу, все
пошло хорошо.
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная вещь: дело
идет о жизни человека… (
К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, —
оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Трубят рога охотничьи, // Помещик возвращается // С охоты. Я
к нему: // «Не выдай! Будь заступником!» // — В чем дело? — Кликнул старосту // И мигом порешил: // — Подпаска малолетнего // По младости, по глупости // Простить… а бабу дерзкую // Примерно наказать! — // «Ай, барин!» Я подпрыгнула: // «Освободил Федотушку! //
Иди домой, Федот!»