Неточные совпадения
Жалко, и грустно, и противно
было глядеть сквозь мутную кисею дождя на этот жалкий скарб, казавшийся
таким изношенным, грязным и нищенским; на горничных и кухарок, сидевших на верху воза на мокром брезенте с какими-то утюгами, жестянками и корзинками в руках, на запотевших, обессилевших лошадей, которые то и дело останавливались, дрожа коленями, дымясь и часто нося боками, на сипло ругавшихся дрогалей, закутанных от дождя в рогожи.
Но к началу сентября погода вдруг резко и совсем нежданно переменилась. Сразу наступили тихие безоблачные дни,
такие ясные, солнечные и теплые, каких не
было даже в июле. На обсохших сжатых полях, на их колючей желтой щетине заблестела слюдяным блеском осенняя паутина. Успокоившиеся деревья бесшумно и покорно роняли желтые листья.
Застежки должны
были быть в
таком же стиле, как и весь узор, матовые, старого золота, тонкой резьбы, а он Бог знает что сделал.
— Как странно, — сказала Вера с задумчивой улыбкой. — Вот я держу в своих руках вещь, которой, может
быть, касались руки маркизы Помпадур или самой королевы Антуанетты… Но знаешь, Анна, это только тебе могла прийти в голову шальная мысль переделать молитвенник в дамский carnet [Записная книжка (франц.).]. Однако все-таки пойдем посмотрим, что там у нас делается.
— Ну что ж, не
так уж дурно. Ты не тревожься. Впрочем, между нами, у тебя у самой
есть слабость вкусно
поесть.
— Ну,
так представлю тебе, Аня, поручика Бахтинского. Танцор и буян, но хороший кавалерист. Вынь-ка, Бахтинский, милый мой, там из коляски… Пойдемте, девочки… Чем, Верочка,
будешь кормить? У меня… после лиманного режима… аппетит, как у выпускного… прапорщика.
Он всю свою скрытую нежность души и потребность сердечной любви перенес на эту детвору, особенно на девочек. Сам он
был когда-то женат, но
так давно, что даже позабыл об этом. Еще до войны жена сбежала от него с проезжим актером, пленясь его бархатной курткой и кружевными манжетами. Генерал посылал ей пенсию вплоть до самой ее смерти, но в дом к себе не пустил, несмотря на сцены раскаяния и слезные письма. Детей у них не
было.
Верного в этом анекдоте
было только то, что в первые дни замужней жизни Анна должна
была безотлучно находиться около захворавшей матери,
так как Вера спешно уехала к себе на юг, а бедный Густав Иванович предавался унынию и отчаянию.
Такие суровые законы
были выведены из практики, для обуздания княгини Веры и Анны Николаевны, которые в азарте не знали никакого удержу.
— Нет, нет, — роман
был самый приличный. Видите ли, всюду, где мы останавливались на постой, городские жители имели свои исключения и прибавления, но в Букаресте
так коротко обходились с нами жители, что когда однажды я стал играть на скрипке, то девушки тотчас нарядились и пришли танцевать, и
такое обыкновение повелось на каждый день.
— Ну как же это
так, дедушка? — мягко возразила Вера, пожимая слегка его руку. — Зачем клеветать? Вы ведь сами
были женаты. Значит, все-таки любили?
— Нет, — ответил старик решительно. — Я, правда, знаю два случая похожих. Но один
был продиктован глупостью, а другой…
так… какая-то кислота… одна жалость… Если хочешь, я расскажу. Это недолго.
— Ну, вот. В одном полку нашей дивизии (только не в нашем)
была жена полкового командира. Рожа, я тебе скажу, Верочка, преестественная. Костлявая, рыжая, длинная, худущая, ротастая… Штукатурка с нее
так и сыпалась, как со старого московского дома. Но, понимаешь, этакая полковая Мессалина: темперамент, властность, презрение к людям, страсть к разнообразию. Вдобавок — морфинистка.
А другой случай
был совсем жалкий. И
такая же женщина
была, как и первая, только молодая и красивая. Очень и очень нехорошо себя вела. На что уж мы легко глядели на эти домашние романы, но даже и нас коробило. А муж — ничего. Все знал, все видел и молчал. Друзья намекали ему, а он только руками отмахивался. «Оставьте, оставьте… Не мое дело, не мое дело… Пусть только Леночка
будет счастлива!..»
Такой олух!
А это, заметь, Веруня,
было в то время, когда башибузуки вырезывали наши пикеты
так же просто, как ярославская баба на огороде срезает капустные кочни.
— Да-а, — протянул генерал наконец. — Может
быть, это просто ненормальный малый, маниак, а — почем знать? — может
быть, твой жизненный путь, Верочка, пересекла именно
такая любовь, о которой грезят женщины и на которую больше не способны мужчины. Постой-ка. Видишь, впереди движутся фонари? Наверно, мой экипаж.
Все равно и там
так же я
буду любить Веру Николаевну, как здесь.
— Пожалуйста, пожалуйста, вот первая дверь налево, а там… сейчас… Он
так скоро ушел от нас. Ну, скажем, растрата. Сказал бы мне об этом. Вы знаете, какие наши капиталы, когда отдаешь квартиры внаем холостякам. Но какие-нибудь шестьсот — семьсот рублей я бы могла собрать и внести за него. Если бы вы знали, что это
был за чудный человек, пани. Восемь лет я его держала на квартире, и он казался мне совсем не квартирантом, а родным сыном.
— Ах, ах, ах, браслет — я и забыла. Почему вы знаете? Он перед тем, как написать письмо, пришел ко мне и сказал: «Вы католичка?» Я говорю: «Католичка». Тогда он говорит: «У вас
есть милый обычай —
так он и сказал: милый обычай — вешать на изображение матки боски кольца, ожерелья, подарки.
Так вот исполните мою просьбу: вы можете этот браслет повесить на икону?» Я ему обещала это сделать.
— Прушу, прушу, пани. Вот его первая дверь налево. Его хотели сегодня отвезти в анатомический театр, но у него
есть брат,
так он упросил, чтобы его похоронить по-христианску. Прушу, прушу.
Они
так совпадали в ее мысли с музыкой, что это
было как будто бы куплеты, которые кончались словами: «Да святится имя Твое».
Вспоминаю каждый твой шаг, улыбку, взгляд, звук твоей походки. Сладкой грустью, тихой, прекрасной грустью обвеяны мои последние воспоминания. Но я не причиню тебе горя. Я ухожу один, молча,
так угодно
было Богу и судьбе. «Да святится имя Твое».
Ты, ты и люди, которые окружали тебя, все вы не знаете, как ты
была прекрасна. Бьют часы. Время. И, умирая, я в скорбный час расставания с жизнью все-таки
пою — слава Тебе.
«Успокойся, дорогая, успокойся, успокойся. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Ты ведь моя единая и последняя любовь. Успокойся, я с тобой. Подумай обо мне, и я
буду с тобой, потому что мы с тобой любили друг друга только одно мгновение, но навеки. Ты обо мне помнишь? Помнишь? Помнишь? Вот я чувствую твои слезы. Успокойся. Мне спать
так сладко, сладко, сладко».
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Ему всё бы только рыбки! Я не иначе хочу, чтоб наш дом
был первый в столице и чтоб у меня в комнате
такое было амбре, чтоб нельзя
было войти и нужно бы только этак зажмурить глаза. (Зажмуривает глаза и нюхает.)Ах, как хорошо!
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья не хватает даже на чай и сахар. Если ж и
были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да на пару платья. Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это
такой народ, что на жизнь мою готовы покуситься.
Хлестаков. Да вот тогда вы дали двести, то
есть не двести, а четыреста, — я не хочу воспользоваться вашею ошибкою; —
так, пожалуй, и теперь столько же, чтобы уже ровно
было восемьсот.
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я не
ем? Отчего же я, черт возьми, не могу
так же? Разве они не
такие же проезжающие, как и я?
Купцы.
Так уж сделайте
такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то
есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не знаем, как и
быть: просто хоть в петлю полезай.