— Пойми меня, Анна, — сказал Максим мягче. — Я не стал бы напрасно
говорить тебе жестокие вещи. У мальчика тонкая нервная организация. У него пока есть все шансы развить остальные свои способности до такой степени, чтобы хотя отчасти вознаградить его слепоту. Но для этого нужно упражнение, а упражнение вызывается только необходимостью. Глупая заботливость, устраняющая от него необходимость усилий, убивает в нем все шансы на более полную жизнь.
Неточные совпадения
В этих случаях он всегда произносил неизменную фразу: «Здорова ли
ты, моя голубка?» — после чего усаживался за стол и уже почти ничего не
говорил, разве изредка сообщал что-либо о дубовых валах и шестернях.
— Это вчерашняя девочка, мама! Я
тебе говорил, — сказал мальчик, здороваясь. — Только у меня теперь урок.
— Вот что, Веля… — сказал он, взяв дочь за плечо и посматривая на ее будущего учителя. — Помни всегда, что на небе есть бог, а в Риме святой его «папеж». Это
тебе говорю я, Валентин Яскульский, и
ты должна мне верить потому, что я твой отец, — это рrimо.
— Вот послушай
ты его, —
говорил Ставрученко Максиму, лукаво подталкивая его локтем, когда студент ораторствовал с раскрасневшимся лицом и сверкающими глазами. — Вот, собачий сын,
говорит, как пишет!.. Подумаешь, и в самом деле голова! А расскажи
ты нам, ученый человек, как
тебя мой Нечипор надул, а?
— Да, о ней я думал в этом случае не менее, чем о нем, —
говорил старик сурово. — Подумай, ведь она еще ребенок, не знающий жизни! Я не хочу верить, что
ты желала бы воспользоваться неведением ребенка.
Даже этот кадетик с таким резким голосом, и тот, —
ты слышала? —
говорит: жениться и командовать частью.
— Не
говори: мы!
Ты — совсем другое дело…
— Послушай, Веля, — заговорил он, взяв ее за руку. — Там сейчас
говорили: в больших городах девушки учатся всему, перед
тобой тоже могла бы открыться широкая дорога… А я…
— Хотят стариков в архив… Брешут!.. В свое время и мы с
тобой, братику, тоже… Да и теперь еще… Правду я
говорю или нет?
—
Ты вот знаешь, что нет, а я
тебе говорю, что есть. От вас, зрячих, тоже сокрыто многое…
Постой, я хочу
поговорить с
тобой серьезно и рад, что это будет именно здесь.
— Тише, тише! Не
говори:
тебе вредно.
— „А солдатскую шинель, — говорит капитан-исправник, загвоздивши тебе опять в придачу кое-какое крепкое словцо, — зачем стащил? и у священника тоже сундук с медными деньгами?“ — „Никак нет, —
говоришь ты, не сдвинувшись, — в воровском деле никогда еще не оказывался“.
— Знаете что? — сказала вдруг Сонечка, — я с одними мальчиками, которые к нам ездят, всегда
говорю ты; давайте и с вами говорить ты. Хочешь? — прибавила она, встряхнув головкой и взглянув мне прямо в глаза.
— Ступай же,
говорят тебе! — кричали запорожцы. Двое из них схватили его под руки, и как он ни упирался ногами, но был наконец притащен на площадь, сопровождаемый бранью, подталкиваньем сзади кулаками, пинками и увещаньями. — Не пяться же, чертов сын! Принимай же честь, собака, когда тебе дают ее!
Неточные совпадения
Хлестаков. Стой,
говори прежде одна. Что
тебе нужно?
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно
тебе будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Городничий (с неудовольствием).А, не до слов теперь! Знаете ли, что тот самый чиновник, которому вы жаловались, теперь женится на моей дочери? Что? а? что теперь скажете? Теперь я вас… у!.. обманываете народ… Сделаешь подряд с казною, на сто тысяч надуешь ее, поставивши гнилого сукна, да потом пожертвуешь двадцать аршин, да и давай
тебе еще награду за это? Да если б знали, так бы
тебе… И брюхо сует вперед: он купец; его не тронь. «Мы,
говорит, и дворянам не уступим». Да дворянин… ах
ты, рожа!
Анна Андреевна. Где ж, где ж они? Ах, боже мой!.. (Отворяя дверь.)Муж! Антоша! Антон! (
Говорит скоро.)А все
ты, а всё за
тобой. И пошла копаться: «Я булавочку, я косынку». (Подбегает к окну и кричит.)Антон, куда, куда? Что, приехал? ревизор? с усами! с какими усами?
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к
тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я
тебя, —
говорит, — не буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот
ты у меня, любезный, поешь селедки!»