Остальную дорогу мы оба шли молча. По сторонам тихо переливались огни сквозь ледяные окна… Слободка кончала обычным порядком свой бесхитростный день,
не задаваясь ни думами, ни вопросами… Она жила, как могла, и нам выпала роль безучастных свидетелей этой жизни. И никогда еще эта роль не казалась мне такой тяжелой…
Русский человек не идет путями святости, никогда
не задается такими высокими целями, но он поклоняется святым и святости, с ними связывает свою последнюю любовь, возлагается на святых, на их заступничество и предстательство, спасается тем, что русская земля имеет так много святынь.
Несмотря на скрытность моего характера, я ни сознательно, ни бессознательно
не задавался целью скрывать себя в своей мысли и писать обратное тому, что я есть в своей глубине.
Но, говоря о семейных каторжных, нельзя мириться с другим беспорядком — с нерасчетливостью администрации, с какою она разрешает десяткам семейств селиться там, где нет ни усадебной, ни пахотной земли, ни сенокосов, в то время как в селениях других округов, поставленных в этом отношении в более благоприятные условия, хозяйничают только бобыли, и хозяйства
не задаются вовсе благодаря недостатку женщин.
— Об этом, — говорит, — спору нет, что мы в науках
не задались, но только своему отечеству верно преданные.
Неточные совпадения
Уж, видно, такой
задался несчастный день!» Только Григорий Александрович, несмотря на зной и усталость,
не хотел воротиться без добычи, таков уж был человек: что задумает, подавай; видно, в детстве был маменькой избалован…
— Последний вопрос, кузина, — сказал он вслух, — если б… — И задумался: вопрос был решителен, — если б я
не принял дружбы, которую вы подносите мне, как похвальный лист за благонравие, а
задался бы задачей «быть генералом»: что бы вы сказали? мог ли бы, могу ли!.. «Она
не кокетка, она скажет истину!» — подумал он.
Особенно я люблю дорогой, спеша, или сам что-нибудь у кого спросить по делу, или если меня кто об чем-нибудь спросит: и вопрос и ответ всегда кратки, ясны, толковы,
задаются не останавливаясь и всегда почти дружелюбны, а готовность ответить наибольшая во дню.
Мне сто раз, среди этого тумана,
задавалась странная, но навязчивая греза: «А что, как разлетится этот туман и уйдет кверху,
не уйдет ли с ним вместе и весь этот гнилой, склизлый город, подымется с туманом и исчезнет как дым, и останется прежнее финское болото, а посреди его, пожалуй, для красы, бронзовый всадник на жарко дышащем, загнанном коне?» Одним словом,
не могу выразить моих впечатлений, потому что все это фантазия, наконец, поэзия, а стало быть, вздор; тем
не менее мне часто
задавался и
задается один уж совершенно бессмысленный вопрос: «Вот они все кидаются и мечутся, а почем знать, может быть, все это чей-нибудь сон, и ни одного-то человека здесь нет настоящего, истинного, ни одного поступка действительного?
Но всего замечательнее, что этой идеей о «дисциплине» он
задался тогда вовсе
не для того, чтоб избавиться от Катерины Николаевны, а в самой полной уверенности, что он
не только уже
не любит ее, но даже в высшей степени ненавидит.