Неточные совпадения
Если б ты знал, как
мне неприятно бывать
по вечерам у Радугиной!
Однажды, в Москве,
мне вздумалось, из шалости, пообедать с Ленским в одном русском трактире, и когда
я спросил, что возьмут с нас двоих за обед, то трактирщик отвечал
мне преважно: «
По тридцати копеек с рыла!» С рыла!!.
— Да, милостивые государи! — говорил важным голосом синий фрак, — поверьте
мне, старику;
я делал
по сему предмету различные опыты и долгом считаю сообщить вам, что принятой способ натирать
по скобленому месту сандараком — есть самый удобнейший: никогда не расплывется.
— Нет, почтеннейший! — говорил старик, покачивая головою, — воля ваша,
я не согласен с вами. Ну рассудите милостиво: здесь берут
по рублю с персоны и подают только
по четыре блюда; а в ресторации «Мыс Доброй Надежды»…
— Однако ж если вы считаете Англию в числе европейских государств, то кажется… но, впрочем, может быть, и англичане также бунтуют? Только,
я думаю, вам трудно будет послать к ним экзекуцию: для этого нужен флот; а
по милости бунтовщиков англичан у вас не осталось ни одной лодки.
— Здравствуйте, князь! — проговорила тихим голосом и по-русски хозяйка дома. —
Я сегодня очень нездорова: ужасно болит голова; и если вы,
по вашему обыкновению, станете кричать…
— Не беспокойся! — перервал князь Радугин, садясь на диван. —
Я заехал к тебе на минуту, рассказать одну презабавную историю, и очень рад, что застал у тебя этих господ. Так и быть!.. Дурно ли, хорошо ли, а расскажу этот анекдот по-французски: пускай и они посмеются вместе со
мною… Ecoutez, messieurs! [Послушайте, господа! (франц.)] — примолвил Радугин по-французски. — Хотите ли,
я вам расскажу презабавную новость?
Оленька перестала
меня дичиться; не прошло двух недель, и она бегала уже со
мной по саду, гуляла
по полям,
по роще; одним словом, обращалась, как с родным братом.
— Позвольте спросить, — сказал секундант француза, человек средних лет, который, судя
по выговору, был также иностранец. —
Я желал бы знать
по крайней мере причину вашей дуэли.
Лишь только
я это вымолвил, как он одной рукой хвать
меня за ворот, прыгнул к себе, да и ну лудить
по становой жиле.
Вот, третьего дня, повез
я под вечер проезжего — знашь ты, какой-то не русской, не то француз, не то немец — леший его знает, а
по нашему-то бает; и такой добрый, двугривенный дал на водку.
— И
я тоже слышал, — сказал один пожилой извозчик. — Вишь, какой неугомонный, все таскается с войском
по чужим землям! Что это, Савельич, этим хранцузам дома не сидится?
— То-то отдам!
Я и сам бы умел синий кафтан носить
по будням. Знаем мы вас — отдам.
Я был
по торговым делам в Твери; в Москве у
меня оставались жена и сын, а меньшой был вместе со
мною.
— Дай бог вам здоровье, батюшка! — сказал купец, поклонясь вежливо Рославлеву. — Он спешит в Москву
по самой экстренной надобности, и подлинно вы изволили ему сделать истинное благодеяние.
Я подожду здесь лошадей; и если не нынче, так завтра доставлю вам, Иван Архипович, вашу повозку.
Мне помнится, ваш дом за Серпуховскими воротами?
— Как нечего? Что вы, сударь! По-нашему вот как. Если дело пошло наперекор, так не доставайся мое добро ни другу, ни недругу. Господи боже мой! У
меня два дома да три лавки в Панском ряду, а если божиим попущением враг придет в Москву, так
я их своей рукой запалю. На вот тебе! Не хвались же, что моим владеешь! Нет, батюшка! Русской народ упрям; вели только наш царь-государь, так мы этому Наполеону такую хлеб-соль поднесем, что он хоть и семи пядей во лбу, а — вот те Христос! — подавится.
— Как не знать, ваша милость.
Я не раз важивал Прасковью Степановну Лидину в город. Ну ты, одер! посматривай
по сторонам-то.
— Здоров, братец! — отвечал Ижорской, — что ему делается?.. Постой-ка?.. Слышишь?.. Никак тяфкнула?.. Нет, нет!.. Он будет сюда с нашими барынями… Чудак!.. поверишь ли? не могу его уговорить поохотиться со
мною!.. Бродит пешком да ездит верхом
по своим полям, как будто бы некому, кроме его, присмотреть за работою; а уж читает, читает!..
— С утра до вечера, батюшка! — перервал Ильменев. — Как это ему не надоест, подумаешь? Третьего дня
я заехал к нему… Господи боже мой! и на столе-то, и на окнах, и на стульях — всё книги! И охота же, подумаешь, жить чужим умом? Человек, кажется, неглупый, а — поверите ль? — зарылся
по уши в эту дрянь!..
— Полно, сестра! Что, разве мост подломился под вашей каретою? Прошу не погневаться: мост славной и строен
по моему рисунку; а вот если б в твоей парижской карете дверцы притворялись плотнее, так дело-то было бы лучше. Нет, матушка,
я уверен, что наш губернатор полюбуется на этот мостик… Да, кстати!
Меня уведомляют, что он завтра приедет в наш город; следовательно, послезавтра будет у
меня обедать.
— А с нею и
меня, — отвечал Сурской, — судя
по тому, как трудно
мне было одному выбраться на берег. Нет сомнения, что
я не спас бы Ольгу Николаевну, а утонул бы с нею вместе!
— Так вы очень
меня любите? — спросила Полина, чертя задумчиво
по песку своим зонтиком. — Очень?..
— Что вы, батюшка! Ее родители были не нынешнего века — люди строгие, дай бог им царство небесное! Куда гулять
по саду!
Я до самой почти свадьбы и голоса-то ее не слышал. За день до венца она перемолвила со
мной в окно два словечка… так что ж? Матушка ее подслушала да ну-ка ее с щеки на щеку — так разрумянила, что и боже упаси! Не тем помянута, куда крута была покойница!
— Ах, это ты? — сказала Оленька. — Как ты
меня испугала!
Я думала, что ты гуляешь
по саду с твоим женихом.
— Полно, брат! по-латыни-та говорить! Не об этом речь:
я слыву хлебосолом, и надобно сегодня поддержать мою славу. Да что наши дамы не едут!
Я разослал ко всем соседям приглашения: того и гляди, станут наезжать гости; одному
мне не управиться, так сестра бы у
меня похозяйничала. А уж на будущей неделе
я стал бы у нее хозяйничать, — прибавил Ижорской, потрепав
по плечу Рославлева. — Что, брат, дождался, наконец? Ведь свадьба твоя решительно в воскресенье?
— Сейчас доложу. Его превосходительство изволил прислать
меня уведомить вас, что он,
по встретившимся обстоятельствам…
— Сейчас… Изволил прислать
меня, уведомить вас, что
по встретившимся обстоятельствам он не может сегодня у вас кушать.
— Почему знать? — отвечал со вздохом Рославлев, —
По крайней мере
я почти уверен, что долго еще не буду ее мужем. Скажите, могу ли
я обещать, что не пойду служить даже и тогда, когда французы внесут войну в сердце России?
— Не могу доложить. Оно пришло
по почте.
Я знал, что найду вас здесь, так захватил его с собою. Вот оно.
Не ахай, не удивляйся, а слушай:
я расскажу тебе все
по порядку.
— Да с чем попало, — отвечал Буркин. — У кого есть ружье — тот с ружьем; у кого нет — тот с рогатиной. Что в самом деле!.. Французы-то о двух, что ль, головах? Дай-ка
я любого из них хвачу дубиною
по лбу — небось не встанет.
— А, так она его читала? Не правда ли, что оно бойко написано?
Я уверен был вперед, что при чтении этого красноречивого послания русское твое сердце забьет такую тревогу, что любовь и места не найдет. Только в одном ошибся:
я думал, что ты прежде женишься, а там уж приедешь сюда пировать под картечными выстрелами свою свадьбу:
по крайней мере
я на твоем месте непременно бы женился.
— О, что касается до нашего языка, то, конечно, теперь он в моде; а дай только войне кончиться, так мы заболтаем пуще прежнего по-французски. Язык-то хорош, мой милый! Ври себе что хочешь, говори сущий вздор, а все кажется умно. Но
я перервал тебя. Итак, твоя Полина, прочтя мое письмо…
Я уговорил конвойного офицера сдать его на руки капитан-исправнику, который
по моей просьбе взялся отвезти его в деревню к будущей моей теще.
— Разумеется. Да знаешь ли что?
Я позабыл к тебе написать. Кажется, он знаком с семейством твоей Полины;
по крайней мере он
мне сказывал, что года два тому назад, в Париже, познакомился с какой-то русской барыней, также Лидиной, и ездил часто к ней в дом. Тогда он был еще женат.
У барина был там другой слуга, из тамошних; он мараковал немного по-русски, так все
мне показывал и толковал.
Товарищ
мне все по-нашему пересказывал.
— Да и Блесткин,
я думаю, не больно себя поздравляет: генерал-то вовсе не
по нем — молодец! Терпеть не может дуелистов; а под картечью раскуривает трубку да любит, чтоб и адъютанты его делали то же.
— Не о тоне речь, сударь. Вы посланы к стрелкам,
я также: не угодно ли вам прогуляться со
мною по нашей цепи.
— Да так-то плоха, что и сказать нельзя. Объездом лучше; а все, как станете подъезжать к селу, так — не роди мать на свете!.. грязь
по ступицу. Вот
я поеду подле вас да укажу, где надо своротить с дороги.
— Помните ли, сударь, месяца два назад, как
я вывихнул ногу — вот, как
по милости вашей прометались все собаки и русак ушел? Ах, батюшка Владимир Сергеич, какое зло тогда
меня взяло!.. Поставил родного в чистое поле, а вы… Ну, уж честил же
я вас — не погневайтесь!..
— Слыхать-то об этом и
я слыхал, а сам не видывал. От креста вы проедете еще версты полторы, а там выедете на кладбище; вот тут пойдет опять плохая дорога, а против самой кладбищенской церкви — такая трясина, что и боже упаси! Забирайте уж лучше правее;
по пашне хоть и бойко, да зато не увязнете. Ну, прощайте, батюшка, Владимир Сергеич!
— Да, точно поют! Но это совсем не похоронный напев… напротив…
мне кажется… — Рославлев не мог кончить: невольный трепет пробежал
по всем его членам. Так, он не ошибается… до его слуха долетели звуки и слова, не оставляющие никакого сомнения… — Боже мой! — вскричал он, — это венчальный обряд… на кладбище… в полночь!.. Итак, Шурлов говорил правду… Несчастная! что она делает!..
Вот
я подумал, перекрестился и только что хотел пуститься один на волю божью, как вдруг слышим — кто-то скачет к нам
по дороге.
— Но
по крайней мере примите это лекарство и дайте
мне перевязать вашу руку.
— Тем лучше! Там должна решиться судьба нашего отечества, и если
я не увижу гибели всех французов, то
по крайней мере умру на развалинах Москвы.
— Не знаю, что вперед, а теперь это самое лучшее средство поровнять наши силы. Да вот, например, у
меня всего сотни две молодцов; а если б вы знали, сколько они передушили французов; до сих пор уж человек
по десяти на брата досталось. Правда, народ-то у
меня славный! — прибавил артиллерийской офицер с ужасной улыбкою, — всё ребята беспардонные; сантиментальных нет!
— Да, не мешает. Ах, черт возьми!
Я думал, что французской латник только оцарапал
мне щеку; а он, видно, порядком съездил
меня по роже.
Мне стало легче, и
я хотел на другой день чем свет отправиться догонять эскадрон; вдруг, этак перед сумерками, глядим —
по Смоленской дороге пыль столбом!
— Да! — возразил Зарядьев, — много бы мы наделали с ними дела. Эх, братец! Что значит этот народ? Да
я с одной моей ротой загоню их всех в Москву-реку. Посмотри-ка, — продолжал он, показывая на беспорядочные толпы народа, которые, шумя и волнуясь, рассыпались
по Красной площади. — Ну на что годится это стадо баранов? Жмутся друг к другу, орут во все горло; а начни-ка их плутонгами, так с двух залпов ни одной души на площади не останется.