Неточные совпадения
— Под ружьем!.. гм, гм!..
Может быть; вы, верно, лучше моего это знаете; да не о том дело. Я вам передаю то, что слышал: наших легло тридцать тысяч, а много
ли осталось, об этом мне не сказывали.
— Вот как трудно
быть уверену в будущем, — сказал Рославлев, выходя с своим приятелем из трактира. — Думал
ли этот офицер, что он встретит в рублевой ресторации человека, с которым,
может быть, завтра должен резаться.
— Тогда я носил мундир, mon cher! А теперь во фраке хочу посибаритничать. Однако ж знаешь
ли, мой друг? Хоть я не очень скучаю теперешним моим положением, а все-таки мне
было веселее, когда я служил. Почему знать?
Может быть, скоро понадобятся офицеры; стоит нам поссориться с французами… Признаюсь, люблю я этот милый веселый народ; что и говорить, славная нация! А как подумаешь, так надобно с ними порезаться: зазнались, разбойники! Послушай, Вольдемар: если у нас
будет война, я пойду опять в гусары.
— Здоров, братец! — отвечал Ижорской, — что ему делается?.. Постой-ка?.. Слышишь?.. Никак тяфкнула?.. Нет, нет!.. Он
будет сюда с нашими барынями… Чудак!.. поверишь
ли? не
могу его уговорить поохотиться со мною!.. Бродит пешком да ездит верхом по своим полям, как будто бы некому, кроме его, присмотреть за работою; а уж читает, читает!..
— Ax, мой друг, почему знать,
может быть, ты спешишь сократить лучшее время в твоей жизни! Не правда
ли? Ты согласен отсрочить нашу свадьбу?
— И после этого вы
можете меня спрашивать!.. Когда вы, прослужив сорок лет с честию, отдав вполне свой долг отечеству, готовы снова приняться за оружие, то
может ли молодой человек, как я, оставаться простым зрителем этой отчаянной и,
может быть, последней борьбы русских с целой Европою? Нет, Федор Андреевич, если б я навсегда должен
был отказаться от Полины, то и тогда пошел бы служить; а постарался бы только, чтоб меня убили на первом сражении.
Пользуясь правом жениха, Рославлев сидел за столом подле своей невесты; он
мог говорить с нею свободно, не опасаясь нескромного любопытства соседей, потому что с одной стороны подле них сидел Сурской, а с другой Оленька. В то время как все, или почти все, заняты
были едою, этим важным и едва
ли ни главнейшим делом большей части деревенских помещиков, Рославлев спросил Полину: согласна
ли она с мнением своей матери, что он не должен ни в каком случае вступать снова в военную службу?
— Почему знать? — отвечал со вздохом Рославлев, — По крайней мере я почти уверен, что долго еще не
буду ее мужем. Скажите,
могу ли я обещать, что не пойду служить даже и тогда, когда французы внесут войну в сердце России?
— Я хотел узнать, жив
ли мой друг, который,
будучи отчаянно болен, не
мог выехать из Москвы в то время, как вы в нее входили.
— То
есть не принимай ничего к сердцу, — перервал Рославлев, — не люби никого, не жалей ни о ком; беги от несчастного: он
может тебя опечалить; старайся не испортить желудка и как можно реже думай о том, что
будет с тобою под старость — то
ли ты хотел сказать, Александр?
— Хорошо! это доказывает, что вы уважаете нашу великую нацию… Тише, господа! прошу его не трогать! Не
можете ли вы нам сказать,
есть ли вооруженные люди в ближайшей деревне?
— Как что? — перервал сержант, — да разве сын моего командира
может быть изменником? Ну, статочное
ли это дело? Не правда
ли, детушки?
— Нет, братец, решено! ни русские, ни французы, ни люди, ни судьба, ничто не
может нас разлучить. — Так говорил Зарецкой, обнимая своего друга. — Думал
ли я, — продолжал он, — что
буду сегодня в Москве, перебранюсь с жандармским офицером; что по милости французского полковника выеду вместе с тобою из Москвы, что нас разлучат русские крестьяне, что они подстрелят твою лошадь и выберут тебя потом в свои главнокомандующие?..
Мы представляем безусловным обожателям Наполеона оправдать чем-нибудь этот вандальской поступок; вероятно, они откроют какие-нибудь гениальные причины, побудившие императора французов к сему безумному и детскому мщению; и трудно
ли этим господам доказать такую безделку, когда они математически доказывают, что Наполеон
был не только величайшим военным гением, в чем, никто с ними и не спорит, но что он в то же время
мог служить образцом всех гражданских и семейственных добродетелей, то
есть: что он
был добр, справедлив и даже… чувствителен!!!
— Что вы так задумались? — спросил его кавалерийской офицер. — Не хотите
ли, господин Рас… Рос… Рис… pardon!.. никак не
могу выговорить вашего имени; не хотите
ли выпить с нами чашку кофею?
— Тише! Бога ради тише! Что вы? Я не слышал, что вы сказали… не хочу знать… не знаю… Боже мой! до чего мы дожили! какой разврат! Ну что после этого
может быть священным для нашей безумной молодежи? Но извините: мне надобно исполнить приказание генерала Дерикура. Милостивый государь! — продолжал жандарм, подойдя к Рославлеву, — на меня возложена весьма неприятная обязанность; но вы сами военный человек и знаете, что долг службы… не угодно
ли вам идти со мною?
— Я не узнал тебя!.. Так это
был ты, мой друг? Как я рада!.. Теперь ты не
можешь ни в чем упрекать меня… Неправда
ли, мы поравнялись с тобою?.. Ты также, покрытый кровью, лежал у ног моих — помнишь, когда я шла от венца с моим мужем?..
— Да ведь это невозможно, так о чем же и хлопотать? К тому ж; если в самом деле она
была вдовою фанцузского полковника, то не
могла не желать такого завидного конца — кetre coiffé d'une bombe [погибнуть от бомбы (франц.)] или умереть глупым образом на своей постели — какая разница! Я помню, мне сказал однажды Дольчини… А кстати! Знаете
ли, как одурачил нас всех этот господин флорентийской купец?..
— Вспомнить не
могу, — перервал Зарецкой, — в каком жалком виде
была наша древняя столица, когда мы — помнишь, Рославлев, я — одетый французским офицером, а ты — московским мещанином — пробирались к Калужской заставе? помнишь
ли, как ты, взглянув на окно одного дома?.. Виноват, мой друг! Я не должен бы
был вспоминать тебе об этом… Но уж если я проболтался, так скажи мне, что сделалось с этой несчастной?.. Где она теперь?
Неточные совпадения
Хлестаков. Оробели? А в моих глазах точно
есть что-то такое, что внушает робость. По крайней мере, я знаю, что ни одна женщина не
может их выдержать, не так
ли?
Г-жа Простакова (обробев и иструсясь). Как! Это ты! Ты, батюшка! Гость наш бесценный! Ах, я дура бессчетная! Да так
ли бы надобно
было встретить отца родного, на которого вся надежда, который у нас один, как порох в глазе. Батюшка! Прости меня. Я дура. Образумиться не
могу. Где муж? Где сын? Как в пустой дом приехал! Наказание Божие! Все обезумели. Девка! Девка! Палашка! Девка!
Софья. Да скажите ж мне, пожалуйста, виноваты
ли они? Всякий
ли человек
может быть добродетелен?
Стародум. Оттого, мой друг, что при нынешних супружествах редко с сердцем советуют. Дело в том, знатен
ли, богат
ли жених? Хороша
ли, богата
ли невеста? О благонравии вопросу нет. Никому и в голову не входит, что в глазах мыслящих людей честный человек без большого чина — презнатная особа; что добродетель все заменяет, а добродетели ничто заменить не
может. Признаюсь тебе, что сердце мое тогда только
будет спокойно, когда увижу тебя за мужем, достойным твоего сердца, когда взаимная любовь ваша…
Вольнодумцы, конечно,
могут (под личною, впрочем, за сие ответственностью) полагать, что пред лицом законов естественных все равно, кованая
ли кольчуга или кургузая кучерская поддевка облекают начальника, но в глазах людей опытных и серьезных материя сия всегда
будет пользоваться особливым перед всеми другими предпочтением.