Прижав к сердцу обагренную
кровью русских, кровью братьев ваших, руку мужа, вы пойдете вместе с ним по пути, устланному трупами ваших соотечественников.
Неточные совпадения
— Итак, я должен оставаться хладнокровным свидетелем ужасных бедствий, которые грозят нашему отечеству; должен жить спокойно в то время, когда
кровь всех
русских будет литься не за славу, не за величие, но за существование нашей родины; когда, может быть, отец станет сражаться рядом с своим сыном и дед умирать подле своего внука.
Как
русской, ты станешь драться до последней капли
крови с врагами нашего отечества, как верноподданный — умрешь, защищая своего государя; но если безоружный неприятель будет иметь нужду в твоей помощи, то кто бы он ни был, он, верно, найдет в тебе человека, для которого сострадание никогда не было чуждой добродетелью.
— А черт его знает — полковник ли он, или нет! Они все меж собой запанибрата; платьем пообносились, так не узнаешь, кто капрал, кто генерал. Да это бы еще ничего; отвели б ему фатеру где-нибудь на селе — в людской или в передбаннике, а то — помилуйте!.. забрался в барские хоромы да захватил под себя всю половину покойного мужа Прасковьи Степановны. Ну, пусть он полковник, сударь; а все-таки француз, все пил
кровь нашу; так какой, склад
русской барыне водить с ним компанию?
— Так что ж? — сказала Федора, устремив сверкающий взор на Полину. — Небось, ступай смелее! Чего тебе жалеть: ведь это
русская кровь!
Все это вместе представляло такую отвратительную картину беспорядка и разрушения, что Зарецкой едва мог удержаться от восклицания: «Злодеи! что сделали вы с несчастной Москвою!» Будучи воспитан, как и большая часть наших молодых людей, под присмотром французского гувернера, Зарецкой не мог назваться набожным; но, несмотря на это, его
русское сердце облилось
кровью, когда он увидел, что почти во всех церквах стояли лошади; что стойла их были сколочены из икон, обезображенных, изрубленных и покрытых грязью.
Я не унес бы с собою в могилу ужасной мысли, что, может быть,
русские будут рабами иноземцев, что
кровь наших воинов будет литься не за отечество, что они станут служить не
русскому царю!
Вот отчего и у
русского солдата подчас заноет и
кровью обольется ретивое!
Проводник ударил по лошадям, мы выехали из ворот, и вслед за нами пронесся громкий хохот. «Ах, черт возьми! Негодяй! осмеять таким позорным образом, одурачить
русского офицера!» Вся
кровь во мне кипела; но свежий ветерок расхолодил в несколько минут этот внутренний жар, и я спросил проводника: нет ли поблизости другой господской мызы? Он отвечал мне, что с полмили от большой дороги живет богатый пан Селява.
Кровь русская, о Курбский, потечет! // Вы за царя подъяли меч, вы чисты. // Я ж вас веду на братьев; я Литву // Позвал на Русь, я в красную Москву // Кажу врагам заветную дорогу!.. // Но пусть мой грех падет не на меня — // А на тебя, Борис-цареубийца! — // Вперед!
Храбрые славяне, изумленные их явлением, сражаются и гибнут, земля русская обагряется
кровью русских, города и села пылают, гремят цепи па девах и старцах…
Вот что спросит он, а не то, что пил ли из одного ковша с братьями и сватьями, тешил ли их, гладил ли по головке за то, что они с своими и чужими сосали
кровь русскую!
Это двадцатилетнее царствование, следовавшее неуклонно национальной политике Петра Великого, сделало то, что эта политика успела всосаться в плоть и
кровь русского народа, доказательством чему служит кратковременное царствование Петра III, хотевшего снова отдать Россию в подчинение ненавистным немцам.
Неточные совпадения
Как
русский, как связанный с вами единокровным родством, одной и тою же
кровью, я теперь обращаюсь <к> вам.
Бывало, писывала
кровью // Она в альбомы нежных дев, // Звала Полиною Прасковью // И говорила нараспев, // Корсет носила очень узкий, // И
русский Н, как N французский, // Произносить умела в нос; // Но скоро всё перевелось; // Корсет, альбом, княжну Алину, // Стишков чувствительных тетрадь // Она забыла; стала звать // Акулькой прежнюю Селину // И обновила наконец // На вате шлафор и чепец.
— Кричит: продавайте лес, уезжаю за границу! Какому черту я продам, когда никто ничего не знает, леса мужики жгут, все — испугались… А я — Блинова боюсь, он тут затевает что-то против меня, может быть, хочет голубятню поджечь. На днях в манеже был митинг «Союза
русского народа», он там орал: «Довольно!» Даже
кровь из носа потекла у идиота…
— Тихонько — можно, — сказал Лютов. — Да и кто здесь знает, что такое конституция, с чем ее едят? Кому она тут нужна? А слышал ты: будто в Петербурге какие-то хлысты, анархо-теологи, вообще — черти не нашего бога, что-то вроде цезаропапизма проповедуют? Это, брат, замечательно! — шептал он, наклоняясь к Самгину. — Это — очень дальновидно! Попы, люди чисто
русской крови, должны сказать свое слово! Пора. Они — скажут, увидишь!
— Фантазия? — вопросительно повторил Лютов и — согласился: — Ну — ладно, допустим! Ну, а если так: поп — чистейшая
русская кровь, в этом смысле духовенство чище дворянства — верно? Ты не представляешь, что поп может выдумать что-то очень
русское, неожиданное?