Неточные совпадения
Ну как в самом деле объявить прямо,
что не хочу служить, а хочу сочинять романы, а потому до времени их обманывал, говорил,
что места мне не дают, а
что я ищу из всех сил.
А ну-ка, ну-ка прочти! — заключил он с некоторым видом покровительства, когда я наконец принес книгу и все мы после чаю уселись за круглый стол, — прочти-ка,
что ты там настрочил; много кричат о тебе!
Вон у меня там «Освобождение Москвы» лежит, в Москве же и сочинили, —
ну так оно с первой строки, братец, видно,
что так сказать, орлом воспарил человек…
—
Ну,
ну, хорошо, хорошо! Я ведь так, спроста говорю. Генерал не генерал, а пойдемте-ка ужинать. Ах ты чувствительная! — прибавил он, потрепав свою Наташу по раскрасневшейся щечке,
что любил делать при всяком удобном случае, — я, вот видишь ли, Ваня, любя говорил.
Ну, хоть и не генерал (далеко до генерала!), а все-таки известное лицо, сочинитель!
Ну, положим, хоть и писатель; а я вот
что хотел сказать: камергером, конечно, не сделают за то,
что роман сочинил; об этом и думать нечего; а все-таки можно в люди пройти;
ну сделаться каким-нибудь там атташе.
Эдак, знаешь, бледные они, говорят, бывают, поэты-то,
ну и с волосами такими, и в глазах эдак что-то… знаешь, там Гете какой-нибудь или проч.…я это в «Аббаддонне» читал… а
что?
— А вот
что я скажу тебе, Ваня, — решил старик, надумавшись, — я и сам это видел, заметил и, признаюсь, даже обрадовался,
что ты и Наташа…
ну, да
чего тут!
Ты, положим, талант, даже замечательный талант…
ну, не гений, как об тебе там сперва прокричали, а так, просто талант (я еще вот сегодня читал на тебя эту критику в «Трутне»; слишком уж там тебя худо третируют:
ну да ведь это
что ж за газета!).
—
Ну, а
что, как там у вас? — начал он снова. —
Что Б., все еще критику пишет?
Ну,
что теперь будет с ним?
— Ах, как мне хотелось тебя видеть! — продолжала она, подавив свои слезы. — Как ты похудел, какой ты больной, бледный; ты в самом деле был нездоров, Ваня?
Что ж я, и не спрошу! Все о себе говорю;
ну, как же теперь твои дела с журналистами?
Что твой новый роман, подвигается ли?
Ведь сделаться семейным человеком не шутка; тогда уж я буду не мальчик… то есть я хотел сказать,
что я буду такой же, как и другие…
ну, там семейные люди.
— Так он…
ну да, так это он и умер… Только ты не печалься, голубчик мой.
Что ж ты не приходила? Ты теперь откуда? Его похоронили вчера; он умер вдруг, скоропостижно… Так ты его внучка?
— Да…
ну, а
что? Не хворал ли?
Что же долго у нас не был?
— Ты ведь говорил, Ваня,
что он был человек хороший, великодушный, симпатичный, с чувством, с сердцем.
Ну, так вот они все таковы, люди-то с сердцем, симпатичные-то твои! Только и умеют,
что сирот размножать! Гм… да и умирать-то, я думаю, ему было весело!.. Э-э-эх! Уехал бы куда-нибудь отсюда, хоть в Сибирь!..
Что ты, девочка? — спросил он вдруг, увидев на тротуаре ребенка, просившего милостыню.
Я давно тебя собирался об этом попросить… чтоб ты уговорил ее согласиться, а мне как-то неловко очень-то просить самому…
ну, да
что о пустяках толковать!
Больной ведь он, в такую погоду, на ночь глядя;
ну, думаю, верно, за чем-нибудь важным; а
чему ж и быть-то важнее известного вам дела?
Ну,
что же, оставляет злодей-то Наташу?
Я-то вот через Матрену много узнаю, а та через Агашу, а Агаша-то крестница Марьи Васильевны,
что у князя в доме проживает…
ну, да ведь ты сам знаешь.
Ну, так вот
что тут: денежки, миллионы, а то
что — очаровательная!
— Всё злодеи жестокосердые! — продолжала Анна Андреевна, —
ну,
что же она, мой голубчик, горюет, плачет? Ах, пора тебе идти к ней! Матрена, Матрена! Разбойник, а не девка!.. Не оскорбляли ее? Говори же, Ваня.
Ну, вот я и рада,
что хоть про медальон-то он не знает и не заметил; только хвать вчера утром, а медальона и нет, только шнурочек болтается, перетерся, должно быть, а я и обронила.
Ну, думаю, если он найдет,
что тогда будет?
— Как ты меня любишь, Ваня! — отвечала она, ласково взглянув на меня. —
Ну, а ты,
что ты теперь делаешь? Как твои-то дела?
— Откудова такой явился? — говорила она, как власть имеющая. —
Что? Где рыскал?
Ну уж иди, иди! А меня тебе не подмаслить! Ступай-ка; что-то ответишь?
— И пойду! А! И вы здесь! — сказал он, увидев меня, — как это хорошо,
что и вы здесь!
Ну вот и я; видите; как же мне теперь…
— Ступай, Мавра, ступай, — отвечал он, махая на нее руками и торопясь прогнать ее. — Я буду рассказывать все,
что было, все,
что есть, и все,
что будет, потому
что я все это знаю. Вижу, друзья мои, вы хотите знать, где я был эти пять дней, — это-то я и хочу рассказать; а вы мне не даете.
Ну, и, во-первых, я тебя все время обманывал, Наташа, все это время, давным-давно уж обманывал, и это-то и есть самое главное.
— Все рассказал! Уж не хвастайся, пожалуйста! — подхватила она. —
Ну,
что ты можешь скрыть?
Ну, тебе ли быть обманщиком? Даже Мавра все узнала. Знала ты, Мавра?
—
Ну, так вот —
что мне делать, думаю? — продолжал Алеша, —
ну как против него пойти?
Ну, думаю, пущусь на хитрости, перехитрю их всех, заставлю графа уважать себя — и
что ж?
А наконец (почему же не сказать откровенно!), вот
что, Наташа, да и вы тоже, Иван Петрович, я, может быть, действительно иногда очень, очень нерассудителен;
ну, да, положим даже (ведь иногда и это бывало), просто глуп.
— Да ничего, конечно, не сделается… ах, голубчик ты мой!
Ну,
что ж тебе сказал Юлий Цезарь?
— Ах, ты опять! — вскричал я, —
ну, я так и думал,
что ты придешь. Войди же!
—
Ну, брат Маслобоев, это ты врешь, — прервал я его. — Во-первых, генералы, хоть бы и литературные, и с виду не такие бывают, как я, а второе, позволь тебе сказать, я действительно припоминаю,
что раза два тебя на улице встретил, да ты сам, видимо, избегал меня, а мне
что ж подходить, коли вижу, человек избегает. И знаешь,
что и думаю? Не будь ты теперь хмелен, ты бы и теперь меня не окликнул. Не правда ли?
Ну, здравствуй! Я, брат, очень, очень рад,
что тебя встретил.
Ну, Степан, — продолжал он, обращаясь к половому, — понимаешь,
чего мне надо?
Ну,
что ты так на меня смотришь?
Все может с человеком случиться,
что даже и не снилось ему никогда, и уж особенно тогда…
ну, да хоть тогда, когда мы с тобой зубрили Корнелия Непота!
—
Ну, так на это я, брат, вот
что скажу: пить лучше!
Ну, а тебе нельзя представлять себе,
что ты Дант или Фридрих Барбаруса, во-первых, потому
что ты хочешь быть сам по себе, а во-вторых, потому
что тебе всякое хотение запрещено, ибо ты почтовая кляча.
—
Ну,
что ж теперь скажешь мне про ту историю, которую я сейчас тебе рассказал. Придумал ты
что или нет?
А потому я и пугну, так как она знает,
что я по старой памяти…
ну и прочее — понимаешь?
—
Ну, брат, я ожидал,
что ты живешь неказисто, — заметил он, осматриваясь, — но, право, не думал,
что найду тебя в таком сундуке.
Ну, да это-то, положим, ничего, а главная беда в том,
что тебя все эти посторонние хлопоты только отвлекают от работы.
— Н-нет. Его задержали, — прибавила она скороговоркой. —
Ну,
что, Ваня, как твои дела?
—
Ну, — сказала Мавра в раздумье, — значит, больно ее задело, когда уж перед тобой признаться не хочет,
что не был.
Ну, молодец!
—
Ну, смотри, этим нечего пренебрегать. Простудился,
что ли?
— А, так у него была и внучка!
Ну, братец, чудак же она! Как глядит, как глядит! Просто говорю: еще бы ты минут пять не пришел, я бы здесь не высидел. Насилу отперла и до сих пор ни слова; просто жутко с ней, на человеческое существо не похожа. Да как она здесь очутилась? А, понимаю, верно, к деду пришла, не зная,
что он умер.
— Гм! каков дед, такова и внучка. После все это мне расскажешь. Может быть, можно будет и помочь чем-нибудь, так чем-нибудь, коль уж она такая несчастная…
Ну, а теперь нельзя ли, брат, ей сказать, чтоб она ушла, потому
что поговорить с тобой надо серьезно.