Неточные совпадения
Она говорила, что только попробует
жить у сына, покамест только испытает его почтительность.
Ведь он, Фомка-то,
у покойного генерала Крахоткина в шутах
проживал! ведь он ему, для его генеральской потехи, различных зверей из себя представлял!
«Нет, говорит,
у тебя пятьсот душ,
живешь на готовом, а пользы отечеству не приносишь; надо служить, а ты все дома сидишь да на гармонии играешь».
— Где та мышь, чтоб коту звонок привесила, батюшка? «Я, говорит, тебя, мужика сиволапого, чистоте и порядку учу. Отчего
у тебя рубаха нечиста?» Да в поту
живет, оттого и нечистая! Не каждый день переменять. С чисто ты не воскреснешь, с пóгани не треснешь.
— Ах, батюшка! да фамилья-то моя, пожалуй что, и Ежевикин, да что в том толку? Вот уже девятый год без места сижу — так и
живу себе, по законам природы. А детей-то, детей-то
у меня, просто семейство Холмских! Точно как по пословице:
у богатого — телята, а
у бедного — ребята…
— Но ведь не может же быть, чтоб мы с вами сказали последнее слово, Настасья Евграфовна! Ради бога, назначьте мне свиданье, хоть сегодня же. Впрочем, теперь уж смеркается. Ну так, если только можно, завтра утром, пораньше; я нарочно велю себя разбудить пораньше. Знаете, там,
у пруда, есть беседка. Я ведь помню; я знаю дорогу. Я ведь здесь
жил маленький.
Скажите, чтоб он не беспокоился обо мне, что я лучше хочу есть черный хлеб и
жить в избе
у отца, чем быть причиною его здешних мучений.
У меня есть, кроме того, сестра, девица лет девятнадцати, сирота круглая,
живет в людях и без всяких, знаете, средств.
Видите ли: она до прошлого года была в ужасной бедности, с самого рождения
жила под гнетом
у благодетельниц.
Чтоб ей спокойно
прожить, нужно отобрать
у ней деньги и посадить ее в сумасшедший дом, потому что каждую минуту надо ожидать, что к ней подвернется какой-нибудь бездельник, прощелыга, спекулянт, с эспаньолкой и с усиками, с гитарой и с серенадами, вроде Обноскина, который сманит ее, женится на ней, оберет ее дочиста и потом бросит где-нибудь на большой дороге.
Денег
у ней останется тысяч двести пятьдесят, а может, и триста ассигнациями: на это можно знаете как
прожить!
—
Жил он сначала в Москве, с самых почти детских лет,
у одного учителя чистописания в услужении.
Да Фома против этого; говорит, что он ему нужен, полюбил он его; да сверх того, говорит: «Мне же, барину, больше чести, что
у меня между собственными людьми стихотворцы; что так какие-то бароны где-то
жили и что это en grand».
— Матушка моя! родная ты моя! — завизжала она. — Не выходи за него замуж! не выходи за него, а упроси его, матушка, чтоб воротил Фому Фомича! Голубушка ты моя, Настасья Евграфовна! все тебе отдам, всем тебе пожертвую, коли за него не выйдешь. Я еще не все, старуха,
прожила,
у меня еще остались крохи после моего покойничка. Все твое, матушка, всем тебя одарю, да и Егорушка тебя одарит, только не клади меня живую во гроб, упроси Фому Фомича воротить!..
— Дети мои, дети моего сердца! — сказал он. —
Живите, цветите и в минуты счастья вспоминайте когда-нибудь про бедного изгнанника! Про себя же скажу, что несчастье есть, может быть, мать добродетели. Это сказал, кажется, Гоголь, писатель легкомысленный, но
у которого бывают иногда зернистые мысли. Изгнание есть несчастье! Скитальцем пойду я теперь по земле с моим посохом, и кто знает? может быть, через несчастья мои я стану еще добродетельнее! Эта мысль — единственное оставшееся мне утешение!
— Да послушайте, дядюшка, — сказал я, — ведь он жалуется на то, что ему житья нет в здешнем доме. Отправьте его, хоть на время, в Москву, к тому каллиграфу. Ведь он, вы говорили,
у каллиграфа какого-то
жил.
Неточные совпадения
И я теперь
живу у городничего, жуирую, волочусь напропалую за его женой и дочкой; не решился только, с которой начать, — думаю, прежде с матушки, потому что, кажется, готова сейчас на все услуги.
Трудись! Кому вы вздумали // Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные //
У нас труду не учатся. //
У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, //
Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
Так вот, друзья, и
жили мы, // Как
у Христа за пазухой, // И знали мы почет.
У нас они венчалися, //
У нас крестили детушек, // К нам приходили каяться, // Мы отпевали их, // А если и случалося, // Что
жил помещик в городе, // Так умирать наверное // В деревню приезжал.
Коли окажется, // Что счастливо
живешь, //
У нас ведро готовое: