Неточные совпадения
Это я два
с половиной года назад уже знал и
с тех
пор два
с половиной года об
этом думал, об
этом именно, что «Дунечка многое может снести».
— Да что же
это я! — продолжал он, восклоняясь опять и как бы в глубоком изумлении, — ведь я знал же, что я
этого не вынесу, так чего ж я до сих
пор себя мучил? Ведь еще вчера, вчера, когда я пошел делать
эту… пробу, ведь я вчера же понял совершенно, что не вытерплю… Чего ж я теперь-то? Чего ж я еще до сих
пор сомневался? Ведь вчера же, сходя
с лестницы, я сам сказал, что
это подло, гадко, низко, низко… ведь меня от одной мысли наяву стошнило и в ужас бросило…
Хотел было я ему, как узнал
это все, так, для очистки совести, тоже струю пустить, да на ту
пору у нас
с Пашенькой гармония вышла, и я повелел
это дело все прекратить, в самом то есть источнике, поручившись, что ты заплатишь.
Слушай внимательно: и дворник, и Кох, и Пестряков, и другой дворник, и жена первого дворника, и мещанка, что о ту
пору у ней в дворницкой сидела, и надворный советник Крюков, который в
эту самую минуту
с извозчика встал и в подворотню входил об руку
с дамою, — все, то есть восемь или десять свидетелей, единогласно показывают, что Николай придавил Дмитрия к земле, лежал на нем и его тузил, а тот ему в волосы вцепился и тоже тузил.
— Он Лидочку больше всех нас любил, — продолжала она очень серьезно и не улыбаясь, уже совершенно как говорят большие, — потому любил, что она маленькая, и оттого еще, что больная, и ей всегда гостинцу носил, а нас он читать учил, а меня грамматике и закону божию, — прибавила она
с достоинством, — а мамочка ничего не говорила, а только мы знали, что она
это любит, и папочка знал, а мамочка меня хочет по-французски учить, потому что мне уже
пора получить образование.
«И как
это у него все хорошо выходит, — думала мать про себя, — какие у него благородные
порывы и как он просто, деликатно кончил все
это вчерашнее недоумение
с сестрой — тем только, что руку протянул в такую минуту да поглядел хорошо…
— Да, прекрасный, превосходный, образованный, умный… — заговорил вдруг Раскольников какою-то неожиданною скороговоркой и
с каким-то необыкновенным до сих
пор оживлением, — уж не помню, где я его прежде, до болезни, встречал… Кажется, где-то встречал… Вот и
этот тоже хороший человек! — кивнул он на Разумихина, — нравится он тебе, Дуня? — спросил он ее и вдруг, неизвестно чему, рассмеялся.
— Разумеется, так! — ответил Раскольников. «А что-то ты завтра скажешь?» — подумал он про себя. Странное дело, до сих
пор еще ни разу не приходило ему в голову: «что подумает Разумихин, когда узнает?» Подумав
это, Раскольников пристально поглядел на него. Теперешним же отчетом Разумихина о посещении Порфирия он очень немного был заинтересован: так много убыло
с тех
пор и прибавилось!..
Амалия Ивановна покраснела как рак и завизжала, что
это, может быть, у Катерины Ивановны «совсем фатер не буль; а что у ней буль фатер аус Берлин, и таки длинны сюртук носиль и всё делаль: пуф, пуф, пуф!» Катерина Ивановна
с презрением заметила, что ее происхождение всем известно и что в
этом самом похвальном листе обозначено печатными буквами, что отец ее полковник; а что отец Амалии Ивановны (если только у ней был какой-нибудь отец), наверно, какой-нибудь петербургский чухонец, молоко продавал; а вернее всего, что и совсем отца не было, потому что еще до сих
пор неизвестно, как зовут Амалию Ивановну по батюшке: Ивановна или Людвиговна?
— Я-то в уме-с, а вот вы так… мошенник! Ах, как
это низко! Я все слушал, я нарочно все ждал, чтобы все понять, потому что, признаюсь, даже до сих
пор оно не совсем логично… Но для чего вы все
это сделали — не понимаю.
Порой, вдруг находя себя где-нибудь в отдаленной и уединенной части города, в каком-нибудь жалком трактире, одного, за столом, в размышлении, и едва помня, как он попал сюда, он вспоминал вдруг о Свидригайлове: ему вдруг слишком ясно и тревожно сознавалось, что надо бы, как можно скорее, сговориться
с этим человеком и, что возможно, порешить окончательно.
— Я пришел вас уверить, что я вас всегда любил, и теперь рад, что мы одни, рад даже, что Дунечки нет, — продолжал он
с тем же
порывом, — я пришел вам сказать прямо, что хоть вы и несчастны будете, но все-таки знайте, что сын ваш любит вас теперь больше себя и что все, что вы думали про меня, что я жесток и не люблю вас, все
это была неправда. Вас я никогда не перестану любить… Ну и довольно; мне казалось, что так надо сделать и
этим начать…
«Чем, чем, — думал он, — моя мысль была глупее других мыслей и теорий, роящихся и сталкивающихся одна
с другой на свете,
с тех
пор как
этот свет стоит? Стоит только посмотреть на дело совершенно независимым, широким и избавленным от обыденных влияний взглядом, и тогда, конечно, моя мысль окажется вовсе не так… странною. О отрицатели и мудрецы в пятачок серебра, зачем вы останавливаетесь на полдороге!
Да и что такое
эти все, все муки прошлого! Всё, даже преступление его, даже приговор и ссылка казались ему теперь, в первом
порыве, каким-то внешним, странным, как бы даже и не
с ним случившимся фактом. Он, впрочем, не мог в
этот вечер долго и постоянно о чем-нибудь думать, сосредоточиться на чем-нибудь мыслью; да он ничего бы и не разрешил теперь сознательно; он только чувствовал. Вместо диалектики наступила жизнь, и в сознании должно было выработаться что-то совершенно другое.
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Нет,
этого уже невозможно выгнать: он говорит, что в детстве мамка его ушибла, и
с тех
пор от него отдает немного водкою.
Артемий Филиппович. Человек десять осталось, не больше; а прочие все выздоровели.
Это уж так устроено, такой порядок.
С тех
пор, как я принял начальство, — может быть, вам покажется даже невероятным, — все как мухи выздоравливают. Больной не успеет войти в лазарет, как уже здоров; и не столько медикаментами, сколько честностью и порядком.
Председатель вставал
с места и начинал корчиться; примеру его следовали другие; потом мало-помалу все начинали скакать, кружиться, петь и кричать и производили
эти неистовства до тех
пор, покуда, совершенно измученные, не падали ниц.
По местам валялись человеческие кости и возвышались груды кирпича; все
это свидетельствовало, что в свое время здесь существовала довольно сильная и своеобразная цивилизация (впоследствии оказалось, что цивилизацию
эту, приняв в нетрезвом виде за бунт, уничтожил бывший градоначальник Урус-Кугуш-Кильдибаев), но
с той
поры прошло много лет, и ни один градоначальник не позаботился о восстановлении ее.
Так кончилось
это бездельное и смеха достойное неистовство; кончилось и
с тех
пор не повторялось.