Неточные совпадения
Осталось за мной. Я тотчас же вынул деньги, заплатил,
схватил альбом и ушел в угол комнаты; там вынул его из футляра и лихорадочно, наскоро, стал разглядывать: не считая футляра, это
была самая дрянная вещь в мире — альбомчик в размер листа почтовой бумаги малого формата, тоненький, с золотым истершимся обрезом, точь-в-точь такой, как заводились в старину у только что вышедших из института девиц. Тушью и красками нарисованы
были храмы на горе, амуры, пруд с плавающими лебедями;
были стишки...
В мечтах моих я уже не раз
схватывал тот момент в будущем, когда сознание мое
будет слишком удовлетворено, а могущества покажется слишком мало.
Лечь спать я положил
было раньше, предвидя завтра большую ходьбу. Кроме найма квартиры и переезда, я принял некоторые решения, которые так или этак положил выполнить. Но вечеру не удалось кончиться без курьезов, и Версилов сумел-таки чрезвычайно удивить меня. В светелку мою он решительно никогда не заходил, и вдруг, я еще часу не
был у себя, как услышал его шаги на лесенке: он звал меня, чтоб я ему посветил. Я вынес свечку и, протянув вниз руку, которую он
схватил, помог ему дотащиться наверх.
Она быстро вырвала из кармана несколько кредиток, но пожилая (то
есть ее мать, как оказалось после)
схватила ее за руку...
Как, неужели все? Да мне вовсе не о том
было нужно; я ждал другого, главного, хотя совершенно понимал, что и нельзя
было иначе. Я со свечой стал провожать его на лестницу; подскочил
было хозяин, но я, потихоньку от Версилова,
схватил его изо всей силы за руку и свирепо оттолкнул. Он поглядел
было с изумлением, но мигом стушевался.
Он примолк. Мы уже дошли до выходной двери, а я все шел за ним. Он отворил дверь; быстро ворвавшийся ветер потушил мою свечу. Тут я вдруг
схватил его за руку;
была совершенная темнота. Он вздрогнул, но молчал. Я припал к руке его и вдруг жадно стал ее целовать, несколько раз, много раз.
Она
схватила мою руку, я думал
было, что целовать, но она приложила ее к глазам, и горячие слезы струей полились на нее.
— Что? Как! — вскричал я, и вдруг мои ноги ослабели, и я бессильно опустился на диван. Он мне сам говорил потом, что я побледнел буквально как платок. Ум замешался во мне. Помню, мы все смотрели молча друг другу в лицо. Как будто испуг прошел по его лицу; он вдруг наклонился,
схватил меня за плечи и стал меня поддерживать. Я слишком помню его неподвижную улыбку; в ней
были недоверчивость и удивление. Да, он никак не ожидал такого эффекта своих слов, потому что
был убежден в моей виновности.
Главное, я сам
был в такой же, как и он, лихорадке; вместо того чтоб уйти или уговорить его успокоиться, а может, и положить его на кровать, потому что он
был совсем как в бреду, я вдруг
схватил его за руку и, нагнувшись к нему и сжимая его руку, проговорил взволнованным шепотом и со слезами в душе...
Но в дверях, в темноте,
схватывает меня Ламберт: «Духгак, духгак! — шепчет он, изо всех сил удерживая меня за руку, — она на Васильевском острове благородный пансион для девчонок должна открывать» (NB то
есть чтоб прокормиться, если отец, узнав от меня про документ, лишит ее наследства и прогонит из дому.
Сбился человек, запил и ограбил где-то и кого-то; улик крепких не
было, но
схватили, однако, и стали судить.
— Андрей Петрович, —
схватил я его за руку, не подумав и почти в вдохновении, как часто со мною случается (дело
было почти в темноте), — Андрей Петрович, я молчал, — ведь вы видели это, — я все молчал до сих пор, знаете для чего? Для того, чтоб избегнуть ваших тайн. Я прямо положил их не знать никогда. Я — трус, я боюсь, что ваши тайны вырвут вас из моего сердца уже совсем, а я не хочу этого. А коли так, то зачем бы и вам знать мои секреты? Пусть бы и вам все равно, куда бы я ни пошел! Не так ли?
Он
схватил меня за руки, крепко сжимая их; одним словом, он
был в таком искреннем восхищении, что мне мигом стало ужасно приятно, и я даже полюбил его.
Отмечаю эту вторую мелькнувшую тогда мысль буквально, для памяти: она — важная. Этот вечер
был роковой. И вот, пожалуй, поневоле поверишь предопределению: не прошел я и ста шагов по направлению к маминой квартире, как вдруг столкнулся с тем, кого искал. Он
схватил меня за плечо и остановил.
Но так как она не уходила и все стояла, то я,
схватив шубу и шапку, вышел сам, оставив ее среди комнаты. В комнате же моей не
было никаких писем и бумаг, да я и прежде никогда почти не запирал комнату, уходя. Но я не успел еще дойти до выходной двери, как с лестницы сбежал за мною, без шляпы и в вицмундире, хозяин мой, Петр Ипполитович.
Дома Версилова не оказалось, и ушел он действительно чем свет. «Конечно — к маме», — стоял я упорно на своем. Няньку, довольно глупую бабу, я не расспрашивал, а кроме нее, в квартире никого не
было. Я побежал к маме и, признаюсь, в таком беспокойстве, что на полдороге
схватил извозчика. У мамы его со вчерашнего вечера не
было. С мамой
были лишь Татьяна Павловна и Лиза. Лиза, только что я вошел, стала собираться уходить.
— Ничего не надо заглаживать! не нуждаюсь, не хочу, не хочу! — восклицал я,
схватив себя за голову. (О, может
быть, я поступил тогда с нею слишком свысока!) — Скажите, однако, где
будет ночевать сегодня князь? Неужели здесь?
И вслед за этими беспощадными словами я
схватил шапку и стал надевать шубу. Анна Андреевна молча и сурово наблюдала меня. Мне жаль
было, — о, мне жаль
было эту гордую девушку! Но я выбежал из квартиры, не оставив ей ни слова в надежду.
Повторяю, я
был в вдохновении и в каком-то счастье, но я не успел договорить: она вдруг как-то неестественно быстро
схватила меня рукой за волосы и раза два качнула меня изо всей силы книзу… потом вдруг бросила и ушла в угол, стала лицом к углу и закрыла лицо платком.