Неточные совпадения
Вообще,
все эти мечты о будущем,
все эти гадания —
все это теперь еще как роман, и я, может быть, напрасно записываю;
пускай бы оставалось под черепом; знаю тоже, что этих строк, может быть, никто не прочтет; но если б кто и прочел, то поверил ли бы он, что, может быть, я бы и не вынес ротшильдских миллионов?
С детьми тоже скоро меня посадили вместе и
пускали играть, но ни разу, в целые два с половиной года, Тушар не забыл различия в социальном положении нашем, и хоть не очень, а
все же употреблял меня для услуг постоянно, я именно думаю, чтоб мне напомнить.
Вообще они, когда ничего не говорят —
всего хуже, а это был мрачный характер, и, признаюсь, я не только не доверял ему, призывая в кабинет, но ужасно даже боялся: в этой среде есть характеры, и ужасно много, которые заключают в себе, так сказать, олицетворение непорядочности, а этого боишься
пуще побоев.
Вот потому-то я и
пустил прежде
всего три тысячи, это было инстинктивно, но я, к счастью, ошибся: этот Макар Иванович был нечто совсем другое…
— Если он прав, то я буду виноват, вот и
все, а вас я не меньше люблю. Отчего ты так покраснела, сестра? Ну вот еще
пуще теперь! Ну хорошо, а все-таки я этого князька на дуэль вызову за пощечину Версилову в Эмсе. Если Версилов был прав с Ахмаковой, так тем паче.
Входит это она, спрашивает, и набежали тотчас со
всех сторон женщины: „Пожалуйте, пожалуйте!“ —
все женщины, смеются, бросились, нарумяненные, скверные, на фортепьянах играют, тащат ее; „я, было, говорит, от них вон, да уж не
пускают“.
Вскочила это она, кричит благим матом, дрожит: „
Пустите,
пустите!“ Бросилась к дверям, двери держат, она вопит; тут подскочила давешняя, что приходила к нам, ударила мою Олю два раза в щеку и вытолкнула в дверь: „Не стоишь, говорит, ты, шкура, в благородном доме быть!“ А другая кричит ей на лестницу: „Ты сама к нам приходила проситься, благо есть нечего, а мы на такую харю и глядеть-то не стали!“
Всю ночь эту она в лихорадке пролежала, бредила, а наутро глаза сверкают у ней, встанет, ходит: „В суд, говорит, на нее, в суд!“ Я молчу: ну что, думаю, тут в суде возьмешь, чем докажешь?
Он, однако, вежливо протянул мне руку, Версилов кивнул головою, не прерывая речи. Я разлегся на диване. И что за тон был тогда у меня, что за приемы! Я даже еще
пуще финтил, его знакомых третировал, как своих… Ох, если б была возможность
все теперь переделать, как бы я сумел держать себя иначе!
Теперь я боюсь и рассказывать.
Все это было давно; но
все это и теперь для меня как мираж. Как могла бы такая женщина назначить свидание такому гнусному тогдашнему мальчишке, каким был я? — вот что было с первого взгляда! Когда я, оставив Лизу, помчался и у меня застучало сердце, я прямо подумал, что я сошел с ума: идея о назначенном свидании показалась мне вдруг такою яркою нелепостью, что не было возможности верить. И что же, я совсем не сомневался; даже так: чем ярче казалась нелепость, тем
пуще я верил.
Я взбежал на лестницу и — на лестнице, перед дверью,
весь мой страх пропал. «Ну
пускай, — думал я, — поскорей бы только!» Кухарка отворила и с гнусной своей флегмой прогнусила, что Татьяны Павловны нет. «А нет ли другого кого, не ждет ли кто Татьяну Павловну?» — хотел было я спросить, но не спросил: «лучше сам увижу», и, пробормотав кухарке, что я подожду, сбросил шубу и отворил дверь…
Я
все еще не успел приобрести расположения этой особы; даже, напротив, она еще
пуще стала на меня нападать за
все про
все.
— Если б я зараньше сказал, то мы бы с тобой только рассорились и ты меня не с такой бы охотою
пускал к себе по вечерам. И знай, мой милый, что
все эти спасительные заранее советы —
все это есть только вторжение на чужой счет в чужую совесть. Я достаточно вскакивал в совесть других и в конце концов вынес одни щелчки и насмешки. На щелчки и насмешки, конечно, наплевать, но главное в том, что этим маневром ничего и не достигнешь: никто тебя не послушается, как ни вторгайся… и
все тебя разлюбят.
— Это —
все потому, — раздался чей-то громовый и внушительный голос среди общих криков, — что входят неизвестно какие.
Пускают нерекомендованных! Кто его ввел? Кто он такой?
Чем ближе подходили к месту, тем
пуще приставал народ, и сошлось наконец нас чуть не два ста человек,
все спешивших лобызать святые и целокупные мощи великих обоих чудотворцев Аникия и Григория.
Я кое-как скрепился;
всех же
пуще смеялся доктор.
— Для меня, господа, — возвысил я еще
пуще голос, — для меня видеть вас
всех подле этого младенца (я указал на Макара) — есть безобразие. Тут одна лишь святая — это мама, но и она…
Окажи благодеяние, еще
пуще станут костить;
все сие ничтоже успевает, а лишь паче молва бывает».
«У меня ль не житье! — дивится Максим Иванович, — у матери босой бегал, корки жевал, чего ж он еще
пуще прежнего хил?» А учитель и говорит: «Всякому мальчику, говорит, надо и порезвиться, не
все учиться; ему моцион необходим», и вывел ему
все резоном.
А Максим-то Иванович
все пуще удивляется: „Ни он такой, ни он этакой; я его из грязи взял, в драдедам одел; на нем полсапожки матерчатые, рубашка с вышивкой, как генеральского сына держу, чего ж он ко мне не привержен?
Только вот что, говорит, мне даже чудесно: мало ль ты, говорит, еще горших бесчинств произносил, мало ль по миру людей
пустил, мало ль растлил, мало ль погубил, —
все одно как бы убиением?
— И ты прав. Я догадался о том, когда уже было
все кончено, то есть когда она дала позволение. Но оставь об этом. Дело не сладилось за смертью Лидии, да, может, если б и осталась в живых, то не сладилось бы, а маму я и теперь не
пускаю к ребенку. Это — лишь эпизод. Милый мой, я давно тебя ждал сюда. Я давно мечтал, как мы здесь сойдемся; знаешь ли, как давно? — уже два года мечтал.
Неточные совпадения
И тут настала каторга // Корёжскому крестьянину — // До нитки разорил! // А драл… как сам Шалашников! // Да тот был прост; накинется // Со
всей воинской силою, // Подумаешь: убьет! // А деньги сунь, отвалится, // Ни дать ни взять раздувшийся // В собачьем ухе клещ. // У немца — хватка мертвая: // Пока не
пустит по миру, // Не отойдя сосет!
А птичка им в ответ: // «
Все скатерть самобраная // Чинить, стирать, просушивать // Вам будет… Ну,
пусти!..»
Пастух уж со скотиною // Угнался; за малиною // Ушли подружки в бор, // В полях трудятся пахари, // В лесу стучит топор!» // Управится с горшочками, //
Все вымоет,
все выскребет, // Посадит хлебы в печь — // Идет родная матушка, // Не будит —
пуще кутает: // «Спи, милая, касатушка, // Спи, силу запасай!
Как ни просила вотчина, // От должности уволился, // В аренду снял ту мельницу // И стал он
пуще прежнего //
Всему народу люб: // Брал за помол по совести.
— Скажи! — // «Идите по лесу, // Против столба тридцатого // Прямехонько версту: // Придете на поляночку, // Стоят на той поляночке // Две старые сосны, // Под этими под соснами // Закопана коробочка. // Добудьте вы ее, — // Коробка та волшебная: // В ней скатерть самобраная, // Когда ни пожелаете, // Накормит, напоит! // Тихонько только молвите: // «Эй! скатерть самобраная! // Попотчуй мужиков!» // По вашему хотению, // По моему велению, //
Все явится тотчас. // Теперь —
пустите птенчика!»