Неточные совпадения
— Они всё думают, что я еще болен, — продолжал Рогожин
князю, — а я, ни
слова не говоря, потихоньку, еще больной, сел в вагон, да и еду; отворяй ворота, братец Семен Семеныч! Он родителю покойному на меня наговаривал, я знаю. А что я действительно чрез Настасью Филипповну тогда родителя раздражил, так это правда. Тут уж я один. Попутал грех.
— Ну, стало быть, и кстати, что я вас не пригласил и не приглашаю. Позвольте еще,
князь, чтоб уж разом все разъяснить: так как вот мы сейчас договорились, что насчет родственности между нами и
слова не может быть, — хотя мне, разумеется, весьма было бы лестно, — то, стало быть…
Генеральша спрашивала нетерпеливо, быстро, резко, не сводя глаз с
князя, а когда
князь отвечал, она кивала головой вслед за каждым его
словом.
— И я их лица знаю, — сказал
князь, особенно ударяя на свои
слова.
—
Князь, — начал он опять, — там на меня теперь… по одному совершенно странному обстоятельству… и смешному… и в котором я не виноват… ну, одним
словом, это лишнее, — там на меня, кажется, немножко сердятся, так что я некоторое время не хочу входить туда без зова.
— Но только так, чтобы никто не заметил, — умолял обрадованный Ганя, — и вот что,
князь, я надеюсь ведь на ваше честное
слово, а?
— Я хочу ему два
слова сказать — и довольно! — быстро отрезала генеральша, останавливая возражение. Она была видимо раздражена. — У нас, видите ли,
князь, здесь теперь всё секреты. Всё секреты! Так требуется, этикет какой-то, глупо. И это в таком деле, в котором требуется наиболее откровенности, ясности, честности. Начинаются браки, не нравятся мне эти браки…
Князь быстро повернулся и посмотрел на обоих. В лице Гани было настоящее отчаяние; казалось, он выговорил эти
слова как-то не думая, сломя голову. Аглая смотрела на него несколько секунд совершенно с тем же самым спокойным удивлением, как давеча на
князя, и, казалось, это спокойное удивление ее, это недоумение, как бы от полного непонимания того, что ей говорят, было в эту минуту для Гани ужаснее самого сильнейшего презрения.
— Этот человек уверяет, — резко сказала Аглая, когда
князь кончил читать, — что
слово «разорвите всё» меня не скомпрометирует и не обяжет ничем, и сам дает мне в этом, как видите, письменную гарантию, этою самою запиской.
На обстоятельную, но отрывистую рекомендацию Гани (который весьма сухо поздоровался с матерью, совсем не поздоровался с сестрой и тотчас же куда-то увел из комнаты Птицына) Нина Александровна сказала
князю несколько ласковых
слов и велела выглянувшему в дверь Коле свести его в среднюю комнату. Коля был мальчик с веселым и довольно милым лицом, с доверчивою и простодушною манерой.
— Два
слова,
князь, я и забыл вам сказать за этими… делами. Некоторая просьба: сделайте одолжение, — если только вам это не в большую натугу будет, — не болтайте ни здесь, о том, что у меня с Аглаей сейчас было, ни там, о том, что вы здесь найдете; потому что и здесь тоже безобразия довольно. К черту, впрочем… Хоть сегодня-то по крайней мере удержитесь.
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на
князя, но не сказала ни
слова.
Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать
князю, как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
Казалось, вся злоба Гани вдруг опрокинулась на
князя: он схватил его за плечо, и смотрел на него молча, мстительно и ненавистно, как бы не в силах выговорить
слово.
Очевидно,
князя представляли как что-то редкое (и пригодившееся всем как выход из фальшивого положения), чуть не совали к Настасье Филипповне;
князь ясно даже услышал
слово «идиот», прошептанное сзади его, кажется, Фердыщенкой, в пояснение Настасье Филипповне.
— И будет каяться! — закричал Рогожин, — будешь стыдиться, Ганька, что такую… овцу (он не мог приискать другого
слова) оскорбил!
Князь, душа ты моя, брось их; плюнь им, поедем! Узнаешь, как любит Рогожин!
— И Александра Михайловна с ними, о боже, какое несчастье! И вообразите, сударыня, всегда-то мне такое несчастие! Покорнейше прошу вас передать мой поклон, а Александре Михайловне, чтобы припомнили… одним
словом, передайте им мое сердечное пожелание того, чего они сами себе желали в четверг, вечером, при звуках баллады Шопена; они помнят… Мое сердечное пожелание! Генерал Иволгин и
князь Мышкин!
Князь, может быть, и ответил бы что-нибудь на ее любезные
слова, но был ослеплен и поражен до того, что не мог даже выговорить
слова. Настасья Филипповна заметила это с удовольствием. В этот вечер она была в полном туалете и производила необыкновенное впечатление. Она взяла его за руку и повела к гостям. Перед самым входом в гостиную
князь вдруг остановился и с необыкновенным волнением, спеша, прошептал ей...
Князь поглядел на него, но, не сказав ни
слова, вырвался и побежал вниз.
Когда Ганя входил к
князю, то был в настроении враждебном и почти отчаянном; но между ним и
князем было сказано будто бы несколько каких-то
слов, после чего Ганя просидел у
князя два часа и все время рыдал прегорько.
Но всегда обидчивый «мальчишка» не обратил на этот раз ни малейшего внимания на пренебрежение: весьма коротко и довольно сухо объяснил он Аглае, что хотя он и сообщил
князю на всякий случай свой постоянный адрес пред самым выездом
князя из Петербурга и при этом предложил свои услуги, но что это первая комиссия, которую он получил от него, и первая его записка к нему, а в доказательство
слов своих представил и письмо, полученное собственно им самим.
Этот демон шепнул ему в Летнем саду, когда он сидел, забывшись, под липой, что если Рогожину так надо было следить за ним с самого утра и ловить его на каждом шагу, то, узнав, что он не поедет в Павловск (что уже, конечно, было роковым для Рогожина сведением), Рогожин непременно пойдет туда, к тому дому, на Петербургской, и будет непременно сторожить там его,
князя, давшего ему еще утром честное
слово, что «не увидит ее», и что «не затем он в Петербург приехал».
Или в самом деле было что-то такое в Рогожине, то есть в целом сегодняшнем образе этого человека, во всей совокупности его
слов, движений, поступков, взглядов, что могло оправдывать ужасные предчувствия
князя и возмущающие нашептывания его демона?
Беспрерывно осведомлялся, не нужно ли ему чего, и когда
князь стал ему наконец замечать, чтоб он оставил его в покое, послушно и безмолвно оборачивался, пробирался обратно на цыпочках к двери и всё время, пока шагал, махал руками, как бы давая знать, что он только так, что он не промолвит ни
слова, и что вот он уж и вышел, и не придет, и, однако ж, чрез десять минут или по крайней мере чрез четверть часа являлся опять.
На другой день она прождала целое утро; ждали к обеду, к вечеру, и когда уже совершенно смерклось, Лизавета Прокофьевна рассердилась на всё и перессорилась со всеми, разумеется, в мотивах ссоры ни
слова не упоминая о
князе.
Коля тотчас же хотел было рассердиться за
слово «не выживешь», но отложил до другого раза, и если бы только самое
слово не было уж слишком обидно, то, пожалуй, и совсем извинил бы его: до того понравилось ему волнение и беспокойство Лизаветы Прокофьевны при известии о болезни
князя.
Все наконец расселись в ряд на стульях напротив
князя, все, отрекомендовавшись, тотчас же нахмурились и для бодрости переложили из одной руки в другую свои фуражки, все приготовились говорить, и все, однако ж, молчали, чего-то выжидая с вызывающим видом, в котором так и читалось: «Нет, брат, врешь, не надуешь!» Чувствовалось, что стоит только кому-нибудь для началу произнести одно только первое
слово, и тотчас же все они заговорят вместе, перегоняя и перебивая друг друга.
На этот раз
князь до того удивился, что и сам замолчал и тоже смотрел на него, выпучив глаза и ни
слова не говоря.
Когда Коля кончил, то передал поскорей газету
князю и, ни
слова не говоря, бросился в угол, плотно уткнулся в него и закрыл руками лицо. Ему было невыносимо стыдно, и его детская, еще не успевшая привыкнуть к грязи впечатлительность была возмущена даже сверх меры. Ему казалось, что произошло что-то необычайное, всё разом разрушившее, и что чуть ли уж и сам он тому не причиной, уж тем одним, что вслух прочел это.
— Довольно, Лебедев, довольно, довольно, — начал было
князь, но целый взрыв негодования покрыл его
слова.
После
слов племянника Лебедева последовало некоторое всеобщее движение, и поднялся даже ропот, хотя во всем обществе все видимо избегали вмешиваться в дело, кроме разве одного только Лебедева, бывшего точно в лихорадке. (Странное дело: Лебедев, очевидно, стоявший за
князя, как будто ощущал теперь некоторое удовольствие фамильной гордости после речи своего племянника; по крайней мере с некоторым особенным видом довольства оглядел всю публику.)
— По моему мнению, — начал
князь довольно тихо, — по моему мнению, вы, господин Докторенко, во всем том, что сказали сейчас, наполовину совершенно правы, даже я согласен, что на гораздо большую половину, и я бы совершенно был с вами согласен, если бы вы не пропустили чего-то в ваших
словах.
— Так из-за чего же давеча с первых
слов такой крик и шум вышел, если вы так и хотели! — удивился
князь.
(
Князь был очень расстроен, имел вид усталый и слабый, и
слова его были несвязны.)
Евгений Павлович и
князь Щ. стали вдруг чрезвычайно любезными и веселыми, на лицах Аделаиды и Александры выражалось, сквозь продолжавшееся удивление, даже удовольствие, одним
словом, все были видимо рады, что миновал кризис с Лизаветой Прокофьевной.
Но ни о ней, ни об Аглае, ни даже об Иване Федоровиче Аделаида и
князь Щ. не вымолвили в свое посещение ни единого
слова.
О деле с «сыном Павлищева» Ганечка тоже не упомянул ни
слова, может быть, от ложной скромности, может быть, «щадя чувства
князя», но
князь все-таки еще раз поблагодарил его за старательное окончание дела.
— Ну, вот вам, одному только вам, объявлю истину, потому что вы проницаете человека: и
слова, и дело, и ложь, и правда — всё у меня вместе и совершенно искренно. Правда и дело состоят у меня в истинном раскаянии, верьте, не верьте, вот поклянусь, а
слова и ложь состоят в адской (и всегда присущей) мысли, как бы и тут уловить человека, как бы и чрез слезы раскаяния выиграть! Ей-богу, так! Другому не сказал бы, — засмеется или плюнет; но вы,
князь, вы рассудите по-человечески.
«Я, разумеется, не шпионил и допрашивать никого не хотел; впрочем, приняли меня хорошо, так хорошо, что я даже не ожидал, но о вас,
князь, ни
слова!» Главнее и занимательнее всего то, что Аглая поссорилась давеча с своими за Ганю.
— Вы ужасный скептик,
князь, — минуты чрез две прибавил Коля, — я замечаю, что с некоторого времени вы становитесь чрезвычайный скептик; вы начинаете ничему не верить и всё предполагать… а правильно я употребил в этом случае
слово «скептик»?
Видишь,
князь, говорю тебе на ухо: между нами и Евгением Павлычем не сказано еще ни одного
слова, понимаешь?
Сказав это,
князь прочел это письмо почти
слово в
слово, как оно было.
— Трудно объяснить, только не тех, про какие вы теперь, может быть, думаете, — надежд… ну, одним
словом, надежд будущего и радости о том, что, может быть, я там не чужой, не иностранец. Мне очень вдруг на родине понравилось. В одно солнечное утро я взял перо и написал к ней письмо; почему к ней — не знаю. Иногда ведь хочется друга подле; и мне, видно, друга захотелось… — помолчав, прибавил
князь.
Князь слушал его и долго не понимал почти ни
слова.
— Частный случай? А-а!
Слово произнесено, — подхватил Евгений Павлович. —
Князь, как вы думаете: частный это случай или нет?
Она отняла платок, которым закрывала лицо, быстро взглянула на него и на всю его испуганную фигуру, сообразила его
слова и вдруг разразилась хохотом прямо ему в глаза, — таким веселым и неудержимым хохотом, таким смешным и насмешливым хохотом, что Аделаида первая не выдержала, особенно когда тоже поглядела на
князя, бросилась к сестре, обняла ее и захохотала таким же неудержимым, школьнически веселым смехом, как и та.
Предупреждение во всяком случае напрасное:
князь наверно не выговорил бы ни одного
слова во всю дорогу и без приказания. Сердце его застучало ужасно, когда он выслушал о скамейке. Чрез минуту он одумался и со стыдом прогнал свою нелепую мысль.
Но тем, что он говорил Рогожину,
князь остался недоволен; и только теперь, в это мгновение ее внезапного появления, он понял, может быть, непосредственным ощущением, чего недоставало в его
словах Рогожину.
Он тотчас взял под руку
князя Щ., остановил его у входа в дом и почти шепотом переговорил с ним несколько
слов.
Но согласись, милый друг, согласись сам, какова вдруг загадка и какова досада слышать, когда вдруг этот хладнокровный бесенок (потому что она стояла пред матерью с видом глубочайшего презрения ко всем нашим вопросам, а к моим преимущественно, потому что я, черт возьми, сглупил, вздумал было строгость показать, так как я глава семейства, — ну, и сглупил), этот хладнокровный бесенок так вдруг и объявляет с усмешкой, что эта «помешанная» (так она выразилась, и мне странно, что она в одно
слово с тобой: «Разве вы не могли, говорит, до сих пор догадаться»), что эта помешанная «забрала себе в голову во что бы то ни стало меня замуж за
князя Льва Николаича выдать, а для того Евгения Павлыча из дому от нас выживает…»; только и сказала; никакого больше объяснения не дала, хохочет себе, а мы рот разинули, хлопнула дверью и вышла.
Словам, проскочившим давеча у взволнованного генерала насчет того, что она смеется над всеми, а над ним, над
князем, в особенности, он поверил вполне.