Неточные совпадения
— О, еще бы! — тотчас же ответил
князь, —
князей Мышкиных теперь и совсем нет, кроме меня; мне кажется, я последний. А что касается до
отцов и дедов, то они у нас и однодворцами бывали.
Отец мой был, впрочем, армии подпоручик, из юнкеров. Да вот не знаю, каким образом и генеральша Епанчина очутилась тоже из княжон Мышкиных, тоже последняя в своем роде…
Почему Павлищев интересовался его воспитанием,
князь и сам не мог объяснить, — впрочем, просто, может быть, по старой дружбе с покойным
отцом его.
— Неужели? — спросил
князь. — Мой
отец уж двадцать лет как умер.
— Я не помню Николая Львовича. Это ваш
отец? — спросила она
князя.
—
Отец; но он умер, кажется, не в Твери, а в Елисаветграде, — робко заметил
князь генералу. — Я слышал от Павлищева…
—
Отец мой ведь умер под судом, — заметил
князь снова, — хоть я и никогда не мог узнать, за что именно; он умер в госпитале.
Князь проговорил свои несколько фраз голосом неспокойным, прерываясь и часто переводя дух. Всё выражало в нем чрезвычайное волнение. Настасья Филипповна смотрела на него с любопытством, но уже не смеялась. В эту самую минуту вдруг громкий, новый голос, послышавшийся из-за толпы, плотно обступившей
князя и Настасью Филипповну, так сказать, раздвинул толпу и разделил ее надвое. Перед Настасьей Филипповной стоял сам
отец семейства, генерал Иволгин. Он был во фраке и в чистой манишке; усы его были нафабрены…
— А тебе тут нечего, — прежде всего накинулась на него Варя, — ступай к
отцу. Надоедает он вам,
князь?
— Помилуй,
князь, опомнись! — говорил он, хватая его за руку, — брось! Видишь, какая она! Как
отец говорю…
— Это уж не
отец ли твой? — спросил
князь.
— Что ты опять усмехнулся на
отцов портрет? — спросил Рогожин, чрезвычайно пристально наблюдавший всякую перемену, всякую беглую черту в лице
князя.
— Вы бы пока не ходили за ним, — остановил
князь Колю, который побежал было вслед за
отцом. — А то через минуту он подосадует, и вся минута испортится.
— Что же вы про тех-то не скажете? — нетерпеливо обратилась Вера к
отцу. — Ведь они, коли так, сами войдут: шуметь начали. Лев Николаевич, — обратилась она к
князю, который взял уже свою шляпу, — там к вам давно уже какие-то пришли, четыре человека, ждут у нас и бранятся, да папаша к вам не допускает.
— Дома, все, мать, сестры,
отец,
князь Щ., даже мерзкий ваш Коля! Если прямо не говорят, то так думают. Я им всем в глаза это высказала, и матери, и
отцу. Maman была больна целый день; а на другой день Александра и папаша сказали мне, что я сама не понимаю, что вру и какие слова говорю. А я им тут прямо отрезала, что я уже всё понимаю, все слова, что я уже не маленькая, что я еще два года назад нарочно два романа Поль де Кока прочла, чтобы про всё узнать. Maman, как услышала, чуть в обморок не упала.
— Что в доме у них не знают, так в этом нет для меня и сомнения; но ты мне мысль подал: Аглая, может быть, и знает. Одна она и знает, потому что сестры были тоже удивлены, когда она так серьезно передавала поклон
отцу. И с какой стати именно ему? Если знает, так ей
князь передал!
А если, может быть, и хорошо (что тоже возможно), то чем же опять хорошо?» Сам
отец семейства, Иван Федорович, был, разумеется, прежде всего удивлен, но потом вдруг сделал признание, что ведь, «ей-богу, и ему что-то в этом же роде всё это время мерещилось, нет-нет и вдруг как будто и померещится!» Он тотчас же умолк под грозным взглядом своей супруги, но умолк он утром, а вечером, наедине с супругой, и принужденный опять говорить, вдруг и как бы с особенною бодростью выразил несколько неожиданных мыслей: «Ведь в сущности что ж?..» (Умолчание.) «Конечно, всё это очень странно, если только правда, и что он не спорит, но…» (Опять умолчание.) «А с другой стороны, если глядеть на вещи прямо, то
князь, ведь, ей-богу, чудеснейший парень, и… и, и — ну, наконец, имя же, родовое наше имя, всё это будет иметь вид, так сказать, поддержки родового имени, находящегося в унижении, в глазах света, то есть, смотря с этой точки зрения, то есть, потому… конечно, свет; свет есть свет; но всё же и
князь не без состояния, хотя бы только даже и некоторого.
— Нет, вот этого уж не позволю, не позволю! — вскипела вдруг гневом Лизавета Прокофьевна и быстро устремилась вслед за Аглаей. За нею тотчас же побежали и сестры. В комнате остались
князь и
отец семейства.
Отец, мать и сестры, все поспели в гостиную, чтобы всё это видеть и выслушать, и всех поразила «нелепость, которая не может иметь ни малейших последствий», а еще более серьезное настроение Аглаи, с каким она высказалась об этой нелепости. Все переглянулись вопросительно; но
князь, кажется, не понял этих слов и был на высшей степени счастья.
А
князь стал, наконец, до того расстроен, что когда, часа два спустя, к нему прибежал посланный от Коли с известием о болезни
отца, то в первую минуту он почти не мог понять, в чем дело.
И мать, и дочери, все тотчас же бросились к Нине Александровне, за ними сам
отец семейства, Иван Федорович, только что явившийся домой; за ними же поплелся и
князь Лев Николаевич, несмотря на изгнание и жесткие слова; но, по распоряжению Варвары Ардалионовны, его и там не пустили к Аглае.
Вера Лебедева, впрочем, ограничилась одними слезами наедине, да еще тем, что больше сидела у себя дома и меньше заглядывала к
князю, чем прежде, Коля в это время хоронил своего
отца; старик умер от второго удара, дней восемь спустя после первого.
Коля, помирившийся с
князем еще до смерти
отца, предложил ему пригласить в шафера (так как дело было насущное и неотлагательное) Келлера и Бурдовского.