Неточные совпадения
— Эвона! Да мало ль Настасий Филипповн! И
какая ты наглая, я тебе
скажу, тварь! Ну, вот так и знал, что какая-нибудь вот этакая тварь так тотчас же и повиснет! — продолжал он князю.
Билеты-то я продал, деньги взял, а к Андреевым в контору не заходил, а пошел, никуда не глядя, в английский магазин, да на все пару подвесок и выбрал, по одному бриллиантику в каждой, эдак почти
как по ореху будут, четыреста рублей должен остался, имя
сказал, поверили.
— Я вас не спрашиваю,
какое именно дело, — мое дело только об вас доложить. А без секретаря, я
сказал, докладывать о вас не пойду.
—
Как? Познакомиться? — с удивлением и с утроенною подозрительностью спросил камердинер. —
Как же вы
сказали сперва, что по делу?
— Для знакомств вообще я мало времени имею, —
сказал генерал, — но так
как вы, конечно, имеете свою цель, то…
— Вот что, князь, —
сказал генерал с веселою улыбкой, — если вы в самом деле такой,
каким кажетесь, то с вами, пожалуй, и приятно будет познакомиться; только видите, я человек занятой, и вот тотчас же опять сяду кой-что просмотреть и подписать, а потом отправлюсь к его сиятельству, а потом на службу, так и выходит, что я хоть и рад людям… хорошим, то есть… но… Впрочем, я так убежден, что вы превосходно воспитаны, что… А сколько вам лет, князь?
—
Скажите, чем же вы намереваетесь покамест прожить и
какие были ваши намерения? — перебил генерал.
— Она это наверно
сказала? — спросил он, и голос его
как бы дрогнул.
— Не знаю,
как вам
сказать, — ответил князь, — только мне показалось, что в нем много страсти, и даже какой-то больной страсти. Да он и сам еще совсем
как будто больной. Очень может быть, что с первых же дней в Петербурге и опять сляжет, особенно если закутит.
— Гм!.. Конечно… Пожалуй, а уж тогда все дело в том,
как у ней в голове мелькнет, —
сказал генерал.
Для вас же, князь, это даже больше чем клад, во-первых, потому что вы будете не один, а, так
сказать, в недрах семейства, а по моему взгляду, вам нельзя с первого шагу очутиться одним в такой столице,
как Петербург.
Все это я вам изъясняю, князь, с тем, чтобы вы поняли, что я вас, так
сказать, лично рекомендую, следственно, за вас
как бы тем ручаюсь.
Мы уже
сказали сейчас, что сам генерал, хотя был человек и не очень образованный, а, напротив,
как он сам выражался о себе, «человек самоучный», но был, однако же, опытным супругом и ловким отцом.
Так
как с некоторого времени он с генералом Епанчиным состоял в необыкновенной дружбе, особенно усиленной взаимным участием в некоторых финансовых предприятиях, то и сообщил ему, так
сказать, прося дружеского совета и руководства: возможно или нет предположение о его браке с одною из его дочерей?
Тоцкий до того было уже струсил, что даже и Епанчину перестал сообщать о своих беспокойствах; но бывали мгновения, что он,
как слабый человек, решительно вновь ободрялся и быстро воскресал духом: он ободрился, например, чрезвычайно, когда Настасья Филипповна дала, наконец, слово обоим друзьям, что вечером, в день своего рождения,
скажет последнее слово.
— Мы приехали в Люцерн, и меня повезли по озеру. Я чувствовал,
как оно хорошо, но мне ужасно было тяжело при этом, —
сказал князь.
— Видели? — вскричала Аглая. — Я бы должна была догадаться! Это венчает все дело. Если видели,
как же вы говорите, что все время счастливо прожили? Ну, не правду ли я вам
сказала?
— О базельской картине вы непременно расскажете после, —
сказала Аделаида, — а теперь растолкуйте мне картину из этой казни. Можете передать так,
как вы это себе представляете?
Как же это лицо нарисовать? Так, одно лицо?
Какое же это лицо?
— Ну, теперь расскажите,
как вы были влюблены, —
сказала Аделаида.
Впрочем, на меня все в деревне рассердились больше по одному случаю… а Тибо просто мне завидовал; он сначала все качал головой и дивился,
как это дети у меня все понимают, а у него почти ничего, а потом стал надо мной смеяться, когда я ему
сказал, что мы оба их ничему не научим, а они еще нас научат.
— Виноват, я совершенно не думавши; к слову пришлось. Я
сказал, что Аглая почти так же хороша,
как Настасья Филипповна.
— Далась же вам Настасья Филипповна… — пробормотал он, но, не докончив, задумался. Он был в видимой тревоге. Князь напомнил о портрете. — Послушайте, князь, —
сказал вдруг Ганя,
как будто внезапная мысль осенила его, — у меня до вас есть огромная просьба… Но я, право, не знаю…
— Этот человек уверяет, — резко
сказала Аглая, когда князь кончил читать, — что слово «разорвите всё» меня не скомпрометирует и не обяжет ничем, и сам дает мне в этом,
как видите, письменную гарантию, этою самою запиской.
—
Как только я прочел, она
сказала мне, что вы ее ловите; что вы желали бы ее компрометировать так, чтобы получить от нее надежду, для того чтобы, опираясь на эту надежду, разорвать без убытку с другою надеждой на сто тысяч.
Да, еще: когда я спросил, уже взяв записку,
какой же ответ? тогда она
сказала, что без ответа будет самый лучший ответ, — кажется, так; извините, если я забыл ее точное выражение, а передаю,
как сам понял.
— Дальше, по одному поводу, я стал говорить о лицах, то есть о выражениях лиц, и
сказал, что Аглая Ивановна почти так же хороша,
как Настасья Филипповна. Вот тут-то я и проговорился про портрет…
Заглянул Птицын и кликнул Ганю; тот торопливо бросил князя и вышел, несмотря на то что он еще что-то хотел
сказать, но видимо мялся и точно стыдился начать; да и комнату обругал тоже,
как будто сконфузившись.
—
Как истинный друг отца вашего, желаю предупредить, —
сказал генерал, — я, вы видите сами, я пострадал, по трагической катастрофе; но без суда! Без суда! Нина Александровна — женщина редкая. Варвара Ардалионовна, дочь моя, — редкая дочь! По обстоятельствам содержим квартиры — падение неслыханное! Мне, которому оставалось быть генерал-губернатором!.. Но вам мы рады всегда. А между тем у меня в доме трагедия!
Нина Александровна укорительно глянула на генерала и пытливо на князя, но не
сказала ни слова. Князь отправился за нею; но только что они пришли в гостиную и сели, а Нина Александровна только что начала очень торопливо и вполголоса что-то сообщать князю,
как генерал вдруг пожаловал сам в гостиную. Нина Александровна тотчас замолчала и с видимою досадой нагнулась к своему вязанью. Генерал, может быть, и заметил эту досаду, но продолжал быть в превосходнейшем настроении духа.
—
Скажите, почему же вы не разуверили меня давеча, когда я так ужасно… в вас ошиблась? — продолжала Настасья Филипповна, рассматривая князя с ног до головы самым бесцеремонным образом; она в нетерпении ждала ответа,
как бы вполне убежденная, что ответ будет непременно так глуп, что нельзя будет не засмеяться.
А то молчат… вдруг, — и это без малейшего, я вам
скажу, предупреждения, то есть без самомалейшего, так-таки совершенно
как бы с ума спятила, — светло-голубая хвать у меня из руки сигару и за окно.
— Ну, еще бы! Вам-то после… А знаете, я терпеть не могу этих разных мнений. Какой-нибудь сумасшедший, или дурак, или злодей в сумасшедшем виде даст пощечину, и вот уж человек на всю жизнь обесчещен, и смыть не может иначе
как кровью, или чтоб у него там на коленках прощенья просили. По-моему, это нелепо и деспотизм. На этом Лермонтова драма «Маскарад» основана, и — глупо, по-моему. То есть, я хочу
сказать, ненатурально. Но ведь он ее почти в детстве писал.
— С
какой же вы стати
сказали ей прямо в глаза, что она «не такая».
— Я не про это говорю, — пробормотал Ганя, — а кстати,
скажите мне,
как вы думаете, я именно хочу знать ваше мнение: стоит эта «мука» семидесяти пяти тысяч или не стоит?
— Э! Это они так, не знают уж, что
сказать. А над Рогожиным она смеялась, будьте уверены, это я разглядел. Это видно было. Я давеча побоялся, а теперь разглядел. Или, может быть,
как она с матерью, и с отцом, и с Варей обошлась?
— Я вас подлецом теперь уже никогда не буду считать, —
сказал князь. — Давеча я вас уже совсем за злодея почитал, и вдруг вы меня так обрадовали, — вот и урок: не судить, не имея опыта. Теперь я вижу, что вас не только за злодея, но и за слишком испорченного человека считать нельзя. Вы, по-моему, просто самый обыкновенный человек,
какой только может быть, разве только что слабый очень и нисколько не оригинальный.
Тогда Ганя сам увидит,
как ему быть: отец ли заслуженный и… так
сказать… и прочее, или…
Генерал сел на него, с намерением еще много
сказать, но только что дотронулся до дивана,
как тотчас же склонился набок, повернулся к стене и заснул сном праведника.
— Да вы чего, ваше превосходительство? — подхватил Фердыщенко, так и рассчитывавший, что можно будет подхватить и еще побольше размазать. — Не беспокойтесь, ваше превосходительство, я свое место знаю: если я и
сказал, что мы с вами Лев да Осел из Крылова басни, то роль Осла я, уж конечно, беру на себя, а ваше превосходительство — Лев,
как и в басне Крылова сказано...
Она представила князя гостям, из которых большей половине он был уже известен. Тоцкий тотчас же
сказал какую-то любезность. Все
как бы несколько оживились, все разом заговорили и засмеялись. Настасья Филипповна усадила князя подле себя.
— И судя по тому, что князь краснеет от невинной шутки,
как невинная молодая девица, я заключаю, что он,
как благородный юноша, питает в своем сердце самые похвальные намерения, — вдруг и совершенно неожиданно проговорил или, лучше
сказать, прошамкал беззубый и совершенно до сих пор молчавший семидесятилетний старичок учитель, от которого никто не мог ожидать, что он хоть заговорит-то в этот вечер.
Когда-то имела детей, мужа, семейство, родных, всё это кругом нее, так
сказать, кипело, все эти, так
сказать, улыбки, и вдруг — полный пас, всё в трубу вылетело, осталась одна
как… муха какая-нибудь, носящая на себе от века проклятие.
Сказав это, она вдруг встала,
как будто желая уйти.
Кулачный господин при слове «бокс» только презрительно и обидчиво улыбался и, с своей стороны, не удостоивая соперника явного прения, показывал иногда, молча,
как бы невзначай, или, лучше
сказать, выдвигал иногда на вид одну совершенно национальную вещь — огромный кулак, жилистый, узловатый, обросший каким-то рыжим пухом, и всем становилось ясно, что если эта глубоко национальная вещь опустится без промаху на предмет, то действительно только мокренько станет.
— Одно только могу вам
сказать, — заключил Птицын, обращаясь к князю, — что всё это должно быть бесспорно и право, и всё, что пишет вам Салазкин о бесспорности и законности вашего дела, можете принять
как за чистые деньги в кармане. Поздравляю вас, князь! Может быть, тоже миллиона полтора получите, а пожалуй, что и больше. Папушин был очень богатый купец.
— Настасья Филипповна, —
сказал князь, тихо и
как бы с состраданием, — я вам давеча говорил, что за честь приму ваше согласие, и что вы мне честь делаете, а не я вам.
Это ты прав, давно мечтала, еще в деревне у него, пять лет прожила одна-одинехонька; думаешь-думаешь, бывало-то, мечтаешь-мечтаешь, — и вот всё такого,
как ты воображала, доброго, честного, хорошего и такого же глупенького, что вдруг придет да и
скажет: «Вы не виноваты, Настасья Филипповна, а я вас обожаю!» Да так, бывало, размечтаешься, что с ума сойдешь…
Всё, что говорилось о наследстве, «так
сказать, о факте наследства», оказалось верным, но что самое наследство в конце концов оказывается вовсе не так значительным,
как об нем сначала распространили.
—
Как это всё досадно, — начал было князь, — а я было думал…
скажите, он…
— Бунтует! Заговоры составляет! — кричал Лебедев,
как бы уже не в силах сдержать себя, — ну могу ли я, ну вправе ли я такого злоязычника, такую, можно
сказать, блудницу и изверга за родного племянника моего, за единственного сына сестры моей Анисьи, покойницы, считать?