Неточные совпадения
«Вишь ты, —
сказал один другому, — вон
какое колесо! что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось, в Москву или не доедет?» — «Доедет», — отвечал другой.
Господин скинул с себя картуз и размотал с шеи шерстяную, радужных цветов косынку,
какую женатым приготовляет своими руками супруга, снабжая приличными наставлениями,
как закутываться, а холостым — наверное не могу
сказать, кто делает, бог их знает, я никогда не носил таких косынок.
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так,
как будто бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то
скажу», — человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного человека, — которые все приветствовали его,
как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.
Один Бог разве мог
сказать,
какой был характер Манилова.
В первую минуту разговора с ним не можешь не
сказать: «
Какой приятный и добрый человек!» В следующую за тем минуту ничего не
скажешь, а в третью
скажешь: «Черт знает что такое!» — и отойдешь подальше; если ж не отойдешь, почувствуешь скуку смертельную.
— А
как вы нашли нашего губернатора? —
сказала Манилова.
— Совершенная правда, —
сказал Чичиков, — препочтеннейший человек. И
как он вошел в свою должность,
как понимает ее! Нужно желать побольше таких людей.
— А вице-губернатор, не правда ли,
какой милый человек? —
сказал Манилов, опять несколько прищурив глаза.
— И знаете, Павел Иванович! —
сказал Манилов, явя в лице своем выражение не только сладкое, но даже приторное, подобное той микстуре, которую ловкий светский доктор засластил немилосердно, воображая ею обрадовать пациента. — Тогда чувствуешь какое-то, в некотором роде, духовное наслаждение… Вот
как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно
сказать образцовое, говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…
— Прошу покорнейше, —
сказал Манилов. — Вы извините, если у нас нет такого обеда,
какой на паркетах и в столицах, у нас просто, по русскому обычаю, щи, но от чистого сердца. Покорнейше прошу.
—
Какие миленькие дети, —
сказал Чичиков, посмотрев на них, — а который год?
— Фемистоклюс,
скажи мне,
какой лучший город во Франции?
— Позвольте мне вам заметить, что это предубеждение. Я полагаю даже, что курить трубку гораздо здоровее, нежели нюхать табак. В нашем полку был поручик, прекраснейший и образованнейший человек, который не выпускал изо рта трубки не только за столом, но даже, с позволения
сказать, во всех прочих местах. И вот ему теперь уже сорок с лишком лет, но, благодаря Бога, до сих пор так здоров,
как нельзя лучше.
— Да
как сколько? Многие умирали с тех пор, —
сказал приказчик и при этом икнул, заслонив рот слегка рукою, наподобие щитка.
— Вы спрашиваете, для
каких причин? причины вот
какие: я хотел бы купить крестьян… —
сказал Чичиков, заикнулся и не кончил речи.
— Но позвольте спросить вас, —
сказал Манилов, —
как желаете вы купить крестьян: с землею или просто на вывод, то есть без земли?
— Я полагаю приобресть мертвых, которые, впрочем, значились бы по ревизии
как живые, —
сказал Чичиков.
— Я?.. нет, я не то, —
сказал Манилов, — но я не могу постичь… извините… я, конечно, не мог получить такого блестящего образования,
какое, так
сказать, видно во всяком вашем движении; не имею высокого искусства выражаться… Может быть, здесь… в этом, вами сейчас выраженном изъяснении… скрыто другое… Может быть, вы изволили выразиться так для красоты слога?
— А, нет! —
сказал Чичиков. — Мы напишем, что они живы, так,
как стоит действительно в ревизской сказке. Я привык ни в чем не отступать от гражданских законов, хотя за это и потерпел на службе, но уж извините: обязанность для меня дело священное, закон — я немею пред законом.
—
Как в цене? —
сказал опять Манилов и остановился. — Неужели вы полагаете, что я стану брать деньги за души, которые в некотором роде окончили свое существование? Если уж вам пришло этакое, так
сказать, фантастическое желание, то с своей стороны я передаю их вам безынтересно и купчую беру на себя.
Манилов был совершенно растроган. Оба приятеля долго жали друг другу руку и долго смотрели молча один другому в глаза, в которых видны были навернувшиеся слезы. Манилов никак не хотел выпустить руки нашего героя и продолжал жать ее так горячо, что тот уже не знал,
как ее выручить. Наконец, выдернувши ее потихоньку, он
сказал, что не худо бы купчую совершить поскорее и хорошо бы, если бы он сам понаведался в город. Потом взял шляпу и стал откланиваться.
—
Как? вы уже хотите ехать? —
сказал Манилов, вдруг очнувшись и почти испугавшись.
— Сударыня! здесь, —
сказал Чичиков, — здесь, вот где, — тут он положил руку на сердце, — да, здесь пребудет приятность времени, проведенного с вами! и поверьте, не было бы для меня большего блаженства,
как жить с вами если не в одном доме, то, по крайней мере, в самом ближайшем соседстве.
— А знаете, Павел Иванович, —
сказал Манилов, которому очень понравилась такая мысль, —
как было бы в самом деле хорошо, если бы жить этак вместе, под одною кровлею, или под тенью какого-нибудь вяза пофилософствовать о чем-нибудь, углубиться!..
— Прощайте, миленькие малютки! —
сказал Чичиков, увидевши Алкида и Фемистоклюса, которые занимались каким-то деревянным гусаром, у которого уже не было ни руки, ни носа. — Прощайте, мои крошки. Вы извините меня, что я не привез вам гостинца, потому что, признаюсь, не знал даже, живете ли вы на свете, но теперь,
как приеду, непременно привезу. Тебе привезу саблю; хочешь саблю?
— Право, останьтесь, Павел Иванович! —
сказал Манилов, когда уже все вышли на крыльцо. — Посмотрите,
какие тучи.
— Что, мошенник, по
какой дороге ты едешь? —
сказал Чичиков.
Слезши с козел, он стал перед бричкою, подперся в бока обеими руками, в то время
как барин барахтался в грязи, силясь оттуда вылезть, и
сказал после некоторого размышления: «Вишь ты, и перекинулась!»
— Ты пьян
как сапожник! —
сказал Чичиков.
— Вишь ты,
какой востроногий, —
сказала старуха, — приехал в
какое время! Здесь тебе не постоялый двор: помещица живет.
— Ничего, ничего, —
сказала хозяйка. — В
какое это время вас Бог принес! Сумятица и вьюга такая… С дороги бы следовало поесть чего-нибудь, да пора-то ночная, приготовить нельзя.
Чичиков поблагодарил хозяйку,
сказавши, что ему не нужно ничего, чтобы она не беспокоилась ни о чем, что, кроме постели, он ничего не требует, и полюбопытствовал только знать, в
какие места заехал он и далеко ли отсюда пути к помещику Собакевичу, на что старуха
сказала, что и не слыхивала такого имени и что такого помещика вовсе нет.
— Слышишь, Фетинья! —
сказала хозяйка, обратясь к женщине, выходившей на крыльцо со свечою, которая успела уже притащить перину и, взбивши ее с обоих боков руками, напустила целый потоп перьев по всей комнате. — Ты возьми ихний-то кафтан вместе с исподним и прежде просуши их перед огнем,
как делывали покойнику барину, а после перетри и выколоти хорошенько.
— Ох, батюшка, осьмнадцать человек! —
сказала старуха, вздохнувши. — И умер такой всё славный народ, всё работники. После того, правда, народилось, да что в них: всё такая мелюзга; а заседатель подъехал — подать, говорит, уплачивать с души. Народ мертвый, а плати,
как за живого. На прошлой неделе сгорел у меня кузнец, такой искусный кузнец и слесарное мастерство знал.
— Послушайте, матушка… эх,
какие вы! что ж они могут стоить? Рассмотрите: ведь это прах. Понимаете ли? это просто прах. Вы возьмите всякую негодную, последнюю вещь, например, даже простую тряпку, и тряпке есть цена: ее хоть, по крайней мере, купят на бумажную фабрику, а ведь это ни на что не нужно. Ну,
скажите сами, на что оно нужно?
«Эк ее, дубинноголовая
какая! —
сказал про себя Чичиков, уже начиная выходить из терпения.
— Ах,
какие ты забранки пригинаешь! —
сказала старуха, глядя на него со страхом.
—
Как же, протопопа, отца Кирила, сын служит в палате, —
сказала Коробочка.
«Эк уморила
как проклятая старуха!» —
сказал он, немного отдохнувши, и отпер шкатулку.
—
Как же бы это сделать? —
сказала хозяйка. — Рассказать-то мудрено, поворотов много; разве я тебе дам девчонку, чтобы проводила. Ведь у тебя, чай, место есть на козлах, где бы присесть ей.
Ах, братец,
какой премилый человек! вот уж, можно
сказать, во всей форме кутила.
Так
как разговор, который путешественники вели между собою, был не очень интересен для читателя, то сделаем лучше, если
скажем что-нибудь о самом Ноздреве, которому, может быть, доведется сыграть не вовсе последнюю роль в нашей поэме.
Но Чичиков прикинулся,
как будто и не слышал, о чем речь, и
сказал,
как бы вдруг припомнив...
— Ну,
как ты себе хочешь, а не сделаю, пока не
скажешь, на что.
— Ну, так я ж тебе
скажу прямее, —
сказал он, поправившись, — только, пожалуйста, не проговорись никому. Я задумал жениться; но нужно тебе знать, что отец и мать невесты преамбиционные люди. Такая, право, комиссия: не рад, что связался, хотят непременно, чтоб у жениха было никак не меньше трехсот душ, а так
как у меня целых почти полутораста крестьян недостает…
— Ну, так
как же думаешь? —
сказал Ноздрев, немного помолчавши. — Не хочешь играть на души?
— Знаем мы вас,
как вы плохо играете! —
сказал Ноздрев, выступая шашкой.
— Знаем мы вас,
как вы плохо играете! —
сказал Ноздрев, подвигая шашку, да в то же самое время подвинул обшлагом рукава и другую шашку.
— Да шашку-то, —
сказал Чичиков и в то же время увидел почти перед самым носом своим и другую, которая,
как казалось, пробиралась в дамки; откуда она взялась, это один только Бог знал. — Нет, —
сказал Чичиков, вставши из-за стола, — с тобой нет никакой возможности играть! Этак не ходят, по три шашки вдруг.
—
Как, где место? —
сказал Ноздрев, покрасневши. — Да ты, брат,
как я вижу, сочинитель!